Виталий Амутных - Вычуры капризного сентября
развалины Дома Смерти и еще немало самых удивительных вещей.
- Мне, наверное, пора домой, - признался он.
- Я вас отведу на станцию. Сами вы дороги не найдете.
На станции, кроме них, не было ни одного человека.
Они стояли, молча ожидая расставания. Лишь когда вдалеке, там, где блестящие
рельсы добираются до неба, появилась зеленая точка, девочка вдруг засуетилась:
- Так грибы-то возьмите. Я их все равно выброшу.
Чуть позже он глядел в подрагивающее окно на стремительно удаляющуюся в
желтой осенней карусели, похожую на серую куропатку девочку с красной шапкой в
руках.
Возвращение не сулило ничего хорошего. Знакомые предметы по-прежнему не
имели имен. Солнце замедляло свои шаги, не торопясь, уступая дорогу ночи. Всюду
зажигались огни, и тысячи несущихся навстречу глаз отражали их белый свет.
Неожиданно из нескончаемого потока лиц выделилось одно. Это знакомое и вместе
с тем внушающее трепет лицо неумолимо надвигалось, увеличивалось и,
приблизившись почти вплотную, закрыв собой все вокруг, разверзло огромный рот.
Свора слов, охваченная радостью своего освобождения, ринулась на него.
- Товарищ Емец, будьте добры объяснить, почему вас сегодня не было на работе!
Вы, видимо, забыли, что месячный отчет должен быть составлен не позднее
двадцать шестого числа сего месяца. Я требую, чтобы вы завтра же представили
мне...
Молния прошила все его тело, миллион насекомых одновременно впился в его кожу,
штормовой порыв ледяного ветра сорвал с него всю одежду...
- Я... Такие обстоятельства... Андрей Петрович, у меня уж два дня, как все готово.
Конечно же, завтра я вам представлю все необходимое...
С легким сердцем вскочил он в троллейбус № 17, идущий по улице Трудовых
Резервов почти до самого его дома. Там он вышел у публичной библиотеки, заглянул
в стекляшку - 'Гастроном", купил триста грамм "Чайной" колбасы, пачку маргарина
"Радуга", две бутылки любимого пива "Ячменный колос" и, когда складывал все это в
полиэтиленовую сумку, никак не мог понять, откуда в ней взялись настоящие
сыроежки. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
