Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах - Антология
Томас Чаттертон (1752–1770)
Песня
О, громче, песни тяжкий стон,
О, слезы пусть текут рекой —
Смолкнул праздничный трезвон,
Черным днем стал День Святой:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Черногривый, как зимний мрак,
Белотелый, как первый снег,
Краснощекий, как солнца зрак,
Холоден милый, почил навек:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Сладко пел он, будто дрозд,
Скоро плясал он, как ветер шальной;
Лук за плечами, дубинка в рост;
О, тихо лежит он в могиле сырой!
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Слышишь, ворон забил крылами,
Там, где вересковый дол;
Слышишь, филин кричит над нами —
Страшные тени сюда привел:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Видишь, белеет лунный глаз —
Белее милого покров,
Белее, чем небо в рассветный час,
Белее полуденных облаков:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Здесь, над милым моим, прорастут
Пустоцвет и гроб-трава;
Хладной девы уже не спасут
Даже молитвы святые слова:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Я сама соберу соломы
Вкруг могилы дорогой
Ярче светите, феи да гномы —
Здесь приют последний мой:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Вот мое сердце — рви его,
В чаши лей кровавый сок;
Все сгорело, все мертво;
Пляши всю ночь, не жалея ног:
Мой милый спит,
Глубоко зарыт
Под ивой, в могиле сырой.
Перевод С. Бунтмана
Бристольская трагедия
Певец пернатый, Петушок
В рожок свой затрубил
И поселянам он зарю
Трикратно возвестил.
Король Эдвард увидев, встав,
Как заиграл восток.
Он слышит: граем злобных вран
Проклятый день предрек.
«Не зря ты каркнул! Видит Бог, —
Он молвил, — белый свет
Покинут нынче же они:
Чарльз Бовдин и клеврет!»
Вот рыцарь брагу преподнес,
Явившись на поклон.
«Ты весть изменнику доставь:
Простится с жизнью он!»
Сэр Кантерлон склонился ниц,
Потупил долу взор
И к Чарльзу в замок поспешил,
Покинув царский двор.
Когда же прибыл Кантерлон,
В слезах застал детей.
О Чарльзе плакала жена
И две малютки с ней.
«Мой Чарльз! — так начал Кантерлон —
С недоброй вестью я».
«Все говори, — воскликнул Чарльз. —
Худого не тая!»
«Слова, что должен я сказать,
Мне причиняют боль…
С заходом солнца ты умрешь…
Поклялся в том король».
— Что ж, — молвил Чарльз, — мы все умрем,
Коль смертных рок таков.
Хвала Творцу, жизнь не вечна
И к смерти я готов.
Скажи владыке твоему:
Не буду бить челом.
Пусть лучше я умру, а быть
Я не хочу рабом!»
Оставил Чарльза Кантерлон
И к мэру он идет
Отдать приказ, чтоб тот воздвиг
Немедля эшафот.
В ту пору Кэниндж побежал
К Эдварду-королю:
«О милосердии, король,
Сегодня я молю!»
Король промолвил: — «Верный друг,
Ты сердце мне открой,
О чем бы ты не попросил,
Склонюсь перед мольбой!»
«О, государь! Тебя прошу
О рыцаре одном:
Проступок тяжкий он свершил,
Не думая о том.
Есть дети у него, жена.
Погублены они,
Коль на помосте бедный Чарльз
Окончит свои дни!»
«Ты мне о нем не говори, —
Король сказал в сердцах. —
За холм и солнце не зайдет,
Он превратится в прах.
О мщеньи небо вопиет,
То — правосудья глас.
Проси же Кэниндж, для себя, —
Исполню я тотчас!»
«О государь! За грех Господь
Его не пощадит.
Оливковую ветвью пусть
Твой будет жезл увит!
В душе достойнейших людей,
Есть пятна и у тех!
И лишь наместнику Христа
Неведом смертный грех.
О будь же милостив! Тебя
Благословит народ.
Да процветает навсегда
Твой дом из рода в род!
Но если кровью обагришь
Престол свой, тем верней
Твоя корона упадет
С чела твоих детей!
«О, Кэниндж! Он — изменник злой,
Мою презрел
