Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж
– Теть Моть, а можете вы себе представить, что ей пока просто негде жить, вот она у меня и перекантовывается? Почему вы обязательно какие-то козни видите?
– И сколько времени она еще будет у тебя перекантовываться?
– Я откуда знаю? Пока все не утрясется.
– А что может утрястись? Она купит себе квартиру? Она у тебя олигарх?
– Почему обязательно купит? Снимет себе нормальную квартиру, а не угол. На худой конец – комнату в ближнем Подмосковье. Только капиталец какой-никакой подсоберет для начала.
– А ты с ней об этом говорил? Это она тебе сказала, или ты сам сейчас сочинил?
– Я сам сейчас сочинил. Но я по этому поводу не страдаю.
– Ты думаешь, она сама вот так соберется и куда-то переедет?
– Думаю.
– Почему?
– Потому что ей самой так будет удобней.
– Почему же ей будет удобней? Ты с нее плату берешь?
– Нет, конечно.
– А как ты думаешь, ей удобней бесплатно жить здесь или за деньги в ближнем Подмосковье?
– Думаю, за деньги в Подмосковье.
– Почему?
– Потому что независимость всегда удобней зависимости.
– Независимость хороша, когда деньги есть, а вот сможет ли она зарабатывать хотя бы на комнату – никто не знает.
Матрена Ивановна принялась настырно выяснять у Воронцова, видел ли он паспорт постоялицы, может ли кто-нибудь вообще в этом мире подтвердить ее историю, и сын ли вообще с ней живет, или юный сообщник замаскировался. Получив серию невразумительных ответов, она стала вспоминать разнообразные истории, случившиеся не так давно с людьми, которые тоже неосторожно впустили в собственный дом постояльцев, выглядевших невинно, как агнцы небесные.
– Теть Моть, небесных агнцев не бывает, – твердо заявил Воронцов. – А все твои истории приключились, наверно, с одинокими пенсионерами, если вообще приключились.
– Ну конечно, ты-то у нас мудрый и сильный, тебе никто не страшен!
– Женщина с ребенком уж точно не страшна.
– Ребенок! Тоже, нашел ребенка. Уже успел спутаться с какими-то бандитами.
– С кем он спутался? – настороженно переспросил Воронцов.
– Я их по именам не знаю. Сидят по подъездам, водку-пиво хлещут.
– Вообще-то, водку-пиво я за ним не замечал.
– А как ты заметишь? В гаишную трубочку дуть заставишь? Он с тобой здоровается хоть?
– Здоровается. Да ладно, теть Моть! Он и домой не поздно возвращается, еще до полуночи.
– Во-во! До полуночи! Разве дело – до ночи шляться, неизвестно где.
Воронцов заверил соседку, что ни ей, ни ему никакая опасность от квартирантов не грозит, но в свою квартиру вернулся несколько озабоченным.
Вечером, после ужина, он завел разговор с Верой о случившемся обмене мнениями, но она новость приняла спокойно. Мол, соседки – всегда и везде соседки, на всякий роток не накинешь платок. Главное – учеников у нее пока никто не забрал. А от Петьки никаким алкоголем здесь, в Москве, ни разу не пахло, хотя в Челябинске пару раз случалось.
– А он там со своим отцом общался? – грубо поинтересовался Воронцов.
– С отцом? – удивленно переспросила Вера. – И давно тебя заинтересовал его отец?
– Он меня не интересует.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– А ты почему не отвечаешь?
– А ты почему отвечаешь вопросом?
– Ты то же самое делаешь. У меня возникает некоторое подозрение насчет этого отца. Ты его помнишь и хочешь, а он тебя знать не желает. Угадал?
– Плохой из тебя гадатель. Только половину угадываешь. Я не хотела от него уходить, он меня бросил, но не хотел меня отпускать и с тех пор ждет моего возвращения.
– Звучит трагично и запутанно. Странные мужчины попадаются тебе на жизненном пути, но до крику похожие, словно отксеренные. И кто же вас развел по разным сторонам света?
– Никто конкретно. Просто так получилось.
– Вот так просто – получилось, и все тут? Никогда не замечала – ты иногда очень странно разговариваешь? Чем больше ты темнишь вокруг вашей истории, тем мне будет интересней и интересней. Ты уж лучше расскажи один раз, и оба успокоимся.
– Еще немного, и ты мне ушко подставишь. Зачем тебе понадобились особенности моей интимной жизни?
– Я ведь тебе уже рассказал в общих чертах. Здешние женщины версию о наличии между нами родственных уз не приняли. Теперь я несу ответственность за тебя, как за стороннего человека, введенного мной в клуб. И при этом сам ровнехонько ничего о тебе не знаю.
– Нам пора уматывать?
– Нет, тебе пора посвятить меня в историю твоей жизни. Я ведь вижу – она не такая уж и длинная.
– Неужели ты выдал комплимент?
– Я просто изложил свой ход мысли.
– Хорошо, а ты посвятишь меня в свою историю?
– У меня нет истории.
– Очень мило. И ты еще ждешь от меня откровенности? Или нет, прости, как я могла забыться! Ты ведь хозяин. Ты решаешь, кто кому обязан исповедоваться в твоей квартире. Извини, я окончательно обнаглела на чужих хлебах.
– Не нужно иронизировать. Могу рассказать тебе мою жизнь, много времени не займет. Всю ее я провел здесь, исключая два года патриотического долга под знаменами. Учился, работал, ни разу не женился. Здесь моей автобиографии конец. То ли дело ты! Без квартиры, без денег, с ребенком, в чужом городе, среди трех мужиков. Прямо роман можно сочинить о такой женщине.
– Я свою жизнь тоже могу уложить в две строки – совсем не фокус.
– Но тебе придется опустить важные вехи, а у меня их просто нет.
Вера помолчала некоторое время.
– Значит, тебе нужно отчитаться перед местными женщинами?
– Я должен им доказать, что мы друг другу не чужие.
– Неужели они не верят, что мы не спим вместе?
– Представь себе, нет. Видимо, хорошо меня узнали за сорок лет.
Вера снова замолчала, теперь уже на несколько минут, глядя прямо перед собой, а затем вдруг рассказала с самого начала до самого конца короткую историю мучительной связи с отцом своего единственного ребенка.
8
В восемнадцать лет Вера училась в музыкальном училище, не помышляя о каких-либо высоких материях, в том числе о замужестве и деторождении. Студентка первого курса сталкивается с таким бесконечным множеством больших и малых проблем, что вынырнуть из них и заняться личной жизнью не может. Конечно, если учится всерьез. Вера училась самозабвенно, получая удовольствие от лекций, занятий музыкой и посещения библиотеки, где толклись в том числе и молодые люди, но на них она внимания не обращала. Только изредка, обнаружив поле зрения кого-нибудь высокого и стройного, с приятным
