Генри Филдинг - Амелия
Мне кажется она дурна, я вас в том уведомляю; и чаятельно все переводчики такого же были о ней мнения, потому что не удостоили ее трудов своих. Но вам что до того нужды; напечатайте ее; пусть будет, что хочет. Естьли книга сия не понравится, тем хуже для аглинского сочинителя; мы скажем, что она точь в точь переведена (sic!). Естьли станут ее читать, то будем мы выхвалять наше чрезмерное искусство, с которым разпространили, сократили, исправили и украсили наш оригинал. Однакож, как бумагу даром не дают, то советую я вам отважиться только на две части. Одну из них продайте *ы скорее, естьли можно будет: другуюж держите в готовности под прессою, и глядя по успехам, издайте ее, или совсем уничтожте. Остаюсь, государь мой, с совершенным почтением, покорная ваша услужница
Рикобони».Руководствуясь такими принципами, мадам Риккобони учинила, в прямом смысле этого слова, расправу над текстом романа. Начать с того, что его объем она сократила почти вдвое, оставив около 19 авторских листов вместо 32; она выбросила, например, вступительную главу с рассуждениями Филдинга о фортуне и об искусстве жизни, а также всю сцену допроса и неправедного судилища мирового судьи с выразительными фигурами задержанных, равно как и описание тюрьмы Ньюгейт, ее обитателей, причин, по которым они туда угодили, эпизод встречи с мошенником Робинсоном, который сыграет впоследствии такую важную роль в развязке сюжета, и многое другое. Одним словом, в переводе изъята сатирическая и драматическая картина нравов, всё, что выражало этическую и социальную позицию Филдинга, и оставлена лишь сюжетная линия Бута и Амелии, да история домогательств милорда, которого переводчица нарекла почему-то Манселом. Бут почему-то стал Фентоном, и переводчица присочинила ему богатого, но расстроившего свое состояние отца, владельца большого поместья, вследствие чего исчезло основание будущей драматической коллизии: брак нищего офицера и богатой наследницы.
Совсем исчез один из интереснейших персонажей романа – миссис Беннет, а ее сюжетные функции переводчица препоручила другому персонажу – квартирной хозяйке и сводне миссис Эллисон, которая фигурирует в переводе под именем Элизы и уже с самого начала повествования, как выясняется потом, замужем за… благороднейшим сержантом Аткинсоном (sic!); причем охарактеризована она самым причудливым образом: «исполненная живости, вертопрашества, благонравия, вольности, смеялась всему, ни в чем не упражнялась и не понимала, как можно мыслить о будущем или рассуждать о прошедшем…, ее искреннее добросердечие, веселость ума и доброе ее поведение привлекли ей почтение и дружбу от всех ее соседей».
Быть может, одно из самых забавных мест в переводе мадам Риккобони – беседа героев романа о том, какие книги кто из них предпочитает; это почти девять страниц текста, целиком придуманного самой переводчицей, прекрасно иллюстрирующих, как она уразумела вкусы и понятия героев Филдинга, а заодно – и ее собственные. Милорд спрашивает Амелию (которая в варианте Риккобони непрочь перекинуться в карты и только по случаю воскресенья отказывается от этого удовольствия), какие книги она предпочитает, на что та ответствует, что нравоучительные, ибо, как она поясняет, они научают «думать и размышлять угрюмо (так у Берга. – Л.И.), и дальше добавляет, что ей и ее молочному брату (Аткинсону. – Л.И.) лучше всего знакомы сочинения Лабрюйера и Ларошфуко (чему, конечно, очень бы подивился сам Филдинг, который, как свидетельствует текст его романа, не жаловал последнего). Затем речь заходит об исторических сочинениях, и «благонравная вертопрашка» миссис Аткинсон восклицает: «Ах, можно ли читать историю? Какие убийства, какие измены! Какие разбои!..» Ее супруг, изображенный Филдингом бесхитростным и простодушным крестьянским парнем, признается здесь, что он поклонник философии (!??) и почитает ее «наукою споспешествующею к нашему щастью и научающею устроевать блаженство прочих тварей. Она не укрощает страстей, но удерживает стремление оных и оставляет им только то действие, которое приносит удовольствие». Милорд же не советует углубляться в суть явлений и предметов и приводит тому весьма глубокомысленное доказательство (делающее, впрочем, честь и самой г-же Риккобони): «Разсмотрите самую малую муху, как она разпростирает лазоревыя и пурпуровыя свои крылья пред солнцем, что может быть лучше сего блестящего насекомого: позсмотрите же на нее чрез микроскоп, то покажется она вам чудовищем страшным, весьма украшенным и весьма безобразным. Все то, что нам нравится, что облыцает и пленяет нас, основано на приятности наружного токмо, а не внутреннего вида» (ч. III, с. 65–74). Вот так по мере своих сил и разумения дополняла и украшала Филдинга его французская переводчица, почитавшая своим долгом и правом поспособствовать успеху его неудачного сочинения.
