Admin - i abe4dc52fd6b0e67
Во дворе два подъезда - две вечно открытые двери, при козырьках и кирпичных приступочках. Входим на третий этаж, где, я знаю, ключи в уголке за пожарным гидрантом. Тихонько открыв, пропускаю Ирину вперёд, и, повесив ключи, прохожу вслед за нею. Огромной длины коридор, освещённый неяркою лампочкой, где-то вдали упирается в кухню. Из кухни доносится голос больного и шелест открытого крана.
Ирэн вдруг становится взрослой. Походка её обретает уверенность, если не властность. Входя вслед за нею на кухню, я вижу больного: он трёт металлической щёткой походную утварь.
Ирэн, оттеснив его, кран закрутила. Опешивший Юрьич (он правда устал, при дневном освещении я это вижу!) хотел было что-то сказать, но Ирэн упредила:
-- Во-первых, привет. Во-вторых, марш в люлю. И, в-третьих: ты болен, пока я тебя не выпишу.
Юрьич подавленно вытер ладони о фартук, зачем-то вздохнул и отправился в комнату.
В дверь зазвонили. Больной, уже было вошедший к себе, повернулся, и вдруг, неуверенно как-то шагнув, приложился о стену (отнюдь не смешно: его просто шатало!). Ирэн подхватила его, а секунду спустя уже я поднырнул ему под руку.
Доктор направилась к двери, а я провёл Юрьича в комнату, где уложил на кровать.
-- Как там больной? - донеслось из прихожей.
-- Не будет слушаться - будет сдан Маше, - серьёзно ответила доктор.
"Будет сдан Маше для опытов", подумал я, однако же вслух не сказал: да, побывал я в руках у сестрички. В жарищу и сушь я свалился с простудой (обидно!). Так Маша не то что гулять, она даже привстать не давала! Была всегда рядом, кормила, поила и даже читала мне книжку. Мне было неловко, однако случись заболеть по-серьёзному, с Машей-из-сказки мне б было спокойно.
-- Не спит? - заглянула Ирина, и тотчас же скрылась.
Когда же вернулась, она аккуратно, двумя руками держала тарелку. Подсела к больному. Бравируя, Юрьич поднялся. Ирэн подтянула подушку, поставив почти вертикально. Потом села рядом и стала кормить его с ложечки. Прямо как мама. Он явно смущался, однако противиться был ещё слаб, и ему оставалось покорно глотать свой бульон и терпеть, когда доктор ему как детсадовцу тёрла платком подбородок.
А доктор сидела над ним - прямая как струнка спина, спокойная нежность движений... И я вдруг представил на месте больного себя: вот надо мною склонилась наш доктор, и вот сквозь платок, вытирающий губы, я чувствую пальцы Ирэн... Внезапно она обернулась (возможно и нет, просто мне показалось), и я пулей вылетел в коридор.
Там я в волнении принялся дёргать за китель, жилет, поправлять надоедливый галстук... и, вынув часы из кармана, нечаянно их уронил. Спасла механизм золотая цепочка (точнее, она золочёная). Прежде чем сунуть обратно в карман, я открыл циферблат, машинально взглянул...
Двенадцатый час! Заглянув обратно лишь дабы откланяться, я устремился к депо.
Через пару минут я прошёл вдоль вагонов: состав так и не был расцеплен. Однако же тендер был полон, а сам паровоз дышал жаром, как будто огромный вагон-самовар. Что обычная практика: если был рейс без поломок, механик состав проверяет, и ставит "на ход", то есть в нужную сторону. А паровоз отцепляется к вечеру, для "Полуночника".
Только сейчас, успокоившись, я пожалел о пропущенном завтраке. Я его именно пропустил: всё поглощённое мною за утро - не более полдника. Пузо просило поесть. И посему я зашёл в небольшую веранду, где парочка столиков, шкаф и "титан". В нашу "депошно-складскую" столовую.
Там был механик. Рабочий халат как всегда был поверх белоснежной сорочки. Механик размешивал ложечкой чай.
Я вынул из шкафа лоток с пирожками (свежайшими, тёплыми!), взял пирожок, заварил себе чаю, взял "наш", МПСовский, сахар в обёртке с "Р-200"... потом, наизусть зная ценники, положил в кассу нужную сумму (кассой "работает" ящик стола под "титаном").
Механик пил чай не спеша, подливая помалу в большое глубокое блюдце. Я быстро поел, и потом, обжигаясь, я пил сладкий чай из стакана в большом "поездном" подстаканнике.
Вышли мы вместе.
-- Про Юрьича, - тихо сказал я, - Без пятнадцати десять больной как бы пришёл в больницу. Настоящий диагноз - усталость. Ирэн позвонила в Контору, и его официально подменят.
-- Понял, - ответил механик, - Пишу его в смену. Потом, в девять тридцать - девять тридцать пять "отпущу его к доктору". Думаю, "с сопровождающим".
Мы подошли к паровозу. В окне его тихо мелькнул кочегар.
