Юрий Софиев - Вечный юноша
Тетради пронумерованы самими Ю.Б. Сохранились не все, к сожалению, и потому часть из них отсутствует.
Наследие Ю.Б.Софиева возвращается к русскому читателю. Издана его книга стихов «Парус», мемуары «Разрозненные страницы», было несколько публикаций неизвестных доныне стихов Юрия Борисовича в журнале «Простор», появляются статьи о нём и в Казахстане, и в России, и в дальнем зарубежье. Творчество его заинтересовало учёных, пишутся научные работы, печатается переписка. Имя Ю.Б.Софиева всё чаще упоминается в разных сборниках, антологиях, библиографических справочниках и комментариях, связанных с русской эмиграцией, в воспоминаниях эмигрантов, в статьях о русской литературе в изгнании. Он стал частью отечественной культуры, от которой себя никогда не отделял. Он вернулся на родину своего языка.
ВЕЧНЫЙ ЮНОША. ДНЕВНИК 1958–1975 гг.
ТЕТРАДЬ I. 1958–1959 гг.
1. 6/II 1958 г.
…Но, боже мой, с какой предельной жаждойИскал я верности и чистоты!Предельной дружбы, братскойС надеждою встречался с каждым, с каждой…
Может быть, это одно из лучших моих стихотворений, во всяком случае написано без всякой позы.
Когда-то Адамович написал обо мне, что из тысячи стихов, можно угадать мои стихи, наделенные искреннею взволнованностью.
Леву (родной брат Ю.Софиева — Н.Ч.) очень смутили эти стихи, о них ему когда-то рассказал Станюкович, конечно, с осуждением. Впервые оно появилось, кажется, в «Числах», в тридцатых годах, и я рад, что оно вошло в третью антологию «На Западе». Может быть, Ю.Иваск и Берберова намеренно поместили его не без задней мысли, чтобы «очернить» меня. А, может быть, я путаю и оно вошло в «Якорь» (стихотворение это действительно вошло в сборник «Якорь», Антология русской зарубежной поэзии, Петрополис — 1936 г. составители — Г.В.Адамович и МЛ Кантор — Н.Ч.).
Я был плохим, отцом, плохим, супругом,Плохим товарищем, плохим бойцом.Обманывал доверчивого друга,Лгал за глаза и льстил в лицо.
И девушек доверчивых напрасноВлюбленностью я мучил вновь и вновь,Но вместо страсти чистой и прекраснойУнылой похотью мутилась кровь. (Это не совсем верно!)
Но, боже мой, с какой предельной жаждойХотел я верности и чистоты,Предельной, дружбы, братской чистоты,С надеждою встречался с каждым, с каждой!
И еще второе:
От удушья крови и восстанияУходили в синеву морей,Жили трудным, хлебом подаяния,Нищенствуя у чужих, дверей!
Сколько встреч! И счастье расставания!Было в этой жизни наконец.Столько нестерпимого сиянияЧеловеческих больших сердец!!
Падая от бедствий и усталости,Никогда не отрекайся тыОт последней к человеку жалостиИ от простодушной теплоты.
Вопреки всему!
Неужели в самом деле смерть уже стоит где-то за дверями, а я и стариком себя совсем не чувствую. Нет ни усталости, ни равнодушия к жизни. А все та же нестерпимая жажда. Делаю все, чтобы как-то отвлечься от мыслей о Тае (подруга Ю.Софиева в Алма-Ате — Н.Ч.). Но ежеминутно она пронзает все мое существо нестерпимой болью и тоской.
Сегодня она должна была приехать в Стерлитамак.
Может быть, прав Dorelte:
Die sckonsten StundenIm Leben sind die, nachTiefem efoem herzlichen ErlebenDiese friunerung bleit turing
Только этот floqlich enden произошел у меня не в самые тихие и счастливые часы моей любви к ней и ее любви ко мне, а они были и их-то я никогда не забуду. Но как раз эти мартовские дни прошлого года…
2.
(Стихи, известные, Ю.Софиева — «Прозрачной акварелью нарисован…», «В деревенском кафе», «Географическая карта», «Может быть, другим со стороны…», «В окне “Орел”, сверкая Алтаиром…» — Н.Ч.).
1959 г.
1.
«Жить стоит только для того, чтобы странствовать, видеть новые города и страны, новых людей, насладиться созерцанием великих произведений искусства»
Лично мне трудно, мучительно жить без этого, но жить стоит не только для этого и вовсе не ради этого. В такой жизни нет творческого начала.
