Шаманская Юлия - Фортуна в лохмотьях

-Миша, приходи вечером, налепим суши?

Он как-то мнется, и потихоньку высвобождает свою руку из моих ладоней. Вдруг, осознаю, что за все это время я ни разу не подумала о нем. Не подумала о том, что он чувствует, чего хочет, что он, в конце концов, думает обо всем этом, обо мне?

-Наташа, послушай, что я тебе скажу, - он тянет меня за собой на скамейку. Садимся.

-Наташа, я надеюсь, что теперь у тебя все будет в порядке. Отдыхай, но в течение двух месяцев, тебе нужно устроиться на работу. Квартира оплачена на 3 месяца вперед.

-Ты меня бросаешь? - мне не верится, но его глаза говорят, что это не ссора, а окончательный разрыв, и он произошел не сейчас, давно. Никакой боли, никакого сожаления.

-Ты сама бросила меня…

-Но…

-Мне пора заняться семьей.

- ?

- Махровая ты эгоистка, Наташа! Нужно исправляться. Не хорошо так! За все время, как я вытаскивал твою блондинистую задницу, не разу не поинтересовалась, как у меня дела.

-Ну, ты ведь знаешь, что я пережила!

- Как же не знать, хотя и предпочел бы не знать вовсе. А вот у меня все хорошо. Женат, ждем ребеночка.

-Я понимаю, - мямлю в ответ, хотя понимаю только одно, «я осталась одна». И еще «у меня проблемы, и их придется решать самостоятельно».

- Миша, можно последний вопрос?

Подъезжает такси. Михаил Иванович открывает передо мной дверь, и весело так отвечает:

-Задавай! Только не последний, а крайний!

-Зачем ты все это для меня делал? Ведь тебя и самого могли посадить за взятку?

-Зачем? Ты попросила. Да и не чужие мы люди.

Он захлопывает дверь, застегивает на внушительном животе легкий помятый пиджак и уходит из моей жизни.

Глава 24

Грузный профессор спит, положив щеку на большую ладонь, заканчивающуюся щедро покрытыми рыжей шерстью коротенькими пальчиками. На его бульдожьей мордочке застыло умилительно детское выражение. Тонкая струйка слюны аккуратно стекает в ладонь. С трудом отрываю взгляд от этого зрелища неги, оглядываюсь по сторонам. Слева, справа и напротив, за овальным столом сидят молодые и старые мужчины, в одинаковых однобортных пиджаках разного оттенка серого. Многие спят, другие ковыряют ногтем в столе или крутят в руках канцелярию. И только один из них, восседающий на трибуне, что-то читает вслух, но настолько ровным голосом, что возникает вопрос, не делает ли он это в состоянии гипнотического сна?

Чтобы не поддаться и не заснуть, нужно что-то делать. Например, налить себе воды.

- О, о, о… - сквозь полуоткрытую пробку вода хлещет во все стороны, оставляя темные пятна на тех серых пиджаках, которым не посчастливилось оказаться рядом со мной.

Все взгляды устремлены в мою сторону, слишком долго для тактичных людей. Ну, разлила чуть воды. Но зачем же так пялиться? Даже выступающий молчит и, застыв в выжидательной позе, буравит меня взглядом.

Пиджак слева тихонько толкает под локоть и шепчет:

-Наталья Сергеевна, вас объявили. Вам идти.

Едва поднимаюсь, как зал наполняется рукоплесканиями проснувшихся коллег. Поздравляют. По дороге к трибуне ко мне протягивается несколько рук, которые, не глядя, жму. Из-за портьеры выскакивает девушка-студентка и вручает грандиозный по своей безвкусице букет гербер. Весь этот сыр бор по поводу того, что я защитила докторскую диссертацию, как раскатисто выговаривает заведующий моей кафедры с трибуны «блесссстящщще».

Мама считает, что к 50 годам мне, наконец,  улыбнулась фортуна. Может она права, но скорее, просто не знает очень многого из моей биографии, от чего я  благополучно уберегла старушку. Не знает, что к 46 годам фортуна меня хорошенько стукнула головой о что-то твердое (наверное о жизнь) и хорошенько потрясла. В результате этой манипуляции из головы выпали ненужные запчасти: романтизм, страсть, влюбленность, высокие идеалы, надежда. Надежда на простое женское счастье, каким оно было в моем понимании.

Всего через два месяца после объявления приговора для меня впервые прозвучал марш Мендельсона. А дело было так.

В заботе о том, как бы не стать бомжом, я быстро нашла себе работу администратора в небольшой частной фирме. Уже через неделю после того, как я разложила личные фотографии и красивые канцелярские принадлежности на своем рабочем столе в приемной начальника, к нам зашел седенький профессор, когда-то бывший моим преподавателем. Вдруг вспомнила, что профессор давным-давно овдовел, и тут же решила, что хватит ему горевать, и куковать одному в большой пятикомнатной квартире. Приветливо встретив старого знакомого, я уже через минуту знала, что путь свободен, а его двое детей  чуть младше меня по возрасту, надежно затерялись в большом мире, называемом просто «заграница».