-- Можете ехать, - механик кивнул кочегару, - я видел, что ты всё проверил.
Единым прыжком я поднялся по лестнице, быстро, привычно окинул взглядом все ручки, приборы... и краешком глаза увидел, как в эту секунду взмахнул семафор.
-- Время выхода, Виктор Сергеич. Состав расторможен, у нас оба тормоза включены.
Я занимаю любимое кресло, и в руки ложатся удобные ручки. Вдохнув, я слегка подаю регулятор... и выдох мой тонет в шипенье продувки.
Минута в минуту мы подали поезд к вокзалу, и вот мы идём - идеально по графику. "Мой" кочегар, ненадолго оставив лопату, откинул "сидушку": сидит, наблюдает за водяным стеклом. Перед ним - механический тормоз и ручка эжектора (плюс к "моему": если что - подстрахует), над головою шнурок для гудка.
И, будто неделю не виделись, мы между делом болтаем, болтаем...
-- Мне, вообще, это нравится: кинул угля, и только посматривай в водяное стекло. Мало водички - добавил эжектором, много - прикрыл ему пар. Только вот Полуночник... сцеплять-расцеплять - обожаю, а ночью рулить...
-- Не скажи: вот ночью-то вся и романтика.
-- Ничего ты не понимаешь! Романтика - утром: ты едешь и видишь как всё просыпается. Даже встаёшь в это утро пораньше, часиков в шесть, выходишь во двор, заварив себе чаю... А ночью - всё спит. Обзеваешься только...
Полдень. Роскошный полдень, пахнущий шпалами. Зной. Слегка пыльный зной с бликами Солнца, летящими в рельсах.
Но взгляд то и дело - на скоростемер: пассажиров везём, никакой автоматики!
Станция. Жезл принимает почтмейстер.
Никак не привыкну: здешний почтмейстер глупейшим образом попал к Современничкам. Да, новый - тоже прекрасный товарищ. Но старый... изящные, чуть двусмысленные фразы; цитаты из классиков там, где не принято вслух от себя - его телеграммы я ждал как подарка...
Однако сейчас он у наших противников... впрочем, противников ли? Мы и они - как на разных планетах...
Они получили хорошего друга. И вряд ли его отдадут, ведь хорошие люди им тоже нужны.
Звонок об отправке. Кондукторы вынули жёлтые в скатку флажки, я дёрнул гудок, получил новый жезл, и тихонько, на пару щелчков, подтолкнул регулятор.
Сегодня до вечера я просижу у постели больного. И буду смущён, если там же появится доктор... Но это потом, а пока же, как только состав, лязгнув сцепками, тронулся, пар загудел, разлетаясь по рельсам...
Старый мотив железных дорог,
Вечная молодость рельсовых строк...
Немоторное топливо.
"Родина слышит, Родина знает...". Пульт играл ещё тихо, но я проснулся. Нашарил кнопку ВК. Звук прекратился - ровно на 60 секунд. Пора "на взлёт". Я резко открыл глаза: так и есть, заснул прямо в библиотеке, над книгой о проницаемости мембран.
И провалялся, похоже, не менее трёх часов. Должен был выспаться. А теперь - закрываем книгу, и...
Только сейчас я заметил, что на плече кто-то есть. И даже не кто-то, а Рина! Заложив палец в нескольких страницах от моего, она дремала на первой попавшейся опоре. Наш доктор работает "на износ". Я аккуратно высвободился и, перевернув книгу, тихо пристроил Ринину голову поверх сложенных подушечкой рук. Снял свою куртку (видимо, вечером было прохладно), накрыл спящую Рину и выключил свет.
Прохладное ясное утро немного взбодрило меня, горький чай в бумажном стаканчике закрепил этот успех. Я всегда был "совой", но утренний поезд - моя и ничья больше обязанность. Подходя к ангару (трудно назвать эту штуку "депо"), я чётко расслышал сухой говорок его дизеля.
Там, за стеклянной стеной, в окружении инструмента, на лентах подъёмника ждёт меня поезд - жадно обняв направляющий рельс, шлифуя дорогу спортивными "юбками". Ждущий прыжка монолит, бегущие грани в размашистых молдингах. Капсулы модного серого цвета в чёрно-практичном контрасте "оправ".
Над "моторной" кабиной торчит подобие лыжной распорки. Это "розетка": не должен мотор вхолостую работать. Раз он крутит колёса через генератор, а поезд в ангаре стоит - энергию надо забрать. Вот таким вот "пантографом": под потолком три графитовых рельса - три фазы; "пантограф" надёжно прижат к ним пневматикой.
Прохожу мимо правого борта, где вставлен в колодку разъём ШДУ. Крепится он... ну как пробка канистры: перекидываешь ручку - и два "зуба" вдавливают тугую колодку назло уплотнителям, перекидываешь обратно - выдавливают. Секунда - и шлейф отсоединён. Тут же осёкся мотор. Это хорошо, так надо: мотор без контроля работать не должен, без сигнала из кабины или от дистанционного управления автоматика его "глушит".
