Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута
- Да, молодой ярл!
- Ха! При этих свидетелях, я возвращаю рабам моим Домославу, бывшей его ватаге, и шести безъязыким гребцам, взятым мной в бою, свободу за выкуп, - Хельги взвесил в руке слитки и кинул их обратно в ларь. - По пятнадцать марок серебра с головы. Теперь вставай передо мной на колени, да вшей на меня не насыпь...
Хельги засунул между грязной жилистой шеей Домослава и кожаным ошейником сакс и начал пилить, стараясь держаться подальше и против ветра. Когда ошейник был перепилен, лютич схватился за него обеими руками, стащил с шеи, бросил за борт, и плюнул вслед.
- Вот, - Хельги положил рыбаку в руку оберег. - Что-то слабо Сварог вам помог... Эйольф, Краки, держите луки наготове, кабы что не вышло... Карли, давай копье обратно, бери ларь с другого конца, и пошли. Стой, забыл. Дай-ка мне этот бочонок.
Взяв протянутый Карли бочонок, Хельги вышиб из него затычку, понюхал, запрокинул над собой, глотнул, облился, и поперхнулся.
- Эгир и йотуны! Что они называют тройным пивом! Это тройное пиво, что этот весельный порт!
- Что? - переспросили Карли и Домослав.
- Больно близко к воде! Неважно, пей теперь ты, один глоток, и по глотку каждому из твоих людей. По закону, нам теперь положено вместе сидеть на пиру, пить настоящее тройное пиво, а не эту лосиную мочу, и есть барана, которого ты зарезал в мою честь. Ну ладно, считаем, сегодня рыбный день, за барана и треска сойдет. Что-то еще мне надо было сказать... Аса, может, ты подскажешь?
Аса, подошедшая посмотреть, с чем возился Хельги, снисходительно на него посмотрела и слегка нараспев воспроизвела:
- Я возвращаю тебя как моего вольноотпущенника под защиту закона и обязуюсь быть твоим наставником и покровителем.
- Я возвращаю тебе... Короче, освобождай остальных, трескайте треску, и чтоб с отливом вы были в открытом море! Карли, пошли! - второй сын ярла возгласом вывел гаевника из очередного помрачения, вызванного избытком восторженного созерцания Асы.
- Хельги, милостивец наш! А с безъязыкими что делать? - Домослав тронул одного из гребцов за плечо, тот указал на свои ножные кандалы и сделал пилящее движение рукой.
- Твоя забота. - Хельги переступил через борт снеккара, поддерживая край ларя. - Эйольф, это у тебя нож в драке сломался? Кинь им сломанный, чтоб ремни на колодках резать, сам возьмешь мой. От беды, держите их на прицеле, пока от причала не отойдут. Аса, пошли...
Они шли втроем, Хельги чуть впереди, Карли позади, ларь с сорванной крышкой посередине, и Аса рядом с Хельги.
- Слушай, - спросил вдруг Хельги. - Ты когда первому из них пустила стрелу в глаз, что-нибудь почувствовала?
- Как ты знал? Почувствовала, что терлик в спине жмет, - Аса повела плечами.
В этом движении было столько непринужденного изящества, что Карли снова отвлекся и чуть не выронил ларь.
- Ха... Я не в этом смысле. Все-таки первый бой...
- А... Знаешь, когда на кабанов охотились, вот ту свинью мне жалко было. А этих свиней... только думала, как бы не промазать, - Аса ненадолго замолчала. - Нидбьорг-то знает?
Хельги посмотрел Асе в лицо, потом, когда она встретила его взгляд, выразительно покосился на Карли. Аса два раза моргнула и сменила разговор:
- Ловко ты придумал. Гнупа придет, увидит, наемники его у возил мертвы лежат, снеккара нет, подумает, работорговцы решили, что ни к чему им ему платить за новых рабов, так что наших следов искать и не станет. Стой, а что он подумает, когда этого, кожей с дегтем конопаченного, не досчитается?
- Подумает, что тот был с торговцами в сговоре? Гнупа, он вообще, говорят, не горазд думать...
- А. Тем временем мы через лес, к саням да к волокушам, вдоль моря, вверх по реке, и домой. Хитро, а без вранья.
- Горм и Виги говорили, от вранья, льды вернуться могут. - вспомнил Хельги.
- Может, не только от вранья Круг Земной неровно катится? - призадумалась Аса, оттопырив нижнюю губку.
Карли все не мог взять в толк, радоваться ему или грустить. С одной стороны, он шел вместе с наследниками ярла, неся сокровище, добытое в бою, где он и сам отличился, и мог невозбранно любоваться, как отражаются в дивных фиалковых глазах Асы небо, в котором плывут белые тучки, лес с белым снегом на черных ветвях, птицы в небе... Птицы, здоровенные черные вороны, уже слетелись полакомиться на голые изрубленные трупы налетчиков. Ладно, птицы пусть не отражаются... С другой стороны, если послушать разговор Асы с Хельги, он, Карли, хоть и здесь, да будто и нет его!
Хельги снова что-то вспомнил:
- Не только от вранья, правда. Еще от клятвопреступления.
