Александр Янов - Россия и Европа- т.2

Но мысль, что эта истина существовала уже готовой в Моско­вии и реформы Петра были лишь продолжением «прежней же на­шей, русской московской идеи», просто не пришла бы тогда в го­лову даже самому отчаянному и «национально-ориентированно­му» романтику. Хотя бы потому, что общепринятой была в ту пору мысль противоположная. О том, что, говоря словами того же Чаа­даева, Петр «отрекся от старой России, своим могучим дуновени­ем он смел все наши учреждения; он вырыл пропасть между на­шим прошлым и нашим настоящим и грудой бросил туда все на­ши предания».17

Даже самый серьезный из основоположников славянофильства И.В. Киреевский знал, как мы помним, что пребывала Московия «в том оцепенении духовной деятельности, которое происходило от слишком большого перевеса сил материальных над силою нрав­ственной образованности».18 А Достоевский, как мы только что убе­дились, уверял нас в обратном. Как это объяснить?

Конечно, он не был историком. Но ведь то, что Ключевский на­зывал «органическим пороком» Московии, было к 1876 году исчер­пывающе выяснено самыми авторитетными специалистами. И знал это каждый гимназист в тогдашней России. Так мог ли не знать этого Достоевский? А если знал и все-таки поставил на кон свой мораль­ный авторитет, по сути повторяя знаменитую максиму Бенкендор­фа, то почему?

П.Я. Чаадаев. Цит. соч., с. 91. Там же, с. 81.

Сочинения И.В. Киреевского, М., 1861, т. if с. 75.

Не знаю, как это объяснить, не прибегая к термину, который употребил Михаил Николаевич Покровский, описывая экономичес­кий регресс Московии. Термин этот — «РЕСТАВРАЦИЯ».

Я говорю о том, что, реставрировав московитское православие в качестве оплота государства и снова объявив его главной «драго­ценностью» в короне самодержца, николаевская идеологическая революция 1830-х и впрямь своего добилась, если сумела убедить такого человека, как Достоевский, что московитская истина спасет мир. Ясно, что новая Московия должно была реабилитировать ста­рую, если желала выглядеть легитимной в глазах тех, кого Чаадаев называл «наиболее передовыми умами» своего времени, так же как сталинская идеологическая революция столетие спустя должна была реабилитировать в глазах своих современников, скажем, Ива­на Грозного. И ошибка Достоевского, быть может, — самое яркое доказательство успеха этой николаевской революции (если не счи­тать, конечно, Гоголя, который тоже ведь объявил во всеуслыша­ние, что именно крепостное право «научит Европу мудрости»).19

Еще за четыре десятилетия до гимна, пропетого Московии До­стоевским, пророчески предсказал такой результат Чаадаев, заме­тив в «Апологии сумасшедшего», что «у нас совершается настоя­щий переворот в национальной мысли»,20 и завершив свое наблю­дение горестным восклицанием: «Кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наибо­лее передовых умов!»21

Много лет спустя современник Достоевского А.Н. Пыпин под­твердил догадку Чаадаева, говоря о восстановлении при Николае идеологической монополии «особого пути России» под именем Официальной Народности. «Даже сильные умы и таланты, — писал он, — сживались с нею и усваивали ее теорию».22 Другими словами, то, что Чаадаев назвал «переворотом в национальной мысли», бы­ло на самом деле идейной реставрацией старой Московии в XIX ве-

История России в XIX веке, М., 1907, вып. 6, с. 452.

П.Я. Чаадаев. Цит. соч., с. 87.

Там же, с. 88.

АН. Пыпин. Характеристики литературных мнений отдвадцатых до шестидесятых годов. Спб., 1909, с. 192.

Экономическая реставрация

ке. И не будь у нас даже никаких других доказательств того, что она действительно произошла, ошибка Достоевского свидетельствует об этом исчерпывающе.

Экономическая

реставрация м.н.покровский строил

свою характеристику московитской экономики, сравнивая ее с тем, что происходило в России «веком раньше», с «экономическим расцветом времен молодости Грозного»,23 т. е., в моих терминах, с эпохой хозяйственного бума первой половины XVI столетия, приведшего к Великой реформе 1550-х. А говоря о «реставрации», имел он в виду восстановление регрессивной экономики времен опричнины. «Короткий экономический кри­зис, вызванный Смутой, — цитировал Покровский книгу Ю.В. Го- тье „Замосковный крой XVII века", — прошел так же быстро, как налетел... Но экономический расцвет времен молодости Грозного не повторился... Осталось хронически угнетенное состояние... Первые три четверти этого века носят определенно выраженный реакционный или, если угодно, реставрационный характер. По­следний термин лучше подходит, ибо суть дела заключалась имен­но в реставрации, в возобновлении старого, в оживлении и укреп­лении таких экономических черт, которые веком раньше казались отжившими» 24

