Георгий Адамович - «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)
Лафайетта считал недалеким человеком Наполеон. Не думаю, чтобы он был прав, да он и всех «идеалистов» презирал, как всех «идеологов». Мы с Вами, кроме того, сходимся в признании полной неопределенности понятия «ум».
Была у меня Мадам Лезелль[242], — взяла книги Тэффи для Н.В. Милюковой[243]. «Войну и мир» она уже прочла, так что это никак не должно быть препятствием к Вашему приезду в Ниццу. Боюсь, что Вы ни теперь, ни на Пасху не приедете? А относительно лета я не загадываю, — далеко лето.
У меня впечатление, что Бунины почти «заброшены», что к ним почти никто не ходит. Быть может, я тут и ошибаюсь? Было ли у них хоть какое-либо подобие встречи Нового года? У нас ничего не было, но нам это не тяжело, да в Ницце никого ведь и нет. Встречали ли Новый год Вы? Мы поедем в Париж в конце месяца, но слышали (от Мадам Лезелль), что Вы скоро возвращаетесь в Манчестер. Когда именно и надолго ли? Я уверен, что Вы до отъезда еще побываете у Ивана Алексеевича. Могу ли я просить Вас тогда, до отъезда, опять мне написать? Заодно тогда, пожалуйста, сообщите мне, имеете ли что-либо от Чеховского издательства? И еще маленькая конфиденциальная просьба. Вам, верно, известен весь состав руководящего комитета издательства «Рифма». Я знаю, что туда входят Яссен, Терапиано, Маковский, Чиннов, но есть, кажется, еще один или два человека[244]. Кто именно? Не подумайте, что я начал писать стихи.
Я от Чеховского издательства уже месяца полтора никаких известий не имею. Вреден не пишет. Таким образом, я не знаю, как продается мой роман по-английски (в последние дни рецензии от бюро вырезок почти все хорошие). По-русски, верно, идет очень плохо, — прежде всего по необыкновенно высокой цене двух томов. Но и об этом мне ничего не сообщают.
Не собираются ли какие-либо пишущие люди в Ниццу, в Жуан-ле-Пэн?
Оба шлем Вам самые сердечные пожелания к Нового году (простите, что чуть запоздалые) и столь же сердечный привет.
54. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ 5 января 1953 г. Париж Paris 8е
53, rue de Ponthieu 5/I-53
Дорогой Марк Александрович
Я думал, что Вы в самом начале января будете в Париже, и потому не написал Вам к Новому году. А оказывается, Вы приезжаете еще не скоро; во всяком случае, после моего возвращения в Англию.
Шлю Татьяне Марковне и Вам самые искренние пожелания благополучия, здоровья и успеха во всех делах.
Крепко жму Вашу руку.
Преданный Вам
Г. Адамович
55. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ 11 января 1953 г. Париж Paris
11 января 1953
Дорогой Марк Александрович
Получил третьего дня Ваше письмо[245], спасибо. Уезжаю в Англию послезавтра, а вчера был у Буниных. Ему было хуже, чем обычно, т. к. у него жар. При мне был Зернов[246], который считает, что жар от каких-то кишечных причин, т. е. что это осложнение случайное и не важное. Потеря крови, мучившая И<вана> А<лексеевича> все последнее время, прекратилась. В общем — все то же, но вчера он был слабее, чем на прошлой неделе, и говорил с трудом. У Веры Николаевны вид совсем измученный, т. к. он ей почти не дает спать.
Вы спрашиваете о моих делах с Чех<овским> изд<ательст>вом. Никаких дел! Со времени письма Терентьевой, о котором я Вам сообщил, — ни слова. Я написал ей по приезде в Париж с просьбой сказать, продолжать ли писание (т. к. у меня здесь хранятся всякие материалы, которые я взял бы с собой, если «да») — ответа никакого. Все это довольно странно, каково бы ни было их решение. Из «Опытов» приглашение получил[247]. Entre nous[248] (но совсем entre nous), Гринберг пишет, что не решается к Вам обратиться, зная Ваше отношение к М<арии> Самойловне <Цетлиной>[249]. Она, по-видимому, его к этому подталкивает, и, вероятно, Гринберг «зондирует почву». Я ничего ему еще не ответил и не знаю, что ответить.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, мой низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
56. М.А. АЛДАНОВ — ГВ. АДАМОВИЧУ 23 января 1953 г. Ницца 23 января 1953
Дорогой Георгий Викторович.
Очень огорчило меня Ваше сообщение об Иване Алексеевиче. Я ему написал и ответа не имею.
Дня через два или три после Вашего письма я получил и непосредственное приглашение от Р.Н. Гринберга принять участие в «Опытах», он написал очень любезно, я ответил так же, но приглашение отклонил. А успеха им пожелал весьма искренно. Они едва ли будут конкурентами «Новому журналу»[250]. Между тем писателям печататься почти негде: «Новый журнал» может отводить беллетристам, например, не более 500 страниц в год. Гринберг пишет, что редакторы он и Пастухов. Иваска не называет. Какие у них главные сотрудники, не знаю.