Вот так и мы с тобою жадно копим.Сокровища, скитаясь по земле…
Но копить «сокровища» только для жадного наслаждения созерцателя — тема скупого рыцаря.
В какой-то мере та же бесплодная личность. Вся моя жизнь — ненасытная жадность к видениям жизни, к видениям мира.
Эти видения давали мне неизъяснимые наслаждения, восторг, радость.
Но голое созерцание не дает полного удовлетворения. Созерцание, накапливание впечатлений — сами по себе не дают полного удовлетворения. Даже созерцание великих творений искусства не исчерпываются эстетическим наслаждением, но зовут, мучают и гонят порывами к творчеству.
Накапливание — это обещание воплощения.
Но из творчества ничего не вышло!
И как мало успел я накопить, сколько упущено и, увы, безвозвратно, непоправимо!
Как ничтожно то, что я видел, по сравнению с тем, чего я не увидел, вернее не повидал!
Как мало деятельна была моя жизнь.
Как случайно, как мало в ней было раздумий, расчетливой целеустремленности.
И не только полное отсутствие экономии времени, но неумное, бессмысленное расточительство, мотовство.
Morgen, Morgen nur nicht heute… (завтра, завтра, только не сегодня — Н.Ч.).
Читаю Никулина о Венеции. Как близка и возможна была Италия, при усилии, при упорстве, при целеустремленности. Конечно, у меня никогда не было денег. Но разве это обстоятельство помешало мне на велосипеде объехать всю Францию, а пол-Европы обойти пешком?
Как много прожито, и все-таки, как мало пережито…Пережить можно было бы в тысячу раз больше.
Странное сочетание non chelon и какой-то жалкой осторожности. Отсутствие настоящей, большой смелости.
2.
(Черновик письма к Елене Лютц, которая одно время была гражданской женой поэта и друга Ю.Софиева — Виктора Мамченко, в Париж. О личном счастье — Н.Ч.).
Все, что ты пишешь, для меня, конечно, все интересно, все дорого, но и очень, очень грустно.
Ведь судя по твоему письму, твоя жизнь, как я хотел написать — полная бессмыслица, но это не верно, потому что была наполнена полезной работой (Елена работала медсестрой в Русском Доме и ухаживала за тяжело больным Виктором Мамченко, даже уже расставшись с ним — Н.Ч.).
Но в личном плане она — нелепость.
По всему видно, что ты полностью примирилась с судьбой и не помышляешь о ее изменении.
«Что случилось, то случилось; что было, того уже нет».
Я очень хорошо знаю, как тебе тяжело, родная, и потому особую горечь вызывает у меня твоя восточная примиренность с судьбой.
Я тебе давным-давно говорил: В. (Виктор Мамченко — Н.Ч.) совершенно подавил и исковеркал твою личность своим диким деспотическим характером.
Без всякой надежды на освобождение, на возможность открытого сопротивления, у тебя выражалось в потере самозащиты, способность к мимикрии, к тысячам уловок, к приспособлению, к замкнутости, к уходу в себя, при постоянном страхе, при постоянной настороженности, к ежеминутному ожиданию возможного удара. Постоянный компромисс с судьбой.
«Что было, то уже не будет».
Это все бесспорные истины. Прошлого не вернешь, оно не в нашей воле, но будущее — строить свое будущее — это в нашей власти, было бы желание и упорство.
А в твоих письмах полный отказ от будущего, полная покорность судьбе, полная безысходность.
У меня было давнишнее стихотворение — совершенно забытое мною — в котором говорилось, что я думал о счастье, как о гоголевской галушке — разинь рот и оно само в рот прыгнет, а пропустив его, я понял, что и счастье, как «царствие божие», берется силой.
Мы с тобой взять силой его не сумели.
Очень много, во всем этом, моей вины. Я за это сейчас и расплачиваюсь. И все-таки сомневаюсь — если бы действовал иначе — если бы не было Сони (16-ти летняя русская девушка, в которую Ю.Софиев был влюблен в Париже, она тоже писала стихи и была отменно хороша собой, ей посвящен целый цикл любовной лирики — Н.Ч.) — если бы мое поведение было бы безупречно — все равно ты нашла бы причины, из страха что-либо изменить, чтобы сохранить наш обычный status quo.