Висенте Бласко-Ибаньес - Майский цветок
Къ полудню, на крайнихъ предѣлахъ моря появилось нѣсколько дымковъ; и вскорѣ передъ экипажемъ «Красотки», на зеленоватомъ фонѣ горизонта, величественно поднялись мачты, подобныя колокольнямъ, крѣпостныя башни, пловучіе замки свѣтло-сѣраго цвѣта, – цѣлый городъ съ тысячами жителей двигался въ облакѣ сажи, производя капризныя эволюціи, то составляя сплошную массу, то разсыпаясь по всему морю, точно стадо левіаѳановъ бурлило и поднимало воду невидимыми плавниками. Это маневрировала французская средиземноморская эскадра. Берегъ Алжира былъ близко.
Ректоръ и остальные разсматривали корабли съ изумленіемъ и страхомъ. «Силы небесныя! Какихъ чудесъ ухитрились надѣлать люди! Самому маленькому изъ этихъ судовъ, – вонъ бѣлой канонеркѣ, что, вся во флагахъ и черныхъ шарахъ, плаваетъ промежду прочихъ, подавая сигналы, точно начальникъ, командующій отрядомъ, – стоило лишь прикоснуться къ ихъ лодкѣ, чтобы превратить ее въ щепы. А вонъ длинныя черныя бревна высунули носы изъ отверстій въ башняхъ! Что станетъ съ «Красоткой», если такое чудовище примется чихать?» И контрабандисты поглядывали на эскадру съ тревогою и почтеніемъ юнаго карманника, передъ глазами котораго проходитъ рота солдатъ.
Броненосцы удалились и исчезли на горизонтѣ, оставивъ по себѣ лишь клочки дыма, которые не замедлили пропасть среди безпредѣльной лазури.
Въ четыре часа пополудни смутно вырисовалась тѣнь какъ будто горбатой спины кита. Въ виду была суша. Антоніо хорошо помнилъ эту тѣнь: то былъ мысъ Mala Dona, передовой постъ берега.
Алжиръ находился налѣво.
Вѣтеръ все крѣпчалъ. Парусъ округлялся на гнувшейся мачтѣ; носъ опускался и поднимался, точно вѣжливо кланяясь разсѣкаемымъ валамъ, брызгавшимъ на него пѣною; и «Красотка», скрипя и разсѣдаясь, плыла очень быстро, какъ измученная лошадь, которая дѣлаетъ послѣднія усилія, зачуявъ близость конюшни и отдыха.
Уже спускались сумерки, и теперь на склонахъ мыса, неясныхъ вслѣдствіе отдаленія, вырисовывались новыя части суши, низкіе холмы съ бѣлыми пятнами, обозначавшими группы домовъ. Лодка шла все скорѣе, какъ бы притягиваемая берегомъ; но берегъ будто все отодвигался, подобно тѣмъ сказочнымъ волшебнымъ царствамъ, которыя убѣгаютъ по мѣрѣ того, какъ путешественникъ ускоряетъ свой шагъ.
Съ наступленіемъ ночи «Красотка» уклонилась къ юго-востоку, оставивши мысъ влѣвѣ, и пошла вдоль берега, весело подпрыгивая по мелкой зыби.
На прелестномъ темно-синемъ небѣ выдѣлялись зубчатыя очертанія суши. Съ земли доносилась горячая струя воздуха, какъ бы шедшая изъ нѣкоего таинственнаго жилиица, полнаго странныхъ ароматовъ; и поднималась луна въ своей первой четверти: настоящая луна легендарнаго Востока, очень тонкая, съ загнутыми рогами, – такая, какою ее изображаютъ на знаменахъ Пророка и надъ куполами минаретовъ. На этотъ разъ можно было сказать, что пріѣхали въ Африку.
Съ «Красотки» видны были скалы, о которыя билось море, огоньки прибрежныхъ селеній, слышны были крики мавровъ на поляхъ; a coвсѣмъ далеко, въ самомъ концѣ горнаго хребта, въ томъ мѣстѣ, гдѣ причудливымъ изворотомъ море какъ бы врѣзается въ середину суши, яркимъ блескомъ сверкало нѣсколько красныхъ точекъ.
Это былъ Алжиръ, позади небольшого мыса. Чтобы доплыть туда, понадобилось еще три часа. Огоньки умножались, какъ будто со всѣхъ сторонъ изъ земли полѣзло множество свѣтляковъ. Огоньки эти были разные, какъ по цвѣту, такъ и по яркости; цѣлыя сотни ихъ змѣистою линіей, вѣроятно, окаймляли дорогу вдоль берега.
Накбнецъ, повернувъ на другой галсъ, чтобы обойти мысъ, увидѣли городъ:
За исключеніемъ Антоніо, весь экипажъ остолбенѣлъ при этомъ зрѣлищѣ. «Силы небесныя! Стоило съѣздить хотя бы только взглянуть на это! Грао и его гавань противъ этого – просто дрянь».
По темнымъ к неподвижнымъ водамъ они входили въ обширный рейдъ; въ глубинѣ его открывался портъ съ зелеными и красными огнями при входѣ. За портомъ, уступами по холму расположенъ былъ городъ, бѣлый, не взирая на тѣни ночи, украшенный безчисленными гирляндами огней, какъ бы роскошно иллюминованный ради какого-нибудь праздника. «Вотъ ужъ не жалѣютъ газа!..» Пурпуровые огблески бѣгали по водѣ порта, какъ будто рыбы подъ водою развлекались пусканіемъ ракетъ; красные фонари сверкали среди лѣса мачтъ, изъ которыхъ однѣ были голыя, съ простотою купеческаго флота, а другія – украшены перекладинами и картечницами; вдалекѣ же, на набережныхъ, въ нижнемъ городѣ, вполнѣ европейскомъ, въ яркомъ заревѣ огня отъ кафешантанныхъ фасадовъ, видны были великолѣпные магазины и бульвары, кишѣвшіе черными фигурками прохожихъ и маленькими экипажами съ балдахинчиками изъ свѣтлаго полотна.