Все это, помноженное на плохое знание языка оригинала, к чему присовокупил свою лепту и русский переводчик (у него, например, французская фраза о том, что у появившейся в тюрьме мисс Мэтьюз был весьма уверенный вид – avait la contenance assurée – выглядит так: «прекрасная пленница (sic!) имела надежный (?!) вид», а констебль в обоих переводах – французском и русском – был превращен в коннетабля. Решив, что слово minister означает по-английски только «министр», тогда как этим словом обозначается еще и священник, мадам Риккобони, а вслед за ней и П. Берг, сделали крестьянского парня Аткинсона родственником министра. Число таких примеров легко можно было бы умножить.
Совсем иначе был выполнен второй французский перевод. К сожалению, мы не можем привести никаких сведений о самом авторе – Пюисье, который предварил текст романа своим предуведомлением, откровенно полемическим по адресу мадам Риккобони. Пюисье пишет, что не решался публиковать свой перевод, поскольку прослышал, что ее перевод находится в печати, а литературная репутация переводчицы не ободряла его обнародовать свой труд, и он считал, что ему уготована участь остаться в забвении. Однако, ознакомясь с ее переводом (а еще прежде, прочитав предпосланное ему письмо, которое он «охотно принял бы за шутку», если бы дальнейшее чтение не убедило его, что мадам Риккобони говорила правду и в самом деле сдержала слово), «я, – пишет Пюисье, – обнаружил, что это собственно не «Амелия» Филдинга, но скорее извлечения из этого романа, который она изуродовала во всех его частях» (Р. III–IV).[440]
Перечислив затем «вольности», допущенные переводчицей, Пюисье делает вывод, что, изъяв из романа то, что составляет сильную сторону таланта Филдинга – изображение характеров и нравов, она сделала роман однообразным: ведь это не только любовная история, хотя и тут переводчица превратила Амелию в «прелестницу французского романа». «Амелия», по его мнению, не уступает другим произведениям этого автора, если же мадам Риккобони другого мнения о романе, то зачем же она взялась его переводить. «Возможно, я заблуждаюсь, но пусть публика нас рассудит. Если эта книга ей понравится в своем полном виде, в каком я ее представил и в каком счел необходимым ее опубликовать сам Филдинг, – моя цель достигнута; во всяком случае читатель будет иметь две «Амелии»: одну – французскую, а вторую – в английском вкусе, и сделает свой выбор» (Р. XI).
К сожалению, русский переводчик остановил свой выбор именно на переводе мадам Риккобони, хотя оба перевода после парижских публикаций 1762 г. переиздавались в XVIII в. не раз; правда, перевод Риккобони переиздавался чаще, но то, что Петр Берг остановился именно на нем, было скорее делом случая, а не сознательного выбора. Первый русский перевод романа пришелся на начало 70-х годов, которые следует назвать временем открытия Филдинга русским читателем: одновременно с «Амелией» в 1772–1773 гг. выходит первый русский перевод (с немецкого) «Истории жизни покойного Джонатана Уайльда Великого» («Деяния господина Ионафана Вилда Великого, писанныя господином Фильдингом»), причем при повторном издании в 1785–1786 гг. переводчик Иван Сытенский снабдил его предисловием – одной из первых на русском языке статей о Филдинге. В те же 1772–1773 гг. публикуется перевод еще одного романа Филдинга – «История приключений Джозефа Эндруса…» («Приключения Иосифа Андревса…»), выполненный с немецкого тем же Иваном Сытенским. Но начало знакомству с романами Филдинга было положено переводом его шедевра, озаглавленного – «Повесть о Томасе Ионасе или Найденыше», выполненного с французского Е.С. Харламовым (1770–1771) и украшенного гравюрами (роман был в его переводе переиздан в 1787-17 amp;8 гг., а в 1848 г. он в новом переводе был напечатан в журнале «Современник»). В 1766 г. выходит перевод «Путешествия в загробный мир»; мало этого, в эти же годы выходят два романа Смоллета, авторство которых было ошибочно приписано Филдингу; под его же именем было опубликовано еще несколько книг, сведения о которых, как и о всех, перечисленных выше, приведены в Сводном каталоге русской книги XVIII века. 1725–1800. М, 1966, Т. 3. С. 300–301.
