Поздняя осень в Венеции - Райнер Мария Рильке

и куда канут канаты.

<2>. «В такие ночи открывается тюрьма…»

В такие ночи открывается тюрьма,

и закрадываются в сны охраны

сны-смутьяны,

шуты-шарлатаны из тех, кто исчез.

Лес! К тебе убегают, где больше спится,

пока темница все еще не отпускает.

Лес!

<3>. «В такие ночи могут быть пожары…»

В такие ночи могут быть пожары

в театрах, чьи чудовищные чары —

угроза многоярусному залу,

где собирались тысячи к началу

и где уменьшен

век мужчин и женщин,

сверкающему обречен оскалу

огня, предшествующего обвалу

стропил и стен, когда, не дав дохнуть,

проламывают грудой чью-то грудь,

чтоб сердце раздавить кому-нибудь,

и в пламени похож на зазывалу,

смолкая, вопль…

<4>. «В такие ночи тьма к живым сурова…»

В такие ночи тьма к живым сурова,

а в саркофагах начинают снова

сердца владык умерших биться вдруг,

и вся гробница сдвинуться готова,

где в золоте внезапный слышен стук

сквозь пелену камчатого покрова,

и двигаться приходится собору;

колоколам вцепиться в башни впору

когтями птичьими, когда простору

приверженные в чаяньи размаха

вот-вот качнутся; двери дребезжат,

как будто бы таща гранит громад,

ползет слепая черепаха.

<5>. «В такие ночи думают на смертном ложе…»

В такие ночи думают на смертном ложе:

мы были тоже.

И, безнадежно больным потакая,

простая хорошая мысль такая

длится, пока не прервется она.

Из их сыновей лишь младший в гулком

городе бродит по закоулкам;

в ночи, когда засыпают живые,

с мертвыми думает он впервые:

что тяжестью было свинцовой,

то жизнью теперь окажется новой,

и этот праздник предчувствует он.

<6>. «В такие ночи под флагами города́…»

В такие ночи под флагами города́,

кажется, все

на той же полосе,

где буря ночная,

за волосы хватая,

тащит их туда, где страна другая,

и нет сада без пруда,

и такой же там пруд и дом,

тот же свет в окне и крыльцо,

и кто-то перед окном

закрыл руками лицо.

<7>. «В такие ночи кто до смерти дорос…»

В такие ночи кто до смерти дорос,

тот перебирает пряди своих волос;

они, как стебли, на черепе слабы,

пока еще вживе;

им закрепиться пора бы

у смерти на ниве.

И по всему дому распространяется этот жест,

словно везде зеркала — как мнимые дали

и волосы — последние всходы,

потребовавшие сил, расточающихся окрест,

а они копились целые годы, которые миновали.

<8>. «В такие ночи у меня растет сестра…»

В такие ночи у меня растет сестра,

умершая до моего рожденья как вчера.

В такую ночь малышка — сущая милашка.

И кажется мне, замуж ей пора.

Слепая

Чужой

Боишься говорить об этом?

Слепая

Нет.

Она не я и от меня все дальше.

Та, зрячая, жила, бывало, громко

и умерла…

Чужой

Мучительною смертью?

Слепая

Смерть не щадит не ожидавших смерти.

Чужая смерть — и та невыносима.

Чужой

Ты ей чужая?

Слепая

Стала ей чужою.

Мать и дитя чужие после смерти,

но ужас первых дней припоминаю,

когда я ранена была всем телом.

Цветущий, созревавший мир

был выкорчеван из меня, как сердце

(казалось мне). Я как земля была,

распаханная, чье глотает лоно

дождь стынущий, мои же слезы,

из мертвых глаз моих неудержимо

струящиеся, как с небес, где Бога

не стало, сиротеющие тучи,

а слух мой ширился, всему открытый,

услышав то, что слышать не дано:

ток времени в лесу волос моих,

в стекле сосудов звонких тишину, —

а между тем касалась рук моих

большая роза белая дыханьем.

И думала я: ночь, всего лишь ночь,

и, кажется, забрезжило уже,

и день уже произрастет вот-вот,

и думалось мне даже: это утро,

оно давно уже в моих руках.

Я мать будила, будто в тишине

не видно мне, как в темноте, ни зги;

кричала матери: «Ко мне, ко мне,

свет зажги!»

Прислушивалась к мнимому лучу,

а у меня подушки каменели;

забрезжило в ночи не мне ли?

А мать рыдала у постели,

но вспоминать я не хочу.

Свет! Свет зажги же! Нет в помине дня.

Весь рухнул мир и придавил меня.

Ты сдвинь его с моей груди,

звездам его верни ты, —

или это могильные плиты?

Вынести неба я не могу.

С тобой говорю я, мама?

А с кем еще? Кто это там сзади?

Кто там за шторой? Зима в засаде?

Мама: вихрь? Мама: тень?

Или это день? День!

Без меня? Какой же день без меня?

И нигде меня не хватились?

Никто не ищет меня?

Значит, мы совсем позабыты?

Мы? Но ты же там;

у тебя есть все, так?

Все вещи зреньем твоим прельщены

и ему льстят.

И даже если поник твой взгляд,

безнадежно усталый,

глаза твои не отзвучали.

…Мои же замолчали.

Цветы мои серее пыли,

мои зеркала застыли.

В книгах моих зарастают строки,

птицы мои одиноки

и разбиваются об оконные стекла.

Вокруг меня все поблекло.

Я в море. Волны жестоки.

Я остров.