Джо Р. Лансдейл. Повести и рассказы. - Джо Р. Лансдейл
— Может, и не так долго.
— Ну, это все, что я знаю. Просто город за городом, мотель за мотелем, дом за домом. Глядишь на людей сквозь проволочную сетку, а они мотают головами. Даже тараканы в грязных мотелях начинают походить на маленьких приятелей, с которыми ты уже виделся, будто они тоже коммивояжеры и им приходится снимать номера.
Молодой человек усмехнулся:
— Возможно, в этом что-то есть.
Какое-то время они сидели молча, словно спаянные тишиной. Ночь окончательно объяла пустыню. Осталась лишь огромная золотистая луна и миллиарды звезд, чье белесое сияние одолевало расстояние в вечность.
Поднялся ветер. Песок двигался, находил себе новые места и замирал. Его неторопливые легкие волны напоминали полуночное море. О чем и сказал молодой человек, который однажды пересек на корабле Атлантику.
— Море? — переспросил старик. — Да-да, так и есть. Я о том же подумал. Одна из причин моего раздражения. Отчасти из-за этого я и психанул днем. Не только из-за жары. Тут мои воспоминания, — он кивнул на пустыню, — и они снова меня посетили.
Молодой человек скорчил гримасу:
— Я не понимаю.
— Ты и не должен… Ты не должен… Решишь еще, что я свихнулся.
— Я уже думаю, что ты свихнулся. Так что рассказывай.
Старик улыбнулся:
— Ладно, только не смейся.
— Не буду.
На миг между ними повисло молчание. Наконец старик произнес:
— Это рыбная ночь, парень. Сегодня полнолуние, а это та самая часть пустыни, если память мне не изменяет и ощущение верное. В смысле, разве тебе не кажется, что эта ночь сделана из мягкой ткани и отличается от других ночей, будто находишься внутри огромного темного мешка, стенки которого обсыпаны блестками, а наверху, в развязанной горловине, прожектор изображает луну?
— Я ничего не понял.
Старик вздохнул:
— Но она же ощущается по-другому. Верно? Ты ведь тоже это чувствуешь?
— Наверное. Я думал, это просто из-за здешнего воздуха. Никогда раньше не ночевал в пустыне. Тут, наверное, все иначе.
— Да, иначе. Понимаешь, это та самая дорога, на которой я застрял двадцать лет назад. Я сначала даже не понял этого, по крайней мере мозгами. Но в глубине души, должно быть, все время знал, что, выбрав эту дорогу, искушаю судьбу, предлагаю ей, как говорят футболисты, устроить повторный показ.
— Я все еще не понял насчет рыбной ночи. Что значит, ты был здесь раньше?
— Не именно в этом месте, а где-то здесь. Тогда дорога была еще короче, чем сейчас. По ней почти никто не путешествовал, кроме навахо. Моя машина заглохла, как и сегодня, и вместо того чтобы ждать, я пошел пешком. А пока шел, появились рыбы. Плыли во всей красе среди звездного света. Много их было. Всех цветов радуги. Маленькие, большие, жирные, тощие. Плыли прямо ко мне… прямо сквозь меня! Рыбы, насколько хватало глаз. И высоко наверху, и у самой земли.
Погоди, парень. Не смотри на меня так. Послушай, ты же студент и кое-что понимаешь в таких вещах. Смысл в том, что было здесь до нас, до того, как мы выползли из моря и изменились настолько, что стали называть себя людьми. Разве когда-то мы не были лишь скользкими тварями, родными братьями тех, кто плавает?
— Наверное, но…
— Миллионы и миллионы лет назад эта пустыня была морским дном. Может, даже колыбелью человечества. Кто знает? Я читал об этом в кое-каких научных книжках. И вот о чем думаю: если призраки людей могут бродить по дому, почему призраки давно умерших существ не могут появляться там, где они когда-то жили, и плавать в призрачном море?
— Рыбы, обладающие душой?
— Не придирайся, парень. Слушай, индейцы, с которыми я разговаривал на севере, рассказывали мне о штуке, которую они зовут маниту́. Это дух. Они верят, что у всего есть душа. У камней, деревьев, чего угодно. Даже если камень превратится в пыль, а дерево — в доски, маниту все равно останется рядом.
— Тогда почему эти рыбы не видны все время?
— А почему мы не можем постоянно видеть призраков? Почему некоторые из нас никогда их не видят? Время неподходящее, вот почему. Это редчайший случай, и думаю, похоже на затейливый замо́к с часовым механизмом, вроде тех, что используют в банках. Там замо́к щелкает, открывается, и вот вам денежки. Тут он открывается, и у нас — рыбы давно ушедшего мира.
— Ну, тут есть о чем подумать, — выдавил молодой человек.
Старик ухмыльнулся:
— Я не осуждаю тебя за то, о чем ты подумал. Но двадцать лет назад со мной так все и случилось. Никогда этого не забуду. Целый час я смотрел на рыб, пока они не исчезли. Сразу после этого появился индеец навахо на старом пикапе, и я попросил подбросить меня в город. Рассказал ему о том, что увидел. А он только глядел на меня и хмыкал. Но я был уверен, что он понимает, о чем я говорю. Он тоже это видел, и, наверное, не впервые.
Я слышал, что навахо по каким-то причинам не едят рыбу, и держу пари, что именно из-за рыб в пустыне. Может, они считаются священными. А почему нет? Это как предстать перед Творцом; будто ты снова забираешься в утробу матери и плескаешься там, еще не родившийся и беззаботный.
— Даже не знаю.
