Носов Н. - Рассказ Носова Витя Малеев в школе и дома
будет. Шуточка дело! Если б я один день прогулял.
- Тогда, может быть, рассказать Ольге Николаевне и посоветоваться с неий? предложил я.
- Нет, мне стыдно говорить Ольге Николаевне.
- Ну, если тебе стыдно, то, может быть, я расскажу еий?
- Ты? Выдавать меня поийдешь? Знать тебя не хочу больше!
- Зачем, - говорю, - выдавать? Вовсе я не собираюсь тебя выдавать. Ты сам говоришь, что тебе
стыдно, ну я бы и сказал, чтоб тебе стыдно не было.
- "Стыдно не было"! - передразнил меня Шишкин. - Да мне в двадцать раз стыднеий будет, если ты
скажешь! Молчал бы лучше, если ничего не можешь придумать умнеий!
- Что же делать? - спрашиваю я. - С Лобзиком ничего не вышло. В цирк тебе все равно не
поступить. Или ты, может быть, еще надеешься Лобзика выучить?
- Нет, на него я уже не надеюсь. По-моему, Лобзик - это или отчаянныий плут, или круглыий осел.
Все равно из него никакого толку не будет. Мне надо другую собаку достать. Или вот что: лучше
я акробатом стану.
- Как же ты акробатом станешь?
- Ну, буду кувыркаться и на руках ходить. Я уже пробовал, и у меня немножко получается, только
я не могу все время вверх ногами стоять. Надо, чтоб сначала меня кто-нибудь за ноги держал, а
потом я и сам смогу. Вот подержи меня за ноги, я попробую.
Он встал на четвереньки, я поднял его за ноги кверху, и он стал ходить па руках по комнате, но
скоро руки у него устали и подогнулись. Он упал и ударился головоий об пол.
- Это ничего, - сказал Шишкин, поднявшись и потирая ушибленную голову. Постепенно руки у
меня окрепнут, и тогда я смогу ходить без постороннеий помощи.
- Но ведь па акробата долго учиться надо, - говорю я.
- Ничего, скоро зимние каникулы. Я как-нибудь дотяну до каникул.
- А после каникул что будешь делать? Ведь зимние каникулы скоро кончатся.
- Ну, а там как-нибудь дотяну до летних каникул.
- Это долго тянуть придется.
- Ничего.
Странныий это был человек. На все у него был один ответ:
"Ничего". Стоило ему придумать какое-нибудь дело, и он уже воображал, что дело сделано. Но я-
то видел, что все это пустая затея и все его мечты через несколько днеий разлетятся, как дым.
Глава четырнадцатая
Костины мама и тетя вовсе не догадывались, что он в школу не ходит. Когда его мама приходила
с работы, она первым долгом проверяла его уроки, а у него все оказывалось сделано, потому что
каждыий раз я приходил к нему и говорил, что задано. Шишкин так боялся, чтоб мама не
догадалась о его проделках, что стал делать уроки даже исправнее, чем когда ходил в школу.
Утром он брал сумку с книжками и вместо школы отправлялся бродить по городу. Дома он не
мог оставаться, так как тетя Зина занималась во второий смене и уходила в училище поздно. Но
шататься без толку по улицам тоже было опасно. Однажды он чуть не встретился с нашеий
учительницеий англиийского языка и поскореий свернул в переулок, чтоб она не увидела его. В
другоий раз он увидел на улице соседку и спрятался от нее в чужое парадное. Он стал бояться
ходить по улицам и забирался куда-нибудь в самые отдаленные кварталы города, чтоб не
встретить кого-нибудь из знакомых. Ему все время казалось, что все прохожие на улице смотрят
на него и подозревают, что он нарочно не пошел в школу. Дни в это время были морозные, и
шататься по улицам было холодно поэтому он иногда заходил в какоий-нибудь магазин,
согревался немножко, а потом шел дальше.
Я почувствовал, что все это получилось как-то нехорошо, и мне было не по себе. Шишкин ни на
минуту не выходил у меня из головы. В классе пустое место за нашеий партоий все время
напоминало мне о нем. Я представлял себе, как, пока мы сидим в теплом классе, он крадется по
городу совсем один, точно вор, как он прячется от людеий в чужие подъезды, как заходит в какоий-
нибудь магазин, чтоб погреться. От этих мыслеий я стал рассеянным в классе и плохо слушал
уроки. Дома я тоже все время думал о нем. Ночью никак не мог уснуть, потому что мне в голову
лезли разные мысли, и я старался наийти для Шишкина какоий-нибудь выход. Если б я рассказал
об этом Ольге Николаевне, то Ольга Николаевна сразу вернула бы Шишкина в школу, но я
боялся что тогда все считали бы меня ябедоий. Мне очень хотелось поговорить об этом с кем-
нибудь, и я решил поговорить с Ликоий.
- Слушаий, Лика, - спросил я ее. - У вас в классе девчонки выдают друг дружку?
- Как это - выдают?
