Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.
Возможно, мои слова скользнут мимо сознания нынешних молодых, только начинающих жить. Оно естественно: у них будут свои великие, свершенное дедами уже растворено в атмосфере, освоено. Опершись на плечи, можно подниматься выше. Но что сказать тем, у кого на глазах протекла почти вся творческая жизнь Михаила Ульянова?! Это и старикам, и, надеюсь, молодым понятно.
Ровно сорок лет назад (ровно! - вот ведь какое совпадение) в Вахтанговском театре давали премьеру: "Варшавская мелодия" Леонида Зорина. Два действующих лица. Она - польская певица, он - советский ученый. Юлия Борисова и Михаил Ульянов. Я - молодой критик, сижу в зале. Но это только так кажется, что сижу в зале. На самом деле внутренне, душой, всем накатившим валом переживаний, я, как и весь зал, там, с ними, в их тоске по счастью, которое так и не состоялось по причине немилосердного советского закона, запретившего браки с иностранцами. Вся редкостно мужественная ульяновская суть и стать кровоточит и стенает в бесцельных страданиях, философия невозможного на наших глазах ломает его героя, отправляя в привычный быт, в дальнее забвение несбывшегося молодого ликования.
Актерский дар Ульянова был симфоничен по своему звучанию. Воплощая тот или иной персонаж, он рассказывал о нем все. Поверх слов, сюжета, ситуаций, он щедро снабжал его своей собственной человеческой сутью. А это была бездна.
Помню всеобщее наше потрясение фильмом "Председатель". Послевоенный колхоз, голод и разруха, падающих коров подвешивают на ремни, чтобы от истощения не валились на бок. Однорукий председатель, его играет Ульянов, недавний фронтовик и воплощенная свирепая решимость спасти людей, - вернуть жизнь туда, откуда она ушла, казалось бы, навсегда. Люди часами стояли в очередях, чтобы увидеть фильм. Власти у нас тогда были своеобразные, как известно, они не отметили ни работу сценариста Юрия Нагибина, ни режиссера Алексея Салтыкова, отчего, собственно, тот с горя и спился в конце концов, но не увидеть Егора Трубникова, сыгранного Михаилом Ульяновым, они не смогли - единственному из всей съемочной группы присудили ему высшую в стране премию - Ленинскую.
В олеографических по-существу фильмах "Освобождение", "Блокада", "Солдаты свободы", "Если враг не сдается" Ульянов сыграл маршала Георгия Жукова. Полководцу, если можно так сказать, сильно повезло, что актер отдаленно напоминал его внешне, и именно Михаила Александровича привлекли к реализации данной задачи. Можно предположить, что народ теперь судит о делах командующего не по количеству человеческих потерь, сопровождавших его победы, а как бы еще и по масштабу личности, по истинной человеческой мощи актера Ульянова, щедро одарившего собою образ. Исторические личности ищут и порой находят друг друга.
В трагический момент прощания мы ясно осознаем, что Михаил Ульянов был личностью именно исторической. После ухода Рубена Симонова, а потом Евгения, он возглавил вахтанговско-арбатское братство - легендарный театр имени Вахтангова, это сонмище актерских звезд первой величины, и там любили его и до последних дней не отпускали на покой - именно ты нам нужен, без тебя сегодня нельзя!
О нем первом подумали кинематографисты, когда в середине восьмидесятых все у них пошло под откос, чтобы их возглавил и спас. Но на беду назначили другого, а Ульянов воглавил и спас Союз театральных деятелей, который мудро потом вел в течение самых трудных первых десяти лет с момента перестройки.
Его творческий диапазон на сцене и в кино поражает. От простых парней в "Городе на заре" или "Иркутской истории" до шекспировских Антония и Ричарда III, от Дмитрия Карамазова до Степана Разина и Ленина, от трагикомического генерала Чарноты в "Беге" до смятенного и теряющего человеческий облик героя "Без свидетелей". И две роли я бы выделил сейчас особо, настолько зримо в них явлено то, что было продемонстрировано еще в "Варшавской мелодии": тончайшее ощущение времени и его тенденций в искусстве этого выдающегося актера. Первая - номенклатурный Абрикосов в фильме Юлия Райзмана "Частная жизнь". Отставленный от должности герой жаждет звонка откуда-то сверху: вдруг он еще кому-то нужен, вдруг вернут на должность. В финале - многоточие: звонок раздался, но вернут ли - остается неизвестным. Фильм вышел в 1982 году. Он прозревал коллизии, которые сотрясут государственные и общественные наши структуры через пяток лет. Многих звонков тогда не прозвучало.
И, наконец, сравнительно недавний фильм "Ворошиловский стрелок" Станислава Говорухина. Понимающий, что в новые времена помощи просить не у кого, старик-пенсионер сам берет в руки винтовку и мстит за поруганную честь внучки. За этим конкретным сюжетом таится народное ощущение бессилия перед лицом нынешнего криминала, настроение трагической незащищенности простого и конкретного человека. Страшно подумать, что и здесь актер прозревает...