От Чеховского издательства я получил договор на мою философскую книгу «Ульмская ночь». Я им послал в свое время 150 страниц, это без малого половина книги. Вреден мне тогда же написал, что принимает книгу, и отозвался о ней очень лестно. Но договора я ждал месяца два, получил его только вчера. Таким образом, произошло то же, что с Вами, с той разницей, что я послал 150 страниц, а Вы гораздо меньше. Препроводительное письмо было не от Вредена, а от его помощницы по административной части, госпожи Диллон Планте[251]. Александрова вернулась к работе. Вреден мне давно писал, что будет в марте в Париже. Если я его увижу, поговорю с ним и о Вашей книге, — предполагая, что Вы против этого не возражаете? Писать же ему бесполезно, — когда он по два месяца не отвечает! Я запросил бы Александрову, но, как Вы помните, ее муж давно мне намекнул, что о других писать ей не следует. ВЫ могли бы, конечно, ей теперь же написать. По-моему, Вы даже должны это сделать.
О составе кружка, руководящего издательством Яссен, Вы мне не ответили, — на то есть, верно, причины. Это не так важно.
Прилагаю интервью Цвибака[252]. Недавно я прочел в «Н<овом> р<усском> слове»[253], что издательство выпустило книгу Г. Иванова «Петербургские зимы»[254]. Значит, они отказались от своего правила, по которому у них не принимаются книги, уже выходившие отдельными изданиями. Тем лучше, разумеется (прежде они делали исключение только для Бунина, зная, что у него новых книг нет и не будет). У Ивана Алексеевича они приобрели три книги, он мне давно писал, что продал им еще две после «Жизни Арсеньева», но недавно сообщил, что вторая и третья выходят сразу в 1953 году. Это меня чрезвычайно обрадовало: я опасался, что «Митина любовь» назначена на 1954 год. По две книги они взяли у нескольких авторов, в том числе и у меня («Живи как хочешь» и «Ульмская ночь»). О продаже не знал ничего. Не знаю, как «Живи как хочешь» продается и по-английски. Рецензии продолжают еще поступать. Преобладают приятные.
Дней через восемь будем в Париже.
Т<атьяна> М<арковна> и я шлем Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания.
57. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ 19 февраля 1953 г. Париж 19 февраля 1953
Дорогой Георгий Викторович.
Ваше письмо сегодня получил — в Париже. Я здесь уже две недели и пробуду еще столько же. Т<атьяна> М<арковна> ни за что не хотела со мной сюда приехать: она удручена предстоящей нам в июне поездкой в Нью-Йорк (наша обратная виза в Америку в июне истекает, и она никуда до того ездить не хочет). Действительно, не может быть ничего глупее: тратить огромные для нас деньги только для того, чтобы побыть там месяца три и получить новую обратную визу! Мне тоже очень не хочется это делать, но иначе пришлось бы навсегда порвать с возможностью уехать в С<оединенные> Штаты.
Вреден до 28 февраля пробудет в Лондоне (Grosvenor House, Park Lane), а 1 марта приезжает в Париж, где я с ним 1 марта вечером и встречусь в Ройаль Монсо. Повидать его Вам не мешало бы, но не думаю, чтобы он мог Вам сказать что-либо в дополнение к тому, что Вам сообщило Чеховское издательство: Бунин и Зайцев, предложившие издательству новые книги, получили (разумеется, каждый отдельно, как они и писали) точно такой же ответ, что Вы: до мая Чеховское издательство никаких новых договоров подписывать не может (?). Иван Алексеевич, как Вы знаете, уже продал им три книги, Зайцев пока только «Древо жизни», но сносился с ними о биографии Чехова, которую он хочет написать, и они уже давно ответили, что «в принципе» очень рады (договора же, повторяю, с ним на нее еще не подписали). В Париже Вреден пробудет всего три дня. Если хотите, я с полной готовностью поговорю с ним о Вас. Вы знаете, как я хочу, чтобы Ваша книга была ими принята. Напишите мне об этом (я живу у сестры[255]). Но по опыту я знаю, что мои (да и не только мои) рекомендации у них большого успеха не имеют. Я очень им рекомендовал воспоминания покойной Тэффи, а недавно ее дочь Грабовская[256] написала мне, что получила от них отказ! Причины мне совершенно непонятны, — кажется, они их Грабовской и не указали[257].
Любовь Александровна <Полонская> просит передать Вам (как и Ляля <А.Я. Полонский>) самый сердечный привет и сообщить Вам, что она Вам не пишет, так как Вы, по Вашим собственным словам ей, писем не читаете (?).