 Сложность заключалась в том, что старенький профессор никак не мог догадаться, что от него хочет сравнительно молодая и привлекательная особа. Не помог даже чаек с «вкусненьким» и сюсюканье о том, как он гениален. Просто принял все за чистую монету. Оценили, так что ж - приятно! Пришлось напроситься в гости под предлогом показать материалы, которые я когда-то готовила к публикации. К встрече готовилась тщательно. Задачка предо мной стояла не из легких. Пусть он и не очень стар - примерно 70, но давно уже смирился с возрастом и одиночеством. А пенсионера не так просто соблазнить, как молодого. Приди я даже в полуголом виде, он не станет поить меня вином и лапать за грудь. С такими мыслями я провела ночь, ворочаясь с боку на бок. Где-то к 3-м часам, наконец, пришло озарение. Метод Татьяны Лариной! Старомодно, решительно, и должно подействовать на того, кто по каким либо причинам считает себя недостойным такого счастья, как я.

В час икс я стояла на пороге профессорской квартиры в платье, до слез напоминающем школьную форму 70-х. С помощью макияжа, глаза сделала большими, лицо бледным, а губы бледно-розовыми. Волосы заплела в небрежную косу. Некоторое время я стояла, потупив взор и судорожно сжимая в руках папку, а затем дрожащим голосом призналась ему в любви. И не просто призналась. Я рассказала растерявшемуся профессору ужасную историю моей жизни. О том, как влюбилась в него еще в институте, о том, как любила без надежды всю свою жизнь, как решилась родить ребенка «для себя», потому что знаю, как мучительно жить с нелюбимым. Как ушла из института, оборвав научную карьеру, потому что не могла выносить пытки видеть его. Последние слова  произнесла, спрятав лицо в ладонях, так невыносимо стыдно было нести эту ахинею.

Когда я, наконец, замолкла, в квартире воцарилась тишина. Было четко слышно журчанье аквариума, тиканье часов и невнятное бормотание попугая Кеши. Я стояла и думала: «Ну, нет - так, нет. Ничего страшного. Пусть живет», когда почувствовала, его суховатые ладони на своих руках, они дрожали.

На следующий день мы подали заявление в ЗАГС, а еще через месяц, старая дева с ребенком вышла замуж. После довольно сносной брачной ночи, я с энтузиазмом занялась делами. Затеяла ремонт, вернулась в родной институт, где моя карьера (благодаря  новой фамилии) взлетела на головокружительную высоту в короткий срок. Мой муж человек «не последний» даже в мировом масштабе. Его монографии и учебники переведены на несколько языков, и я единственный человек на земле, который называет его Сашенька. А мой внук Женечка называет его деда Саца и дергает за остатки волос, что деда почему-то очень забавляет.

-Так сбылись мои мечты:  вышла замуж и стала уважаемым и узнаваемым искусствоведом, а проблема молодости решилась сама собой. При таком раскладе я всегда буду для мужа малышкой, дай ему Бог долгих лет жизни.

А убийство,… а что убийство? Ведь я не единственный человек на земле, совершивший убийство.

И тут бы мне жить поживать да добра наживать, да так на этом свете никогда не бывать.

Безмятежной уверенности в том, что никакая я не убийца, чистой воды несчастный случай, хватило на несколько лет. Да и была ли эта уверенность?

Наталья Сергеевна замолчала, сняла шляпку, в руке мелькнул, невесть откуда появившейся, кружевной платочек, которым она вытерла лоб и взмокший под прической-гулей затылок.

-Ну и что? – не выдержала паузы Оля, - что с вами случилось-то? Наказание какое Господь послал? Или знамение?

- Нет, ничего, и, Слава Богу, все живы - здоровы. Работаем, Женечку растим.

- Ну, как же, - напомнила Лида, - вы же рассказывали историю своего воцерковления.

- Да, да, - будто  опомнилась Наталья, - мне казалось, и так понятно. Только вдумайтесь, я убила человека. Молодую, красивую, талантливую, влюбленную и счастливую девушку. Убила и не почувствовала ничего, кроме облегчения. Словно клопа раздавила. И прозрела не сразу, а постепенно. Вы что же не видите? Я отвратительное чудовище. И самое отвратительное во мне, что до сих пор не чувствую ни сожаления, ни жалости к своей жертве, а только радость, что удалось избежать наказания. А вы, девочки? Вы даже не слишком удивились моему рассказу, не отшатнулись от меня. Не странно ли? Я же глубоко презираю себя, и даже подумывала о самоубийстве. Но никогда не была материалисткой, и не уверена, что оно решит проблему, а не усугубит. Скажите теперь, куда мне деваться, кто сможет избавить меня от меня самой? Только Бог.