Феликс Максимов - Игра
Волосы сидящего царедворца были круто завиты, румяна и сурьма на веках сковывали лицо в бесстрастную маску, а в корзинном плетении прически цвели белые розы и перья цапли
Я, срываясь, проговорил:
- Граф Малегрин к вашим услугам… Иисус-Мария! Весопляс.
Красное золото, парча, игристые самоцветы, удушливые ароматы - все единым пятном метнулось ко мне - и живой, нервный подросток повис у меня на шее - словно вылупился из роскошной скорлупы.
- Господин… господин мой…
“Вот оно как, - соображал я, задыхаясь в жадных, перелетных его объятиях, - “высоко взлетел куренок, вот уже и Гальвестона женят, и парчовые рукава… Впрочем, не куренок - а кукушонок - смекалистый подкидыш, вытеснил исподтишка прежнего полюбовника и советника из порфирового гнездышка… А теперь ластишься ко мне… Чертов пудель… Со мной привычный трюк не пройдет. Я тебе не принц Эдди.
- Ну, хватит. - я оттолкнул его так, что он полетел на пол, все еще улыбаясь. - Ну что, малыш, разнежился тут без меня, наел ряшку. - я смял его щеки и глядя в глаза продолжил,
- А ну выкладывай, что здесь творится. - я уже не стесняясь
- уселся на еще теплое кресло.
Весопляс прикорнул подле моих забрызганных грязью сапог. Невольно я усмехнулся - какая картина - разубранный в золото и сердолик вельможа трется щекой о разбойничье голенище.
- Все как нельзя лучше, мой господин, Изабелла на сносях, врачи говорят: будет мальчик. Скоро Эдуард-принц станет королем. - счастливо частил Весопляс, - а епископ - пусть его покуражится, ему можно, обиделся он. Ничего, перебесится. А попов Британии и Шотландии давно пора было собрать - секиру успокоит тонзура…
- Что ты имеешь в виду?
- Согласие, мой господин… Настоящее… Без крови. Замирение… - он быстро промокнул губы - без плахи и ножа… Кстати, я заговорил зубы старику Эдуарду. Я назвался вашим именем - вас признали Папским советником. Гальвестона король презирает, а я - это другое дело. У меня бумаги, я всех знаю, я умею себя держать… Я - друг Эдуарда. Я - другое дело, честное слово… Я действовал от вашего имени, мой Князь… Я не то, что вы думаете…
- Так уж и другое? - я смерил Весопляса взглядом, ощерился про себя.
-
Виданное ли дело, животное, вчера из канавы, а теперь разит от него, как от букета пармских фиалок. Что он о себе возомнил? - я бережливо отпускал от себя майскую озорную злость. Пора поставить его на место. Плебей. Выскочка. Скажите пожалуйста: какой вершитель судеб с дворцового балкона. Политик. Смазливая мордашка, глазки - незабудки, полдюжины чужих мыслей, тщеславие кокотки и похоть, о которой я, чистый и правильный человек, и во сне не смею думать. Ты был мне другом, но имя мне дороже.
- Скажи мне, дружочек Весопляс, далеко ли Его Высочество?
- Эдуард-младший уехал на турнир, мой господин - проворно ответил Весопляс.
Я медленно подошел к двери и запер ее изнутри на простой французский замок.
Как же я бил его мысами и каблуками сапог, моя радость, как выломал руку с дареным клинком. Он еще и грозить ножом мне посмел! Так получи же, чтоб не смел выделяться, не смел воровать мое имя, не смел лгать и угодничать, не смел говорить за меня мои слова, не смел ходить по моим следам, не смел снимать с шеи железной цепи, не смел не смотреть на меня, когда танцуешь мориску.
Ты - раб и подохнешь рабом, с чужой сапожной смазкой на прекрасных золотых губах.
Я бил его, а он уворачивался и улыбался влюбленно - я понимал, что он жив одним - тем, что я здесь, он видит меня воочию, я вернулся и снова рядом с ним, пусть злой, пусть я избиваю его, как шавку - но рядом.
И только когда под каблучными подковками хрустнуло, я отвалился от него.
Весопляс, постанывая, пополз в угол, приладил к пройме рваный рукав. Изгиб верхней губы посетила струйка жидкой крови. Он фыркал ноздрями - я разбил ему переносицу. Лениво на зевке он прошептал:
- Прости, мой господин… Я больше не буду вмешиваться в ваши дела.
- Врешь! - едва не крикнул я. Но тут сенешаль, постучавшись,
привел тебя, мое благословение, Агнес Годекинд, пришлось отпереть. Ты глубоко присела на пороге зала для игры в мяч. Зашуршал подол щедро развернутой юбки.
- Кто ты, женщина? - все еще в царственной роли Весопляс махнул рукой, плюхнувшись в щегольское кресло. Измаранные кровью костяшки пальцев скрылись под изящной тканью.
- Я - Агнес фан Малегрин, урожденная Годекинд - скромно ответила ты и встала за моим плечом. - супруг мой, расскажите господину о нашем венчании.
