Волчья балка - Виктор Иванович Мережко
Глушко свернул из свисающего конца жгута петлю, попробовал ее на прочность, перекрестился, просунул в нее голову.
Щур смотрел на происходящее неподвижно, с ужасом.
Даниил Петрович оттолкнул из-под ног стул, на котором стоял, послышался натужный хрип, невнятное бормотание, и в косом проеме маятником качнулись ботинки повесившегося.
Щур едва ли не бросился вниз, но тут же отпрянул назад, услышав чьи-то частые шаги, потом голос Нины Николаевны.
— Даня! Даниил, ты где?.. Чего тут делаешь! Даниил! — и после этого отчаянный женский визг.
Из окна было видно, как к дому спешил Иван Семенович и следом бежали несколько охранников.
Сева в несколько прыжков достиг окна, с треском распахнул его и без раздумий прыгнул вниз… Пригибаясь, ринулся в сторону забора, нырнул в подстриженный кустарник, скрылся в нем…
Майор Полежаев вышел из маршрутки недалеко от особняка Аверьяна, задержался на некоторое время, изучая вышедших вместе с ним немолодую даму и ее спутника такого же возраста, ничего настораживающего не заметил, заторопился вдоль высоченного забора к воротам.
На короткий звонок открыли почти сразу. Еще раз оглянулся, юркнул в калитку, зачем-то объяснил мрачному бородатому охраннику:
— К Хозяину.
— А я думал ко мне, — оскалился тот желтыми зубами, жестом показал в глубину двора. — Проходите, Хозяин ждет.
Хорошо уложенная рыжая плитка звучно щелкала под подошвами, по сторонам время от времени неназойливо мелькала охрана, в стороне дымился большой мангал, там готовили мясо.
Хозяин стоял возле входа в гостевой дом, с прищуром смотрел на приближающегося гостя, задумчиво мял двумя пальцами нижнюю губу.
— Думал, на машине будешь, — сказал Аверьян, подавая руку Аркадию Борисовичу, в шутку заметил: — Конспирация?
— Так точно, — по-военному ответил тот. — На маршрутке как-то безопаснее.
— А кого боишься?
— Всех!
— Хорошая позиция, — одобрил тот. — Никому нельзя верить, всех нужно брать на прицел.
— Тебя тоже, Шеф?
— Конечно. Чем я лучше других?
— Вот и я об этом.
— Молодец, что не скрываешь.
Вошли в дом, миновали просторную прихожую, очутились в привычной гостиной, уселись на полагающиеся места.
— Времени в обрез, — постучал по циферблату массивных наручных часов Аверьян. — Говори, о чем хочешь потрещать?
Майор помялся, подумал, поднял красные от ночного недосыпа глаза.
— Тревога. Понимаешь, тревога. Давит, душит, ломит, места не нахожу. Ночь не спал.
— Мандраж перед завтрашним?
— Не только, Аверьян. Не только… Какое-то собачье предчувствие. Даже звериное. Предчувствие беды, опасности.
— С таким настроением, дорогой, на дело ехать опасно. Можешь наломать дров.
— Вот и я об этом.
— Хочешь свалить?
— Нет!.. Ни в коем разе! Куда от тебя свалишь? Все равно найдешь и это… ну, накажешь. Жестоко накажешь. Разве нет?
— Конечно, накажу, майор… Не люблю, когда в последний момент сваливают. Тут или подлянка, или трусость.
— Ни то ни другое… Тут третье. Поэтому напросился на разговор.
— Что третье?
Полежаев потянулся к бутылке с коньяком, спросил:
— Позволишь?
— Если не помешает разговору.
— Наоборот! Нужно расслабиться, — налил рюмку, в один взмах головы опрокинул в широко раскрытый рот. Тут же налил вторую, повторил тот же номер. — Сейчас нервишки улягутся, башка просветлеет, язык освободится от костей, — повел головой по сторонам, ткнул пальцем в потолок. — Здесь можно?.. Никто ничего?.. Прослушки, заглушки, гляделки — все под контролем?
— Майор, достал. Хочется обнять сзади, прижать до хруста костей, спросить: в голове мозги есть? Давай ближе к делу, — остановил его Хозяин. — Мне еще фуры нужно готовить.
— К делу, так к делу, — согласно кивнул тот. — Буду говорить как на духу. Как перед Страшным Судом. Колебался, мучился, сомневался, теперь скажу, — помолчал. — Сначала короткий вопрос… Почему ты собрал эту компашку… меня, этого младшего лейтенанта и своего человека… Каюма, да?
— Каюма.
— И все трое в одну кабинку?.. Непонятно.
— А что тебе не нравится?
— Ну, вроде как пауки в одной банке. Ведь отправляемся на серьезное дело. Длинная дорога, солидный груз, нешуточная ответственность. Люди должны притереться, пообвыкнуться, может, даже понравиться друг другу. А тут какой-то сброд.
— До Москвы больше суток, притретесь.
— Не уверен, дорогой Шеф. Стремно… Не комфорт! Натужно как-то.
— Зато весело! Вспоминать потом будете, — хохотнул тот, снова взглянул на часы. — Вопросы все?
— Вопросы все, — майор в мучительной нерешительности плотно прикрыл глаза, скрипнул зубами. — Да, все… Но остается просьба. Серьезная просьба, — сплел до белизны пальцы обеих рук, просяще положил их на стол. — Умоляю… Господом Богом заклинаю, не посылай меня в эту поездку. Что-то нехорошее затевается. Чует мое сердце недоброе, смертельное. Подставу какую-то чувствует… У меня семья, Аверьян. Дочь никуда не пристроенная. Жена на вот этой шее. Тащу всех, как старый конь! Не рискуй. Я тебе еще пригожусь. Буду служить вернее самого верного пса.
— Ты и так служишь, — усмехнулся Шеф.
— Не совсем… Точнее, не до конца, — Аркадий Борисович дотянулся до руки Хозяина, приник к ней лбом, какое-то время почти не дышал. Поднял голову, глаза у него были полубезумные. — Хочешь, я тебе чего-то скажу… Колебался, мучился, когда ехал, а теперь скажу. При одном условии. Ты отпустишь меня. Договорились?
— Говори.
— Нет, договорились?
— Говори!
Полежаев не спеша налил рюмку, так же не спеша опорожнил ее, вытер вдруг заслезившиеся глаза — то ли от крепости напитка, то ли от нахлынувшего состояния.
— Я ведь, Аверьян, ссученный…
Тот никак не отреагировал, смотрел на майора спокойно, бесстрастно, молчал.
— Клянусь, не треплюсь, — продолжил тот. — Ни в какую командировку не ездил. В ментуре был все дни… Знаешь почему? Скрутили, кинули в кукарешник, и каждый
