Домуша из Заброшенки - Людмила Георгиевна Головина
После обеда мы выпили наши отвары и молча отправились бродить по участку. Обнаружили старую скамейку, сели на неё и стали ожидать наступления рокового момента. Никакое дело не шло на ум.
Наконец, стало смеркаться. В небе зажглись первые звёзды.
Юлька встала и потянула меня со скамейки.
— Пошли, быстрее начнём, быстрее кончим.
Да, она была права.
Ужинать мы не стали. В последний раз заправились Домушиными зельями и стали ещё раз уточнять детали операции и сверять действия. Руководила всем Домуша.
— Значит так, родимые мои. Не знала, не гадала я, что найдутся люди, которые Бабая не побоятся, пойдут войной на него, за все его дела поганые ему отомстить захотят. А для таких людей мне и себя не жалко, ничего не побоюсь, вам верой и правдой послужу. Только надо нам всем вместе держаться, да каждому своё дело исправно выполнять. И вот какие дела это. Ты, — она кивнула мне. — заснёшь быстро, зелье моё поможет, и сразу в сон попадёшь, да не в свой, а в тот, который тебе Бабай приготовил с ужастеями своими. Смотри, не потеряй ту искорку, что в тебе бодрствовать будет. Держись за неё. Тогда будешь помнить, зачем ты в тот сон попал. Думаю, в этом сне грусть да печаль безмерная на тебя навалятся. Бабай всегда с этого начинает. Помни — неправда всё, что ты там увидишь. Встретишь близких своих, помни, не они это, а ужастеи в их образе, тебя заманивают, да завлекают. Не иди с ними, меня ищи. Помни, скрытно я к тебе явлюсь. Угадай меня, пойми. И иди за мной. Доведу я тебя до той двери, которую ты в следующую ночь откроешь. Как дотронешься до дверной ручки, так сразу и проснёшься. А вот чтобы вернулся ты из того сна, должна невеста твоя тебя в яви удерживать. Руку твою держать, ни на миг не отпускать. Спать тебе, Ульяна, не захочется — бодрят мои травки, а вот испугаться можешь. Сразу ужастеи прознают, кто жениху твоему завязнуть в его сне не даёт, Найдут в твоей душе страхи твои, да и покажут их тебе. Помни, главное: кого бы, что бы ты ни увидела, твёрдо помни — неправда это. Ни зайти, ни проползти сюда никто не может, и вреда тебе никто причинить не сможет. А вот испугаешься, руку отпустишь, всё, конец и тебе, и ему!
Меня, тем временем стало клонить в сон. Домуша уже приготовила постель, и краем сознания я отметил, что она застелила то бельё, которое я привёз в предыдущий раз. Весёленький такой узор с цыплятками и цветочками…
Я залез под одеяло, и уже в полусне почувствовал, как Юлька взяла меня за руку…
13. Первый сон
Я брёл по улице. Моя бодрствующая частица сознания, мерцавшая, как огонёк свечи в моем спящем рассудке, говорила мне, что здесь я никогда не был. Но сон твердил, что я вернулся в забытое, но известное мне место. Тоска, казалось, приобрела здесь материальное воплощение, навалилась, душила. У меня было большое горе, только я не мог вспомнить, какое. И злое, холодное, бесконечное одиночество навалилось на меня… Ни день, ни ночь — вечные сумерки. Чёрные высокие дома нависали надо мной и над ними виднелось низкое фиолетовое беззвёздное небо. Мне надо было куда-то идти, ведь зачем-то я оказался в этом месте?
И я побрёл. Ноги слушались плохо, словно что к ним привязали свинцовые гири. На душе было тяжело. Какое же несчастье постигло меня? Вспомнить бы, может стало бы легче…
На этой улице я был не один. Навстречу мне брели люди. Некоторых я узнавал, но удивлялся, почему они выглядят совсем по-другому, чем раньше. Иногда в одном человеке я узнавал сразу двух знакомых, или один через мгновение становился другим. Я никак не мог поймать, закрепить в сознании то, что знал о них. Как их зовут, кто они? Одни встречные молчали, другие тихо разговаривали друг с другом, но я не понимал, о чём.
И вдруг я узнал маму. Она шла между двумя другими женщинами и разговаривала с ними. Я позвал её, кинулся к ней, но она едва взглянула на меня и прошла мимо. Я схватил её за плечи, но она отстранила меня, равнодушно и холодно.
— Мама, ты что, не узнала меня? — закричал я.
— Узнала, ты — Влад.
В её голосе не было ни радости, ни раздражения. Просто скука. Она, не ускоряя и не замедляя шага, пошла дальше, всё также беседуя с женщинами.
Это было страшно. Равнодушие близкого — это страшно. Страшнее, чем когда кто-то кричит на тебя или даже бьёт.
Перед моими глазами мельтешила какая-то серебристая точка. Я пригляделся: бабочка, маленькая бабочка, похожая на моль. Я отмахнулся. Бабочка продолжала порхать перед глазами. Бодрствующая часть моего сознания напомнила, что мне надо искать кого-то… Только кого? Не моль же… Моль… Домовая бабочка… Домовая бабушка… Бабушка-домовая. Верно! И имя вспомнилось: Домуша! Бабочка, вроде бы, даже обрадовалась и полетела вперёд.
Я поплёлся за ней. Идти было всё так же тяжело, а тут ещё встречные стали меня отвлекать. Я встречал вроде как студенческих друзей, а потом — дам из нашей конторы. Все они напоминали, что я должен идти с ними куда-то, тащили за собой… И каждый раз я забывал про бабочку и делал несколько шагов в сторону фальшивого знакомца, чтобы следовать за ним, но бабочка подлетала прямо к моим глазам, и я вспоминал, что куда-то иду за этой бабочкой. Не буду живописать своё состояние, мне было так тяжело на душе, что я, кажется, даже плакал. Я знал, что потерял всех близких, что нет на земле ни одного человека, который бы любил меня, что жизнь была тусклой и бездарной, и что она скоро закончится. Я понимал, что мои дни истекли, что у меня тяжёлая болезнь, от которой нет спасения. Я уже не боялся конца, я боялся предстоящих страданий. Не лучше ли закончить всё прямо сейчас? Но огонёк внутри меня вдруг ярко вспыхнул, тот самый огонёк сознания. И напомнил мне, что всё — морок, сон, наваждение, что надо держаться, что будет ещё свет и счастье в моей судьбе.
Я напрягся и зашагал побыстрее. Я должен куда-то прийти, и я приду!
Кончатся ли, когда-нибудь эти блуждания? Этот путь никогда и ничем не завершится…
И вдруг передо мной появилась Юлька.
— Влад, ну ты что? Забыл?