Ушел несравненный мастер. Не стало человека, воплотившего в искусстве многие важнейшие черты своей эпохи - великой и горестной. Он помогал нам жить, понимать себя, становиться лучше. Спасибо ему.
2007
Чистосердечное признание
Теперь выясняют: кому что дала и кому чего не дала перестройка. Больше двадцати лет прошло, хочется ясности. Поделюсь и своим частным впечатлением. Думаю, не только меня это касается.
В давнем фильме по моему сценарию "Быстрее собственной тени" был невинный эпизод: молодой герой (Анатолий Матешко) просыпается, в комнату входит его девушка с чашечкой кофе (Елена Цыплакова), садится рядом на стул, они разговаривают. Он - под одеялом до подбородка, она поодаль в халатике. Когда фильм сдавали, как тогда полагалось, в Госкино СССР, этот эпизод потребовали переснять по причине его развратности.
- Они даже не прикасаются друг к другу, она одета, он под глухим одеялом, да и потом же они вообще у нас холостые! - возопили мы с режиссером Павлом Любимовым.
- Но любому ясно, чем они у вас ночью занимались! - услышали в ответ.
И ведь пришлось переснимать! Наши герои повторили свой диалог слово в слово, только теперь в вестибюле Останкинского телецентра. Оба были одеты по-зимнему.
Подобных анекдотов немало можно вспомнить из тех времен. Поэтому не описать то ощущение вольного счастья, вдруг свалившегося на всех пишущих, снимающих, рисующих, поющих и даже танцующих, когда до них дошло, что пьесу теперь не надо утверждать в министерстве, сценарий в Госкино, книгу или либретто в Главлите. Жил с постылой, а нагрянула любовь! Было замечено, что многие даже стали писать лучше - свободнее, раскованнее, не пугаясь ни собственной интонации, ни личной позиции. Со мной, кажется, именно так и произошло...
Тем, кому нынче за сорок, а тогда, значит, они только начинали, не понять того пьянящего душу слома, который испытали старшие. Вернее, понять можно, пережить уже нельзя. Для них новое бытование культуры - само собой разумеющийся порядок. Иными стали в организационном смысле наше кино, театр, издательское дело, сфера музыки. От обрушившейся на головы свободы многие даже посходили с ума и принялись вытворять такое, что впору осадить, да некому. Из одной крайности шарахнулись в другую.
Но все-таки хочется сказать так: да, отечественное кино пока нащупывает себя, театр мается в поисках современного репертуара, доморощенный наш шоу-бизнес тщится поразить публику не столько отменными голосами, сколько скандалами и эпатажем, а расхлябанное в эстетическом и этическом смысле телевидение явно тоскует по умным руководящим головам, - все так, но это, хочется думать, - болезни роста, битвы в пути. Главное, что перестройка одарила художников личной творческой свободой, сбросила вериги цензуры и самоцензуры, избавила от страха быть самим собой. Теперь это очевидно. Остальное, надеюсь, постепенно образуется.
Письмо Юрию Норштейну
(направлено по почте на домашний адрес)
Уважемый Юрий Борисович!
Недавно роясь в Интернете, обнаружил текст, который так меня удивил, что подвигнул написать эти несколько строк.
Под заголовком "Уставший волшебник Норштейн" helena_tru (Livejournal, май, 29, 2009) публикует беседу с Вами. "...Ведь и вам советские чиновники попортили крови..." - предполагает она. Вы отвечаете: " - Было такое. Ни "Ежика в тумане", ни "Сказку сказок" не хотели запускать в Госкино. Мы приехали туда с Сергеем Козловым и уговаривали. Тогда главным был некий Даль Орлов, который сейчас такой либерал-либерал и везде кричит: "Это я запустил фильмы Норштейна!" Постыдился бы. "Сказку сказок" не хотели запускать даже, когда был написан режиссерский сценарий. Но запустили под мой авторитет, который образовался после "Ежика в тумане"...
Здесь правда в том, что, действительно, вы с Козловым приезжали, показывали эскизы, подробно объяснили свой замысел и развеяли сомнения, которые возникли у некоего редактора, объяснимые, наверное, поскольку довелось тому повстречаться с весьма креативным проектом. Если помните, после той, вполне, как показалось, творческой встречи, я подписал полагающийся для запуска документ. "Ёжик" состоялся и образовался, как вы говорите, ваш авторитет, под который запустили и "Сказку сказок". Я тогда, как говорится, по должности призван был следить за рациональным расходованием государственных средств, вы же, режиссер, хотели их получить и потратить. У меня возникли сомнения, вы их сняли, и все сладилось. Вот бы и для "Шинели" подобную судьбу...