- Вон Соти убили у Нидбьорг и Унн на виду, а их чуть не угнали в Свитью. Такое, может, еще хуже просто вранья?
- Ха! Мы же их отбили? Мы за наших карлов, они за нас, так заведено! Потом, у нас свидетель есть, если не околеет до равноденствия, на тинге раскажет, что его Гнупа нанял на нас набегом идти, против обычая.
- Верно, но если ты, например, взял у соседа серебра в долг и в срок не отдал, все тебя осудят, да еще на тинге могут наказание назначить. Если ты нанял кого у соседа скотину украсть, тоже наказание есть. Нанять вора не овцебыков, а бондов в угон свести - дело и вправду неслыханное. Но если ты того же соседа в его палате запер и сжег... Раз это, наоборот, в обычае, значит, и осуждения тебе нет?
- Тебя не осудят, но если соседовы друзья и родичи за него не отомстят, им-то как раз от позора ввек не отмыться, так?
- Но тогда выйдет, ты соседа сжег, тебя потом сожгли, кругом одна беда да убыль, правильно ли это?
- Да нет, я ж сперва подумаю, что ж со мной будет, если соседа спалю. Выйдет, и сосед не в обиде, и я цел.
- Так то ты, а Гнупа... сам же говоришь, он думать не горазд...
- Тоже правда, - Хельги ненадолго погрузился в размышление. - Или вот те шестеро немых... Они даже не могут рассказать, в честном ли бою их взяли в неволю, или каким обманом...
- Хельги! Хельги! Хельги-добродей! - закричали вдруг со снеккара Домослав и еще несколько лютичей.
Хельги обернулся и увидел, что гребцы встали и отталкивались от причала веслами. Домослав и двое других возились у мачты, еще один рыбак резал на колодках другого ремни, на носу снеккара у горшка с лутефиском склонились на коленях четверо, руками запихивая себе в рот полупрозрачные вонючие куски.
- Помог, помог нам Сварог-то! - крикнул Домослав. - Тебя послал!
- Плохое это дело, что мне приходится твою кожу прошивать, Белый Ястреб, - приговаривал Брат Косатки, орудуя тонкой костяной иглой, в ушко которой была продета прядка барсучьего волоса, обмакнутая в краску, сделанную из сажи, смешанной с тюленьей мочой.
- Ой, почему? - Белый Ястреб был и рад получить повод в голос ойкнуть, и действительно несколько напуган.
- Это должна делать уважаемая старая женщина. Открывает Глаза, Как Нерпа, вот она умела прошивать кожу такими узорами, что не только молодые женщины из соседних племен к ней приходили - даже живущие в длинных домах знали о ее искусстве. Но ее очаг теперь на острове за небом. Звезды зажигаются, я думаю, обаче: вот она сейчас у одной из них сидит с парой собачек, ест кету с вороникой, может, на меня смотрит.
Изрезанное морщинами лицо Брата Косатки озарилось воспоминанием. Утопил Гарпун тоже напряг память, но в его голове Открывает Глаза, Как Нерпа сохранилась только как хитрющая и вреднющая беззубая старушка, славная не столько замечательным умением наносить узоры под кожу, что правда, то правда, сколько редкими способностями к наговору и к сглазу. Такой старушкой Открывает Глаза, Как Нерпа была на протяжении всей жизни ученика генена, пока наконец одним утром не проснулась. Когда-то должна была и она быть молодой, но Брат Косатки наверняка был единственным, кто еще помнил ее черные косы и белозубую улыбку.
- Но ты не молодая женщина, Белый Ястреб, ты сильный охотник, и тебе узор под кожей нужен не для красоты, а чтобы враждебные инуа не украли твою силу. Сила в тебе выросла, значит, нужно и к узору добавить. Краска из сажи, чтобы отпугнуть духов. Краска из тертого черного камня, чтоб узор брал у инуа камня силу. Краска из тертого красного камня, чтоб получить помощь от инуа огня, и руки-ноги в холод не отморозить. Тюленья моча...
- Ой, моча зачем? У меня от нее уже глаза слезятся! Ой!
- Моча - против мелких инуа всякой заразы, чтобы не вошли с краской тебе под кожу. А топленое тюленье сало - чтобы игла лучше скользила...
- Ой, а я слышал, с плохим узором на теле, не пустят тебя на остров за небом! Правда?
- Правда, но об этом тебе незачем волноваться. Я знаю правильные узоры. Когда Открывает Глаза, Как Нерпа училась своему искусству, я сидел и вместе с ней смотрел, что и как делала Сильная Лосиха, как сейчас Утопил Гарпун смотрит, что я делаю. Кроме меня, все те, кто носил ее узоры, уже или перетягивают веревку, играют в мяч, и пируют на острове за небом, или охотятся на жирных карибу и исполинских ленивцев на равнинах глубоко под землей. Никто не остался мыкаться бесприютным духом и не попал в плохое место, где оказываются все те, кто растратил свои жизни, прожив их без удовольствия и толка. Или бился, как рыба об лед, когда мудрая женщина прошивала их кожу узором. Сиди тихо, сильный охотник, с этим плечом и этой краской мы почти закончили. Сейчас мой ученик повторит узор другой краской.
