Уйти или остаться? - Владимир Алексеевич Колганов
Не могу не согласиться — в нашей стране есть множество нерешённых проблем, которые следовало бы обсудить в политических ток-шоу, но, как правильно отметил Пётр Авен, мы не имеем возможности влиять на телевидение. Словно бы это некое государство в государстве, игнорирующее основы демократии.
А вот ещё один пассаж, причём весьма эмоциональный: «Но еще больше раздражают развлекательные программы. Это просто паноптикум какой-то! Программы либо переделаны из иностранных аналогов или придуманы очень ограниченными людьми для ещё более ограниченных зрителей… Постоянная публичная стирка грязного белья просто шокирует. Я, во-первых, не понимаю как можно [публично] обсуждать свою личную жизнь, рассказывать о своих секретах, даже за огромные деньги, а во-вторых, как можно изо дня в день смотреть все эти откровения».
И в завершении слова́, под которыми готов подписаться: «На нашем большом телевидении деньги и рейтинги оказались несовместимы с интеллектом, истинной увлеченностью и профессионализмом. Пока "пипл хавает" можно гнать пошлятину, тупизм, неприкрытую глупость, враньё, грязь во всех видах».
Увы, этому не стоит удивляться, поскольку процесс превращения людей в послушных зомби продолжается, идёт «опережающими темпами» и вот-вот успешно завершится…
Только бы мне повидаться с Осей и больше не нужно ничего! Даже после той, несостоявшейся его попытки использования в наших общих интересах достижений современной хирургии с целью обозрения моих внутренностей. Эх, зря я тогда, пожалуй, отказался! Теперь бы не пришлось блуждать в потёмках в поисках выхода из тупика. Что ж, напросился в гости…
За бежевыми шторами сгустилась ночь с одиноко торчащим посреди неё шпилем сталинской высотки на Кудринской, бывшей площади Восстания. Ося, одетый, как и положено в столь поздний час, в чёрное, с огненно-рыжими дракончиками кимоно, развалился в кресле, а ваш покорный слуга, совсем без сил, примостился подле него на мягком пуфике. И вот что я сказал:
— Ах, Ося! Если бы ты знал, как тяжко сознавать, что я всего лишь марионетка в чьих-то недобросовестных руках. Особенно вот сейчас, когда понял, зачем существует телевидение, — я сидел, обхватив голову руками и, как полагается в таких случаях, раскачивался из стороны в сторону.
— Да ладно тебе, Вовчик. Пройдёт время, и всё понемногу образуется. А я со своей стороны помогу тебе, чем можно, только ты не дрейфь. Не хочешь смотреть российские программы, так я тебя к европейским каналам подключу, есть такая уникальная возможность.
— Добрая ты душа, Ося! Удивляюсь я, глядя на тебя. Если бы не ты, даже и не знаю, чем бы заняться вечером, когда уже не работают мозги после того, как целый день просидел над новой книгой.
— Что уж тут удивляться? Привязанность к братьям нашим меньшим это естественное свойство всех нормальных людей, — сидя на диване, Ося поглаживал голову любимого пса и, глядя на меня, щурил правый глаз и снисходительно улыбался.
— Ах, если бы все так рассуждали! — по-прежнему не унимался я. — Однако то, что происходит сейчас, просто не укладывается ни в какие привычные для меня морально-этические рамки. Дошло до того, что я даже боюсь сегодня дома появляться. А вдруг опять включу этот проклятый телевизор?
— Не надо было неразделённую любовь к искусству превращать в своё политическое кредо. Чувства, как тебе должно быть известно, в делах только вредят, — Ося повернулся лицом к компьютеру, где, как всегда, маячило озлобленное личико незабвенной Лёли. — Ему, видишь ли, не по душе рыночные методы в создании телевизионного контента, — И обращаясь снова ко мне: — Тут ты, Вовчик, что не удивительно, явно перегнул, так сказать, подменил несоизмеримые масштабы. Действительно, бывают на свете и хорошее кино, и правдивая информация, но это совершенно из другой оперы. А наша задача, как я её понимаю, не потакать вкусам таких ценителей искусства, как ты, а следовать заданным путём, не отступая от ранее намеченной нами линии буквально ни на шаг и ни в какую сторону…
— Но Ося! Я, можно сказать, всей душой готов тебя понять, но ведь и ты… — тут я запнулся, так и не решившись Осю в чём-то обвинить.
— Вот ты опять перебиваешь! — Ося оттолкнул пса и указательный палец освободившейся руки направил прямо в центр моего лба, словно бы обнаружил там подлежащего уничтожению комара или какую-то другую живность. — В иных обстоятельствах я бы наказал тебя именно за постоянный переход на личности и назойливую демонстрацию неуважения к нашим идеалам. Однако в данном случае мною руководит не разум, но всего лишь чувство сострадания. И оно не находит возможным оставить тебя вот в этом состоянии просто так, — тут Ося оглядел меня с головы до ног и, судя по всему, пришёл к неутешительному итогу. — У тебя неважная динамика, Вовчик. По моим многолетним наблюдениям, ты склонен к сползанию в беспредел путем вхождения в раж, то есть в запой, с последующим длительным выползанием из оного. Вот и сегодня ты скулишь и жалуешься на неустроенную жизнь, а завтра напьёшься и провалишь порученное тебе дело. Честное слово, Вовчик, так нельзя! Даже и не знаю, как нам быть.
— Но Ося, я только изредка выпиваю, по праздникам или с друзьями. Вот и с тобой тогда, в «Савое», — я попытался оправдаться перед Осей, но он меня уже не слушал.
— Или возьмём тот эпизод, когда ты нанёс неизлечимую душевную травму Лёлечке и дал дёру прямо с операционного стола, попутно обвинив меня в применении методов сигуранцы и гестапо, — Ося до предела поднял густые брови, выпучил глаза и как бы в полнейшем недоумении развёл руками. — Ну скажи на милость, откуда что взялось? Разве не я поддерживал тебя советами, пытаясь направить на путь истинный? А если к этому добавить то, что был вынужден выслушивать твоё нытьё уже и не помню сколько раз, тогда ты должен признать, что у меня просто ангельское терпение, — при этом вопреки произносимым словам на лице Оси явственно обозначились признаки нарастающего раздражения.
— Я же и говорю, что ты мой Альхен… — я всё никак не мог сообразить, какими бы словами успокоить благодетеля.
— Вовчик! Ты мог бы стать интересным собеседником, но вот беда, срываешься на брань по самому пустяшному поводу. Уровня дискуссии, ну никак не держишь. — Ося вскочил с дивана и теперь