- Рад. - полярным тоном обронил Весопляс.
Белки его налились лиловым. Правый глаз покрылся сеткой кровяных жилок. Изучая его гипсовое, враз погасшее лицо я понял, что мои побои не вразумили мерзавца, но твое северное личико, пара дерзких грудок и обручальный перстенек убили его навылет. Туда ему и дорога, моя прекрасная. Перед тобой, моя неподкупная судья, мне не хотелось оставаться на вторых ролях.
- Ну ты, цыпа - херувимчик, скидывай барахло. Я еду на церковный собор и должен выглядеть подобающе. В конце концов - пора навести порядок: кто здесь князь, а кто мразь!
Стаскивая через завитую голову батист и парчу, Весопляс сказал, будто зашуршала скомканная бумага:
- Как прикажете, мой господин.
Впервые его голос был холоден и увертлив, как ртуть.
Глупец, а я-то думал, что он жалеет о придворных тряпках.
Я потрепал его по волосам:
- Так-то лучше, разрешаю тебе ехать со мной, позаботься о свежих лошадях для нас.
Вот теперь я возвратился окончательно, радость моя.
В дороге Весопляс отстал и потерялся - и к владению баронов
де Клер мы прискакали одни. Ворота укрепленного поместья были наглухо заперты, сонный часовой на стене, плевал в ров, глазея, как вокруг плевков собираются стайки плотвичек.
В глубинах поместья и окружающего его городка мерно и медленно, как капает мед, бил колокол.
- Эй, ты, - я взмахнул грамотой - отопри, мне нужно срочно видеть Командора храмовников Глазго.
- Не велено никого пускать, их светлость барон в отъезде.
- Так позови Командора сюда, болван. - я обернулся, ты напряженно всматривалась в поворот лесной болотистой дороги - по нашим подсчетам бравые ребятки под началом Буардемона должны были появиться с минуту на минуту. Но нас не заставили ждать.
Крест заалел на белом полотнище котты.
Командор отослал часового и глянул вниз.
- Сударь, времени в обрез, вам нужно покинуть страну!
- Н-ну? - спросил Командор.
Господи, я резко вспотел под отороченным мехом нарядом.
- Как вы не поймете - сюда идет отряд, они уполномочены самим Папой, более того - орден ваш объявлен распущенным, сейчас уже наверняка обыскивают командорство в Глазго.
- Н-ну? - спросил Командор.
- Позаботьтесь хотя бы о ваших людях! - взвыл я, ты не удержалась и захихикала. Лицо Командора было пусто и светло, как вылизанная тарелка.
Я готов был повторять по слогам, как обучают говорить скворца.
- Сейчас сюда придут солдаты и повяжут вас, как хворост. Вы хотите на костер?
- Н-ну…-начал было Командор, но тут в глазах его появился озадаченный проблеск, я было выдохнул, но услышал размеренное - Спасибо. Мы подумаем.
Засим храмовник удалился с достоинством жирафы.
- Поздно… - ты осадила пшеничную лошадку свою и сощурилась, солнце баловалось на шлемах и кирасах на рысях приближавшегося отряда.
Гоббо Буардемон преданно посмотрел на меня
- Ну что, граф, мы туточки. А тамплиеры, матьпермать, где?
- Там - я махнул за стену.
- Что ж вы нас бросили-то… - недоверчиво спросил капрал.
- Это маневр - убито объяснил я - идите в поместье.
Я не стал смотреть, медленно правил шагом по обочине. И тут ты, моя голубка, издала звук, похожий на стон несмазанной двери. Дело в том, что Буардемон направил свой отряд в совершенно противоположную сторону от той, куда я указал. Как из под воды я услышал бодрое : “Запе-вай” и уже издалека первые фразы песенки, которой швейцарцы заразились в Англии:
- Как у Мэри панталоны, на одной булавке!
Вот булавка упадет, э-гей, вот булавка упадет,
Как домой она пойдет!
Я вцепился в собственные мокрые волосы.
И чуть было не сорвался с губ моих, как жаба, глупый вопрос: Весопляс… Где ты? Что делать… Научи меня что делать!
Но за моей спиной говорил лес, и плыли над ним облака.
Только через три часа все разъяснилось - Буардемон честно дотопал до Нью-Кастла, где на свое счастье обнаружил двоих тамплиеров, отставших от своих - они ковыряли в носу посреди рыночной площади.
Буардемон был строг:
- По приказу Папы, раздевайсь! - скомандовал он арестованным. Шериф Нью-Кастла разделил участь своего коллеги из Глазго, побледнел и запротестовал:
- Ну не в стенах, ради всего святого, не в стенах. Здесь дети.
“Швейцарец” ограничился тем, что тамплиеры сняли плащи и сдались на милость победителя. Близкий к припадку, я наконец втолковал ему, куда идти.
Но время было потеряно - священники под предводительством Кентербери молились истово, как кололи орехи, ревел орган, в поместье не пускали никого. Швейцарцы ночевали под стенами. Допоздна бивак орал песни, плясали на ветру кухонные костры, полковые девки нагишом купались во рву.
