Приклонский Е. - Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945
Со стрельбою получилось удачнее: два «снаряда»-пули из трех всаживаю (по пушечной шкале) в щит с изображением противотанкового орудия, а по команде водителя: «Дорожка!» — мне удалось короткими очередями продырявить несколько [63] фанерных фашистских солдат, идущих в атаку. Стрелял со злостью после провала на первом упражнении.
Сильное впечатление у нас осталось от возвращения с весенних стрельб, происходивших в конце марта. На полигон мы прибыли рано утром по морозцу. День выдался погожий, солнечный, на припеке таяло. Отстрелялись (с перерывами) с места, с «дорожки», пообедали в затишке, на теплой, подветренной опушке, и под вечер поротно отправились в обратный путь. Подходим к первой низинке — течет поток. Вода снеговая весело бурлит. Это здесь называется «лога тронулись». Строй наш рассыпался в поисках брода помельче. Переправились кое-как, но нескольким несчастливцам проникла в сапоги «б/у» ледяная вода, так как кирза голенищ протерлась в тех местах, где образуются складки, так называемая «гармошка» — гордость франтов, носящих сапоги. Пострадавшие крепко выжали и перемотали портянки и вскоре догнали растянувшуюся роту. А потом лог за логом начали преграждать нам дорогу. Никто уж не остерегался, потому что каждый успел не раз зачерпнуть водицы через верха сапог. Однако самое страшное ждало нас впереди. К ночи ударил ядреный морозище. Ноги стали замерзать. Мы припустились бегом. Казалось, что внутри сапог постукивают ледышки вместо пальцев. Вот первая на обратном пути деревушка. Они здесь редки. Огней в окнах нет, вдоль улицы — глухие прочные заборы. Стучим в ворота, в крепкие закрытые ставни — никто не выходит, даже не отзывается, лишь перекатывается из конца в конец деревни разноголосый собачий брех.
Еще накануне зимних стрельб нас предупреждали в училище, что в здешних дальних деревнях и хуторах живут либо староверы, либо высланные в период коллективизации кулацкие семьи. Чертыхаясь почем зря, бежим дальше. Та же история повторяется и в другой, и в третьей деревне. Понеслись так, что вот-вот, кажется, вода закипит в хлюпающих сапогах. Несмотря на то что мороз перехватывал дыхание, из-под шапок и из-за воротников шинелей валил пар. Так двигались форсированным маршем километров двадцать, почти не переходя на шаг. Изможденные, потные, совсем не чувствуя ног, ввалились мы группой человек в двенадцать в незапертые двери рабочего барака на окраине Челябинска. В дальнем конце длинного коридора жарко топилась печь. Около нее, хотя стояла глубокая ночь, грелись люди. Нам уступили место перед открытой топкой, [64] чтобы мы могли побыстрей отогреть ноги и просушить портянки. С благодарностью в душе вспоминаю тех незнакомых дружелюбных людей из потемневшего от времени и непогод барака, утонувшего по самую крышу в сугробах.
Но главной частью практических занятий, конечно, было вождение, которое началось для нас еще в ноябре прошлого года, по первому снегу, с грузовика ГАЗ-АА. За руль нас сажали после долгих предварительных упражнений на специальных тренажерах. Сначала мы работали с рычагами и педалями при свете, потом в темноте, по команде, пока не довели все движения до автоматизма. Однако при первых выездах «живая» автомашина, к изумлению многих из нас, в движении почему-то так и рыскала из стороны в сторону, а при переключении передач двигатель норовил заглохнуть. Затем мы пересели на ЧТЗ, флегматичный гусеничный трактор, который мне уже пришлось «проходить» в десятом классе. Этот силач и работяга движется очень ровно и уверенно, добродушно пофыркивая и позвякивая гусеницами, и на прямых участках дороги можно даже отдыхать, почти не прикасаясь к рычагам.
