Ника Батхен - Дары Кандары
кабака. И охрана стояла намертво. Наивные жители пробовали обращаться к властям, но пока спохватились
и мэр и начальник милиции и секретарь парткома нашли себе место у столов, покрытых зеленым сукном.
Оставалось терпеть и ждать – что же будет.
Год свернул на весну. На апрельское полнолуние выдался ледоход, речка Энка неожиданно быстро
вскрылась; к концу месяца очистилось ото льда голубое и чистое Энское озеро. Первомай город Энск
встретил бравурным маршем. С первым лучом рассвета гулкий голос могучего саксофона разнесся по
сонным улицам. В каждый дом, в занавешенные окошки и закрытые двери стучался звук, призывая вставать
и выйти на улицу. Удивленные горожане – кто в рубашках, кто в тапочках, кто в пижамах – собрались вслед
за музыкой. Саксофонист играл на ступенях Великого Казино – щуплый, бледный пацан с необычными
гибкими пальцами. Он играл очень долго, пока не собрались все – от мальчишки до последнего старика.
Заключительный аккорд распахнул двери игорного дома – тысячная толпа маячила у выхода. Хозяин отнял
от губ мундштук:
– Слушайте, добрые жители! Много лет ваш город тиранили крысы. Ели ваше зерно, грабили
кладовые, похищали и убивали детей. Неразумные, жадные, злые твари! Я пришел спасти вас, добрые
жители. И наказать их – созвать, изловить, уничтожить. Всякой крысе – крысиная смерть!
Саксофонист шагнул вниз с парадного крыльца Великого Казино. Горожане расступились опасливо –
пусть идет, как идет.
Зазвучала другая мелодия – пронзительная и страшная. Пустое брюхо в пустой норе, стылый ветер
ноябрьской ночи, одиночество зверя перед тьмой, болью и смертью – и спасение там, куда манит волшебная
дудка. И попарно, взявшись за руки, будто дети, из ворот Казино вышли крысы. Бандиты, чиновники,
сволочи и мерзавцы, чьи-то братья, друзья, враги… Молчаливо, покорно они тронулись вслед за музыкой,
через город, к Энскому озеру. Хозяин играл вдохновенно, от всей души, его бледное лицо светилось
счастьем. Горожане оторопели. Одни взялись за камни, другие стали пытаться выдергивать близких из
обреченного строя. Без толку. Стена разделила людей и крыс.
Позади осталась центральная площадь Энска, затем – жилые кварталы, промзона, дачи. Горожане
шли позади, напуганные и жалкие. Женщины плакали. Все бывало – и ненавидели и грозили и смерти
желали… но человечьей, по справедливости. Тут же вершился суд без адвокатов, судей и присных. И на
глазах у обиженных приводили к исполнению приговор. Вдруг мелодия сбилась.
Из последних рядов перепуганных жителей ручейком зазвучала флейта. Звонкая, как вода по камням,
нежная словно первый в году теплый ветер, веселая, будто дитя в одуванчиковом венке. И девчонка с
вистлой в руках была под стать инструменту – конопатая, тощая и задорная, не иначе, как связанная из
колючей прошлогодней соломы. Какая зима, если май на дворе? Что за голод – добудем муки, у соседей
одолжим кастрюлю да слепим на всех варенички!
Саксофон зарычал – так бросается в битву воин, без разбора круша и чужих и своих. Так от боли в
пораненном брюхе страшный кит бьет и топит рыбачьи лодки. Так дымится сожженный дом – всякой
женщине лучше сгореть вместе с домом.
Вот чудак, – засмеялась флейта, – лучший способ залить пожар – это выпить по кружке пива. Лучший
способ наделать глупости – говорить о них с важным видом. Будь, как птица небесная, и не рви колоски, где
не сеял!
Птицы в небе, змея на скале, корабли на ладони бури. Путь одних незнаком, путь другой неизвестен и
третий не угадаю…
Флейта пробовала сыграться, саксофон завивал мелодию. Это было чудесно – беседа и поединок.
Слушали все – люди, крысы, деревья, воды и облака.
Мать придурка Шевякина сообразила первой. Она дернула чадо за шиворот из обреченной стаи и
пустилась бегом – в город, прочь, на вокзал, в столицу, к чертовой матери прочь отсюда!!! Не успела флейта
связать три ноты, как напев потерялся в дружном топоте ног. Хоть бы кто позаботился увести, уберечь
спасительницу… Нет, одна-одинешенька храбрая Герда стояла на пути Крысолова. Только музыка и
надежда.
Сказка о капитанах
…Жди меня и я вернусь…
К. Симонов
Звезды были спокойны. На обзорном экране рубки они казались горстью стекол из калейдоскопа.
