Запах снега - Юрий Павлович Валин
«Вторая» — это имя барки. Назвали суда по-простому: «Первая», «Вторая», «Третья». Лорд Рибеке, естественно, командовал «Первой». На «Второй» заправлял Хабор, на «Третьей» командовал Кильд, — его Лит видел только издали. Каждая барка была рассчитана на тридцать четыре гребца, да на четырнадцать человек вольных. Солдат было мало, только у лорда Рибеке имелось четверо бойцов из сотни, что Кэкстонский замок охраняла. Лорд Рибеке был человеком непростым, самого наместника родственник. Но, видимо, захудалый родственничек, раз его на верную смерть спровадили. Остальные охранники были набраны из паломников, что на голову поглупее, но силой не обделены. Вооружены разномастно — что Совет Закона и храмовые слуги из оружия наскрести сумели, то в дело и пошло. То же самое и с провизией — что похуже, да подешевле, то на суда и загрузили. Все одно, сдохнете.
Что караван, что эк-спе-ди-ция — как ни называй, все равно обреченные. Лит удивлялся, — даже ему, пусть и не видавшему больших рек, ясно — в такой путь осенью отправляться, все равно, что с разбегу в стаю нав-душительниц бултыхнуться. До моря, если не врут, чуть ли не полгода пути. Это если посуху, — через все королевство, потом через горы с горцами-людоедами, потом вовсе непонятными местами. А здесь водой, да еще путем нехоженым. Водой, может и быстрей, — вон как прытко Синелила барки несет. Только неплохо было бы и путь знать. Синелила вроде бы в Тюр впадает, а тот прямо на юг бежит. Но кто этот Тюр видел?
Лит ворочал весло, и думал, что наплевать. Есть на свете этот Тюр, нет его — все едино. Бежать нужно. Барка — могила, только еще не прикопанная. В смысле, ко дну не пошедшая. Бежать обязательно нужно. В этой дурацкой экспедиции точно сдохнешь. А на «Второй» околеешь даже раньше, чем ко дну пойдешь.
Господин Хабор был человеком опытным. Почти и не командовал. Плеть за него командовала. Что именно в хвосты плети вплетено, — гребцы все еще спорили. Но ожоги от семихвостки болели бесконечно. Лит отхватил свою порцию на второй день, так до сих пор не мог плеча коснуться. Кулаками Хабор тоже работал, упаси боги пробовать. Но кулаки у хозяина были для удовольствия, а плеть — для дела. Может, потому что хозяин поровну сочетал дело и удовольствие, «Вторая» шла ходко. Временами приходилось сдерживать барку, дабы от остальных не отрываться.
Ветер попутный помогал, — квадратный парус над головой, пусть невеликий размером, все время гудел, напрягаясь. Мачта опасно поскрипывала, Лит гадал, когда же она на голову грохнется? Гребцы побаивались, а господин Хабор поглядывал вверх довольный. Лит над той загадкой раздумывал, — совсем и не из благородных Хабор, — солдатом был, потом на руднике за рабочими присматривал, пока по пьянке не порезал своего товарища. Хитрый он, и чуткий как старая крыса. И все? Ну, еще у него плеть и кулаки имеются. Да, про топор забывать нельзя. Хотя хозяин им пока и не пользуется, топор — это довод. Значит, власть — кулак и плеть? Достаточно, чтобы взрослые мужчины под себя мочились, стоило зоркому глазу хозяина на них остановиться. Да, о подобном в Книге ни слова не упоминалось. Может быть, дальше, в отсутствующих страницах?
«Хозяином» Хабора даже его дружки-охранники именовали. Вроде в шутку, но на самом деле тоже побаивались. Только старичок, что на кормовом весле сидел, да колдун на хозяина внимание мало обращали. Колдун совсем чудной был. Целыми днями, кутаясь в грязный плащ паломника, на носу сидел, сгорбившись, листал лохматую книгу, нашептывал, скляночки с порошками перебирал. По вечерам начинал колдовать, бубнить что-то, в небо голову задирая. Руками в цыпках пыль цветную подбрасывал, да дул на нее, так что от натуги сопли летели. На «Второй», и так не шумной, народ замирал. Вроде и нелепо колдун колдовал, а ветер-то каждый день попутный.
