Волчья балка - Виктор Иванович Мережко
— Как ты?
— Лучше. Голова болит меньше, — Малика взяла его ладонь, приложила к щеке. — Ты мне снился.
— А я думаю о тебе.
— Правильно делаешь, — тихо и коротко засмеялась она. — О ком еще тебе думать?
— Считаешь, больше не о ком?
— Конечно, есть о ком. Извини… О родителях, да? — она подняла на него темные, с длинными ресницами глаза. — Ты им звонил? Как они?
— Нормально. Батя обещал сегодня к вечеру подъехать.
— Мама?
— Хочет с тобой познакомиться.
— Я тоже.
— Они у меня классные.
— По-другому и не может быть, — Малика помолчала, вдруг на щеке возникла влажная дорожка.
— Ты чего? — встревожился Лыков. — Я что-то не так?
— Нормально… Лежу, думаю, ничего пока не понимаю, — вытерла она лицо здоровой рукой.
— Про Аверьяна, наверно?
— Не только. Про себя тоже думаю… Как жить дальше? Было все как-то понятно, налажено, привычно. И вдруг ничего не стало. Одна осталась.
— Почему одна? — искренне удивился Игорь. — Я ведь рядом.
Она сжала его ладонь, мягко улыбнулась.
— И все равно пока одна. Не привыкла еще, что ты со мной. Там была другая жизнь, которой теперь уже не будет, — взглянула на парня, неожиданно серьезно спросила: — Может, все это из-за тебя, Игорь?
— Как это? — не понял тот.
— Увидела тебя, познакомилась, влюбилась, и все покатилось.
— Хочешь сказать, что я во всем виноват?
— Наверно, я… Не нужно было подпускать к сердцу. А я не выдержала, поддалась.
— Жалеешь?
— Нет, не жалею. Пробую понять, — Малика помолчала, едва слышно промолвила: — Брата жалко. Себе жизнь сломал, мне тоже.
— Тебе тоже сломал?
— Конечно.
— Мне уйти? — Игорь то ли в шутку, то ли всерьез привстал.
— Не обижайся, — придержала его девушка. — Я неточно выразилась. Может, не сломал, а сделал ее другой. Время покажет, — помолчала, виновато улыбнулась. — Все равно жалко Аверьяна. Он любил меня. Умный был, сильный, справедливый.
— В чем справедливый? — удивился Лыков. — Разве не знала, какими делами занимался?
— Догадывалась. Но старалась не вникать. Надеялась, пронесет.
— Вот и не пронесло.
— Да, не пронесло. Думаешь, много лет дадут?
— До конца жизни хватит.
— Я сумею его еще увидеть?
— На суде. Как свидетельница.
— Не хочу. Боюсь смотреть ему в глаза.
— Придется. Так положено по закону. Ты главный свидетель.
— Господи, зачем все это? — глаза Малики снова наполнились слезами. — Почему все так получилось? Зачем?.. Почему не жить нормально, по-человечески?
Лыков краешком полотенца вытер ей щеки, усмехнулся.
— Какой-то невеселый разговор у нас получается. Начинаем об одном, поворачиваем на другое.
— А может, так и должно быть? — тронула худенькими плечиками девушка. — Что же тут веселого? Много разного случилось за эти дни. Ты ведь тоже должен что-то решить для себя.
— Уже решил. Познакомлю с родителями, будешь пока жить с ними, а там что-нибудь придумаем с жильем в городе. Тем более, меня восстановили на службе. Все не так плохо, Малика.
— Я не сказала, что плохо. Просто думаю. Имею я право думать, господин полицейский?
— Только с разрешения, — рассмеялся Игорь. — Иначе штраф!
— Крупный?
— Очень. Вот такой, — он привстал, нагнулся к Малике, стал целовать ее мокрое лицо часто, осторожно, нежно. Отстранился, не без кокетства спросил: — Нравится?
— Очень, — прошептала она, не открывая глаз, попросила: — Еще…
Наташа была похоронена рядом со своим дедом Семеном Степановичем Бурлаковым. Цветы и венки на ее могиле были свежие, не увядшие, на фотографии она весело и счастливо улыбалась, смотрела на посетителей задорно и игриво. Капитан на снимке, напротив, был суров и чем-то озабочен, букеты и венки на его холмике уже достаточно скукожились, обветрились, давно потеряли свежесть.
Кресты на могилах были временные — самые простые, деревянные.
Проведать Бурлаковых пришли трое — Игорь Лыков, его отец Иван Богданович и Стас Кулаков, который был при полицейской форме, на погонах его куртки светились три звездочки, на лице следы ожога после взрыва на «Балке». Старший лейтенант!
Стояли неподвижно, смотрели на фотографии почивших скорбно, молчаливо, печально.
— Вот как жизнь выкрутилась, — зачем-то произнес Стас. — Жили-жили — и на тебе. А Наташка ведь тоже хотела к нам, на «Волчью балку». Династия, можно сказать, оборвалась.
— Помолчи, да? — попросил Лыков.
— А я чего?.. Говорю то, что думаю.
— Думай молча. Потом скажешь.
— Понял. Старший по званию подчиняется младшему.
Снова молчали, ветер порывами пробегал по листьям деревьев, шелестел по венкам и цветам, поднимал на сухой дорожке короткие пыльные вихорки.
Иван Богданович не спеша, с сосредоточенным сопением достал из полиэтиленового пакета бутылку водки, завернутые в фольгу бутерброды с колбасой и сыром, три рюмки, выложил все рядом на скамеечку.
— Давай, молодежь, помянем хороших людей, — раздал каждому по бутерброду, откупорил бутылку, налил в рюмки. — Пусть им земля будет пухом, Небесное Царство вечным родным домом, а для нас хорошим примером, про который мы не имеем права забывать.
Выпили, стали закусывать.
— Теперь могу говорить? — с подковыркой обратился Кулаков к Игорю.
— Теперь можешь, — мрачно усмехнулся тот.
— Благодарю, — Стас без ведома Лыкова-отца распорядился бутылкой, дал каждому по рюмке. — Я вот о чем, уважаемые. О цели и смысле жизни. Почему так получается, что пока мы живем на этой земле, ни грамма не ценим эту самую жизнь? Не задумываемся, когда тратим секунды, минуты, часы, сутки на всякую ерундистику? А ведь из этих самых секунд-минут складывается наша жизнь, поймите!
— Маленько по шарам ударило, что ли? — спросил Игорь.
— Нормально, не