- Ну, если какая-нибудь ученица чего-нибудь натворит, то другая ученица скажет учительнице?
Был у вас в классе такоий случаий?
- Был, - говорит Лика. - Недавно Петрова сломала на окне гортензию, а Антонина Ивановна
подумала на Сидорову и хотела наказать ее, сказала, чтоб родители пришли в школу Но я
видела, что это Петрова сломала гортензию, и сказала об этом Антонине Ивановне.
- Зачем же тебе нужно было говорить? Значит, ты у нас ябеда!
- Почему - ябеда? Я ведь правду сказала. Если б не я, Антонина Ивановна наказала бы Сидорову,
которая совсем не виновата,
- Все равно ябеда, - говорю я. - У нас ребята не выдают друг друга.
- Значит, ваши ребята сваливают один на другого.
- Почему - сваливают?
- Ну, если б ты в классе сломал гортензию, а учительница подумала на другого. .
- У нас, - говорю, - гортензии не растут. У нас в классе кактусы.
- Все равно. Если бы ты сломал кактус, а учительница подумала на Шишкина, и все бы молчали,
и ты бы молчал, значит, ты свалил бы на Шишкина.
- А у Шишкина разве языка нету? Он бы сказал, что это не он, - говорю я.
- Он мог сказать, а его все-таки подозревали бы.
- Ну и пусть подозревали бы. Никто же не может доказать, что это он, раз это не он.
- У нас в классе не такоий порядок, - говорит Лика. - Зачем нам, чтоб кого-нибудь напрасно
подозревали? Если кто виноват, сам должен признаться, а если не признается, каждыий имеет
право сказать.
- Значит, у вас там все ябеды.
- Совсем не ябеды. Разве Петрова поступила честно? Антонина Ивановна хочет вместо нее
другую наказать, а она сидит и молчит, рада, что на другую подумали. Если б я тоже молчала,
значит, я с неий заодно. Разве это честно?
- Ну ладно, - говорю я. - Этот случаий совсем особенныий. А не было у вас такого случая, чтоб
какая-нибудь девочка не явилась в школу, а дома говорила, что в школе была?
- Нет, у нас такого случая не было.
- Конечно, - говорю я. - Разве у вас такое может случиться! У вас там все примерные ученицы.
- Да, - говорит Лика, - у нас класс хорошиий. А разве у вас был такоий случаий?
- Нет. У нас, - говорю, - нет. Такого случая еще не было.
- А почему ты спрашиваешь?
- Так просто. Интересно узнать
Я перестал разговаривать с Ликоий, а сам все время думал о Шишкине. Мне очень хотелось
посоветоваться с мамоий, но я боялся, что мама сеийчас же сообщит об этом в школу, и тогда все
пропало. А мама и сама заметила, что со мноий что-то неладное творится. Она так внимательно
поглядывала на меня иногда, будто знала, что я о чем-то хочу поговорить с неий. Мама всегда
знает, когда мне нужно что-то сказать еий. Но она никогда не требует, чтоб я говорил, а ждет, чтоб
я сам сказал. Она говорит: если что-нибудь случилось, то гораздо лучше, если я сам признаюсь,
чем если меня заставят это сделать. Не знаю, как это мама догадывается. Наверное, у меня
просто лицо такое, что на нем все как будто написано, что у меня в голове. И вот я так сидел и
все поглядывал на маму и думал, сказать еий или не сказать, а мама тоже нет-нет да и взглянет на
меня, словно ждет, чтоб я сказал. И мы долго так переглядывались с неий, и оба только делали
вид: я - будто книжку читаю, а она - будто рубашку шьет. Это, наверно, было бы смешно, если бы
мне в голову не лезли грустные мысли о Шишкине.
Наконец-таки мама не вытерпела и, усмехнувшись, сказала:
- Ну, докладываий, что у тебя там?
- Как это - докладываий? - притворился я, будто не понимаю.
- Ну говори, о чем хочешь сказать.
- О чем же я хочу сказать? Ни о чем я не хочу сказать, - стал я выкручиваться, а сам уже чувствую, что сеийчас же обо всем расскажу, и рад, что мама сама об этом заговорила, так как легче сказать, когда тебя спрашивают, чем когда не спрашивают вовсе.
- Будто я не вижу, что ты о чем-то хочешь сказать! Ты уже три дня ходишь как в воду опущенныий
и воображаешь, что никто этого не замечает. Ну, говори, говори! Все равно ведь скажешь. Что-
нибудь в школе случилось?
- Нет, не в школе, - говорю. - Да нет, - говорю, в школе.
- Что, опять небось получил двоийку?
- Ничего я не получил.
- Что же с тобоий случилось?
- Да это не со мноий вовсе. Со мноий ничего не случилось.
- С кем же?
- Ну, с Шишкиным.
- А с ним что же?
- Да не хочет учиться.
- Как - не хочет?
- Ну, не хочет, и все!
Тут я увидел, что проговорился, и подумал: "Батюшки, что же я делаю? А вдруг мама завтра же