Натуральный оброк, допустим, вымирал в России в первой по­ловине XVI века, а в Московии он снова был в порядке вещей. Это подтверждается массой документов. Например, бояре Лопухин и Романов собирали свои доходы с вотчин баранами и домашней птицей (Н.И. Романов еще и коровьим маслом). Дворцовые села Пе­реяславского уезда тоже платили свои повинности овчиной, сыра­ми и маслом. Барская запашка в одном из имений того же уезда уменьшилась за 40 лет более чем вдвое (с 546 десятин до 249), а в другом и вовсе исчезла.

М.Н. Покровский. Избранные произведения, M., 1966, т. 2, с. 413.

Глава вторая Московия: векXVII

Там же.

«Если бы даже это отсутствие сельскохозяйственного предпринима­тельства было уделом только крупного землевладения, и то мы имели бы пример большой экономической косности, — комментирует По­кровский. — Но, кажется, что и средние хозяйства, с такой голово­кружительной быстротой переходившие на новые рельсы во дни мо­лодости Грозного, сто лет спустя не только не подвинулись вперед, а даже подались назад»?5 Другим свидетельством экономической реставрации опричнины была массовая раздача царским сановникам «черных» земель (конечно, с сидевшими на них свободными крестьянами), «настоящая оргия зе­мельных раздач». В1619-1620 годах, например, роздан был целый Га- лицкий уезд. В одни руки за один раз попадало по 300 крестьянских дворов и по полторы тысячи десятин. Темп этой «оргии», однако, на­растал в течение XVII века. В 1680-е Нарышкины получилиуже до 2500 дворов и 14 тысяч десятин земли. В конце концов, к исходу века в За- московье вообще не осталось «черных» земель (и свободных кресть­ян), а дворцовых было роздано до двух миллионов десятин.

Надо ли говорить, что новым хозяевам пришлось позаботиться о том, чтобы кто-то исправно снабжал их баранами и коровьим мас­лом? И что в результате бывшие «черные», самостоятельные кресть­яне практически исчезли в уездах центральной Московии? Они ста­новились собственностью помещиков. Историки обычно измеряют этот катастрофический процесс превращения крестьянина в соб­ственность числом так называемых урочных лет, на протяжении ко­торых помещик имел законное право разыскивать и возвращать «сошедших от него» крестьян.

Закон 24 ноября 1597 года, например, устанавливал для этого пятилетний срок. В Смутное время число урочных лет удвоилось. А в 1649-м Уложение царя Алексея установило возвращать беглых крестьян по писцовым книгам без урочных лет. Отныне закон обя­зывал крестьянина жить за помещиком «неподвижно» и «безвыход­но». Другими словами, свободные (и полусвободные) до того соо­течественники оказались — на восемь поколений вперед! — недви­жимой собственностью других. Так выглядела экономика Святой Руси, которая хоть и была, если верить Достоевскому, «хранитель-

25 Там же, с. 414.

Беззвездная ночь Московии

ницей Христовой истины», но с обращением соотечественников в недвижимую собственность, другими словами, в рабов, мирилась без малейших угрызений совести.

Глава вторая

Московия:векXVII Бе3ЗВеЗДНаЯ Н0ЧЬ

Московии Теперь, когда читатель предста­вил себе пусть покуда лишь самые беглые очерта­ния исторического провала, известного впоследствии под именем Московии, пора переходить к более систематическому его описа­нию. Общий смысл того, что произошло в России после самодержав­ной революции Грозного царя и вызванной ею Смуты, понятен. Стра­на была потрясена, поставлена на колени, ей было не до новых ре­форм, она тосковала потишине, по спокойствию, по стабильности.

Как, однако, сделать, чтобы эта возвращенная при первых Рома­новых стабильность не переросла в перманентную, «византийскую» стагнацию, новая элита не знала, ничего лучшего, нежели «особнячес- тво» и «русский бог», не придумала. «Особый путь» привел к тому, что Россия просто выпала из истории. Время политических мечтаний, кон­ституционных реформ, лидеров, подающих надежды (ведь и в разгар Смуты были еще и Василий Шуйский, и Михаил Салтыков, и Прокопий Ляпунов), миновало. Праздник кончился, погасли огни, и все вдруг по­чувствовали, что на дворе беззвездная ночь. К власти пришли люди посредственные, пустячные, лишенные элементарных государствен­ных навыков, люди, которых хватало лишь на изобличение грехов сво­их предшественников, но которым недоставало ни души, ни разума, чтобы выработать конструктивную программу возрождения страны.