Красный скол Бетельгейзе притягивал взгляд, тусклый Ригель мерцал, словно льдинка, желтый Сириус
отсвечивал янтарем. Золотой Процион зло подмигивал, – мол, шалишь, не возьмешь – до сих пор ни одной
экспедиции не удавалось пробиться за внешний пояс звезды. Двадцать лет назад капитан чудом увел галиот
из потока жесткого излучения – их накрыло солнечным ветром на самой границе системы. И до сих пор не
простил себе поражения. Корабль волокли на буксире прямиком до «Собачьего порта»… Впрочем,
прошлого не изменишь, и сожалеть не о чем.
Капитан встал из-за пульта и медленным шагом обошел рубку. Пальцы сами собой нашарили
прохладный стакан с коктейлем – спасибо Пантену, вышколил парней, – в любое время суток бокал «Мэри
со льдом» ждал на стойке у визора. Рейс прошел хорошо. Сто голов першеронов на Бель-один, редкие
саженцы на Бель-два, восемь тонн драгоценного кофе на Бель-три – до сих пор кофе шел на вес платины. На
обратный путь маклер Жак предлагал фрахт на Регул, но капитан отказался – чистая трасса, груз – железо,
холодное и унылое. Скучно.
Он охотно брался доставить товар в чертову глушь Галактики, вывезти поселенцев с озверевшей
планеты, снять ученого чудака с астероида или первым разметить маршрут к системе. Капитан любил риск и
умел возвращаться живым. И команду ладил себе под стать. Дальнобойщики звездных трасс – золотые руки,
шальные головы, нежные души. Все готовы были рискнуть – для настоящего дела, по зову сердца, на поиск
неоткрытой еще планеты. Но разменивать жизнь на кредиты – увольте, цена не та. Над парнями
подсмеивались по всем портам Ойкумены. За спиной и втихую – у золотых рук тяжелые кулаки…
Коктейль кончился. Капитан аккуратно поставил стакан на стойку. Светила мерцали все так же
безоблачно, звездолет летел ровно, ни на минуту не отклоняясь от курса. Еле слышный звук двигателей
неприятно щекотал уши. Наступала хандра. Извечная болезнь всякого беспокойного человека –
необходимость отдыха угнетает сильнее самой тяжелой работы.
Капитан проверил уровень кислорода – показалось, воздух отдает затхлым, затем в третий раз
пересчитал маршрут. Пальцы летали по клавишам, цифры сыпались непрерывным потоком. Легче не
становилось. Нежно звякнули двери. Вошел Пантен. Его круглая физиономия лоснилась довольством,
глазки-щелки задорно блестели. На безупречно отглаженном синем мундире уже красовалось пятно от
масла.
– Разрешите доложить, сэр? – Пантен почуял уже, что появился не вовремя, но остановиться не мог.
– Что там у вас? – капитан небрежно отдал салют и опустился в кресло.
– Полет нормальный. Четыре человека на вахте, экипаж отдыхает в кают-компании, – тут Пантен
позволил себе улыбнуться, – джин, гитара и «морской бой».
– Что еще?
– Жак на связи. Рвет и мечет – у Регула выплеск протуберанцев, радиация бешеная, фрахт никто не
берет. Предлагает двойной контракт.
…Можно было бы взяться… плевое дело… двигатели пора менять… а душа не лежит… тоска.
– Передайте Жаку, что фрахт мне нужен, как прошлогодний снег. И оставьте меня одного.
Двери щелкнули. Капитан снова встал, зло хрустнул костяшками пальцев и зашагал по рубке упругой
походкой сильного человека. Он знал немало средств от хандры, но ни одно из них не подходило для рейса.
Вечер шел как по маслу – а капитану хотелось бури. Отчаянного, жестокого напряжения сил – только в
момент опасности можно дышать полной грудью.
Звезды с экрана щурились на беспокойного человека. Двигатели замолкли – предстоял поворот. От
тишины стало хуже. Капитан подошел к приемнику и повернул верньер. Долгие годы он ловил трескучие,
непонятные голоса космоса, слушал их, будто ждал ниоткуда весть. Как всегда – тонкий свист, нытье
фоновой радиации, скрежет дальних разрядов... Звонкий тревожный писк. Голос. May Day! Венера…
Координаты, координаты… быстрей! Есть.
Капитан метнулся за пульт. Восемь, двенадцать, сорок… нет сорок два… правее. Прием. Слушаю!
– Помогите! Кислород выходит. Защита нарушена. Раненые. Помогите!
– Метеорит?
– Пираты. Шлюп «Венера». Клан Астор. Помогите!