Хаосомъ звуковъ, слитыхъ и перепутанныхъ ночнымъ вѣтромъ, долетали до лодки музыка шантановъ, вечерняя зоря военныхъ трубачей, гамъ толпы, запружавшей улицы, крики арабовъ-водоносовъ, метавшихся въ гавани, – все тяжкое дыханіе заморскаго торговаго города, который, надѣлавши за день наихудшихъ злодѣйствъ ради денегъ, кидается на наслажденія съ разнузданной жадностью, лишь только наступитъ ночь.
Паскуало, оправившись отъ изумленія, думалъ о своемъ дѣлѣ. Онъ помнилъ наставленія дядюшки; пока матросы спускали парусъ и лодка ложилась въ дрейфъ, онъ зажегъ конецъ просмоленнаго каната и двигалъ этимъ красноватымъ факеломъ надъ своею головою, три раза пряча его за кусокъ холста, который держалъ передъ нимъ юнга. Онъ много разъ повторилъ этотъ сигналъ, устремивши взглядъ на самую темную часть берега. Антоніо и прочіе наблюдали съ любопытствомъ. Наконецъ, на сушѣ блеснулъ красный огонь: изъ «склада» отвѣчали: грузъ вскорѣ будетъ доставленъ.
Ректоръ объяснилъ преимущества своей методы: «никогда не слѣдуетъ грузиться въ портѣ. Дядя Маріано зналъ по опыту, что тамъ слишкомъ много «мухъ», готовыхъ передать по телеграфу въ Испанію названіе и матрикульный нумеръ лодки, чтобы получить долю конфискованнаго. Всего лучше брать грузъ наружи, ночью, пока темно, а съ наступленіемъ утра поднять паруса, пока не замѣтилъ никто, и удирать къ испанскимъ берегамъ, прежде чѣмъ туда дойдетъ какая-либо вѣсть. При такихъ условіяхъ – поди-ка, отгадай, чѣмъ трюмъ набитъ»! И добродушный рыбакъ смѣялся своей воображаемой хитрости, про себя восхищаясь мудрости дядюшки, надававшаго ему столь хорошихъ совѣтовъ.
Между тѣмъ какъ хозяинь ждалъ груза, не сводя глазъ съ той темной части берега, гдѣ блеснулъ красный огонь, Антоніо и матросы, сидя на носу и болтая ногами надъ моремъ, съ завистью смотрѣли на освѣщенный городъ. Мужъ Росаріи хорошо помнилъ, какъ проводилъ тамъ время, и повѣствовалъ пораженнымъ товарищамъ о своемъ весельѣ въ Алжирѣ. Онъ имъ указывалъ пальцемъ на фасады съ надписями изъ газовыхъ горѣлокъ и съ ярко-освѣщенными окнами, откуда неслись крикливая музыка и гулъ, похожій на жужжаніе осинаго гнѣзда. «Ахъ, молодчики, какъ тамъ было весело!» И юнга, разинувъ ротъ отъ уха до уха, блестя глазами, съ понятливостью порочнаго мальчика мысленно рисовалъ себѣ почти голыхъ пѣвицъ въ исполинскихъ тюлевыхъ шляпахъ, ревущихъ пѣсни на подмосткахъ, потряхивая въ тактъ бедрами и животами.
Вонъ та улица, что идетъ прямо, вдоль набережной, безконечною линіею сводовъ съ газовымъ рожкомъ въ каждомъ углубленіи, напоминая собою церковную стѣну, это – Бульваръ Республики, окаймленный большими кофейнями, куда господа офицеры ходятъ пить полыновку; тамъ рядомъ съ ними сидятъ за столиками богатые мавры въ монументальныхъ чалмахъ и еврейскіе купцы въ роскошныхъ и грязныхъ шелковыхъ кафтанахъ. Дальше идутъ другія улицы, также окаймленныя арками и пышными магазинами, потомъ есть «Площадь съ Лошадью» [13] , гдѣ большая мечеть, просторное бѣлое зданіе, куда эти простофили-арабы входятъ босикомъ, чтобы раскланиваться съ костями Магомета; тогда какъ наверху, вотъ на этой башенкѣ, которая видна съ лодки, молодецъ въ чалмѣ въ извѣстные часы воетъ и скачетъ, точно помѣшанный.
На каждой улицѣ можно встрѣтить дамъ, очень хорошо одѣтыхъ, пахнущихъ чудесными духами, ходящихъ въ развалку, точно гуси, и отвѣчающихъ «спасибо» на каждую любезность; а также – солдатъ въ ермолкахъ съ длинными кистями и въ такихъ штанахъ, въ которые можно запрятать цѣлое семейство. Попадаются люди изо всѣхъ земель, самые лучшіе на всемъ свѣтѣ, бѣжавшіе сюда вслѣдствіи неладовъ съ начальствомъ у себя дома; и черезъ каждыя двѣ двери – прилавокъ и столики, за которыми тяни полынную, сколько влѣзетъ!.. Антоніо все это видѣлъ и теперь описывалъ прочимъ съ жестами и подмигиваніями, въ нужныхъ мѣстахъ подчеркивая картинность своихъ фразъ пантомимою, вызывавшею взрывы непристойнаго хохота со стороны юнги.