После трактора положено было по программе обучаться вождению легкого танка (Т-26), прежде чем сесть за рычаги КВ-1. Но как-то так получилось, что наше учебное отделение попало сразу на тяжелые машины. На первом занятии мне достался танк по имени «Чапаев». Получив задачу и выслушав краткие наставления водителя-инструктора, сидящего в полушубке с поднятым воротником на месте стрелка-радиста, плавно трогаю танк. Разогревшийся двигатель тянет здорово, передачи переключаются легко, и я, освоившись и осмелев, увеличиваю скорость. За все время, пока «Чапаев» то полз, преодолевая препятствие, то бежал с ревом по замкнутому маршруту, инструктор, мирно дремавший рядом со мною, ни разу не выругался, что являлось, согласно сообщению курсантского телеграфа, хорошей приметой. Только однажды он подозрительно приподнял голову, когда танк забуксовал было в так называемой «качалке» из-за того, что не хватило инерции с разбегу выскочить из коварного углубления с обледенелыми спуском и подъемом. Но в последний момент КВ все-таки «выкарабкался» и зашлепал как ни в чем не бывало дальше по утрамбованной, затейливо исчерченной узорами траков снежной дороге. Усталый инструктор, с самого утра не покидавший машины, снова смежил веки. Сделав огромный круг в несколько [65] километров, «Чапаев» плавно замедлил бег у исходного рубежа и стал. Водитель-старшина с хрустом в суставах потянулся на сиденье, глянул сквозь открытый смотровой лючок вперед, покосился на светящиеся стрелки танковых часов и объявил наконец оценку. «Отлично» за первое же вождение КВ меня несколько озадачило, так как до училища водить самостоятельно мне приходилось только велосипед. Спрыгиваю с запорошенного снежной пылью крыла, отхожу немного в сторону и с горделивым чувством разглядываю могучий танк, черный на белом снегу, заново переживая все подробности только что закончившегося марша, радуясь и в глубине души не совсем еще веря тому, что эта стальная громадина, весом в сорок шесть тонн, послушно подчинялась моей воле...
Через два дня после этого мы водили, наверстывая упущенное, легкие Т-26. Выдался отличный зимний денек, полный солнца. Ослепительно сверкал снег на полях, и горел, вспыхивая разноцветными мельчайшими искорками, пушистый иней, осыпаясь с ветвей сосен и елей, которые вздрагивали каждый раз, когда рядом с ними проносились с ревом ходкие боевые машины. Танки в колонне бежали удивительно легко по накатанной колее, пролегавшей вдоль лесной опушки. Впереди показался крутой поворот влево. От всей души, как на КВ, беру на себя левый рычаг поворота — и моя машина, крутнувшись на месте волчком (от неожиданности я ничего не успел сообразить), уже стремительно несется в обратном направлении, навстречу торопящемуся по нашим пятам танку. Инструктор мой, коротко чертыхнувшись, молниеносно рванул за левый рычаг — наш Т-26 каким-то диким прыжком вылетает из колеи перед самым носом своего собрата, даже не успевшего убрать скорость. Тот промелькнул мимо, «срезав» нам корму, а наш вломился в опушку и застрял в глубоком снегу, так как с перепугу я убрал ногу с педали газа... Инструктор, из уральцев, откинувшись на спинку сиденья, сдвинул на затылок танкошлем и вытер вздрагивающей рукой пот на лбу.
— Однако ты, паря... — заговорил он и смолк, подбирая подходящий эпитет. — Того... лихач: сразу на таран норовишь... Колонна прошла, ф-фу... Выводи машину. Будешь замыкающим. Дистанцию держи двести метров и гляди у меня в оба, а то сниму.
Подавленный случившимся, я раза три глушил мотор, трогая машину с места: руки и ноги обмякли и плохо слушались. [66]
Танк вернулся на исходный рубеж с опозданием, и я уже совсем примирился с заслуженной карой, ожидающей меня, но, к моему удивлению, инструктор доложил руководителю занятий, что курсант такой-то выполнил задание удовлетворительно. Больше мы легкий танк не водили.
Еще было вождение КВ по видимому ориентиру и трудное вождение по азимуту. Ночное вождение (единственное) закончилось «удочкой», потому что я ухитрился потерять из виду на фоне темных деревьев темный силуэт впереди ползущей машины (ночь была безлунная, а мой КВ шел последним) и закружился по широкой лесной поляне, словно слепой щенок, пытаясь отыскать след, оставленный колонной. Но что увидишь из маленького смотрового люка темной ночью в лесу? И пришлось разбудить сладко посапывающего рядом водителя-инструктора, убаюканного спокойной и плавной ездой. Он недовольно пробурчал что-то, высунулся из люка механика-водителя, быстро сориентировался, затем сам развернул машину в нужном направлении и снова спокойно нахохлился на своем сиденье. А я, догнав колонну, уже не «отпускал» далеко черную корму переднего танка.
И наконец самое трудное и вместе с тем самое интересное — вождение с преодолением препятствий. Наш танкодром представлял собою обширный участок пересеченной местности, сильно изрезанной оврагами и кое-где покрытой хвойным лесом. Самым труднопроходимым местом считалось поле, вернее, бывший лес, со множеством завалов, образовавшихся из вкривь и вкось упавших деревьев, с торчащими на каждом шагу толстыми пнями разной высоты, с оврагами, у которых было немало крутых спусков и подъемов с эскарпами и контрэскарпами, с волчьими ямами и противотанковым рвом с условными обозначениями минных полей и даже с разбросанными по земле черными круглыми блинами немецких противотанковых мин без взрывателей. Короче, это знаменитое поле было густо напичкано всевозможной противотанковой пакостью (вот только ежей и надолб я там не заметил), не считая длинных траншей и окопов, которые тянулись по полю в разных направлениях и в которых тоже можно было успешно застрять.