Плаванье вроде как упорядочилось. Это вначале весла путались, то стучали, то хлюпали. Старик с кормы визгливо орал, Хабор плетью работал. На других барках еще хуже было, — того и гляди, весла переломают. Сейчас уже привычка пошла, — с утра с якоря снялись, до завтрака руки и спину от весла во всю ломит. Днем не кормили — хозяин любил повторять, что от еды человек тяжелеет. Воды хоть от пуза пей, за бортом ее сколько угодно. Развлечений мало — болтовня тихая, да изредка что-то интересное на лесистом берегу мелькнет. Деревня за четыре дня единственная попалась, да и ту в полной тишине прошли — поход-то тайный. Оленя видели, уток несметно. Пара мелких лесных волков на берегу сидела, на барки удивлялась. Больше ничего — лес, вода, плеск весел. А значит работай, в силу наваливайся на корявую рукоять.
— Я ей говорю — да тут рядом у меня товар, за огородом воз стоит, — тихо рассказывал гребец, рослый детина, с глубоким шрамом на подбородке, сидящий впереди Лита. — Она, дуреха, пошла. Прямо передо мной тыквами этак вертит. Ну, я рот ей зажал, в свекольную ботву рылом сунул, да приплющил. Смех — рядом в мастерской муж стучит по деревяшкам, старается денежку сшибить, а я за забором его баруху пошворю. Она уж и не барахтается, присмирела.
— Да что ты все про баб, — пробормотал рыхлый гребец, сидящий через проход — бывший пекарь, попавший на цепь за долги. — К демонам их толстозадых. Тут бы пожрать, да поспать.
— Бабы слаще жратвы, — убежденно возразил Шрам. — Эх, много я их попортил. Небось, помнят меня. Меня разве забудешь? Эй, Бешенный, ты вот сколько девок подпортил?
Бешенный, невысокий парень, лишь поморщился. Светлые, непомерно отросшие волосы все время падали ему на лицо, мешали смотреть. Словно воронье гнездо на башке. Чучело чучелом. Но нравом лют, и на боль ему наплевать, — хотя Хабор мимо не пройдет, чтобы плетью не вытянуть. Только Лит, привыкший учитывать каждое движение топором, приметил, что Бешенного хозяин лупит неловко. Не потому что жалеет, а потому что близко шагнуть остерегается. Цепь, она хоть и короткая, но кое-какую свободу дает. А Бешенный — бешенный и есть. Кинется, собственную башку не пожалеет.
— Чего молчишь? — продолжал подначивать Шрам. — Ты ж молодой, белесый, небось, девицы так и липли?
Бешенный лишь сплюнул за борт. Пара передних зубов у него была выбита, оттого и плевался ловко.
— Что, недотрога, не по той породе промышляешь? — продолжал нарываться Шрам.
Бешенный не ответил, продолжал ворочать весло, только под драной меховой безрукавкой напрягались мускулы.
Он прав — все равно дотянуться до обидчика трудно. Разок уже сцепились, обоим древками копий изрядно досталось, ну и Хабор потом плетью приласкал. Если сейчас весла бросят — вдвойне отгребут. Охранники, и с носа и с кормы уже посматривают. Да и куда им еще смотреть, на «Второй» только и развлечение — гребцы-комедианты по скамьям прикованные.
Цепь. Вот проклятая штука. Звенья с палец толщиной, — не такая уж и хитрая выдумка. А, поди, справься. Лит напряг ногу, — голенище сапога здорово протерлось, — скоро железо голую щиколотку будет резать. Преет ступня, пальцы, небось, уже в плесени. Сгниет нога, раньше, чем сам сдохнешь. Обрезать бы голенище, да тогда сапог испортишь.
Мысль о побеге сидела в голове прочно. Даже не о побеге — о цепи этой проклятой, да о брусе, к которому она крепится. Железо, понятно, не перекусить. Но ведь дерево же. Лит урывками, тщательно выбирая моменты, изучил брус. Лиственница — хороший материал, долговечный. Нашли гады, куда пристроить. Борта набрали из сосны простой, а здесь… Свой брус Лит уже знал на ощупь, — все жилки и сучки. Чувствовал дерево бывший углежог, и точно знал — не поддастся брус. Хоть зубами грызи, хоть дергай изо всей силы — скорее ногу оторвешь. Ножом справиться можно, но для такой работы время нужно. А тут все на головах друг у друга сидят, мигом заметят. Вот сдохли бы они все скопом.
Нога продолжала напрягаться, пробуя крепость железа и дерева, надеясь невесть на что. Лит приказал глупой конечности утихомириться. Гребцы снова болтали про баб и жратву. Никчемные разговоры. Лит все уже знал, и про кобыл ненасытных, и про скромниц лживых, и про то,
