Би ДЖЕЙМС - СЛЕЗЫ НА ЛЕПЕСТКАХ РОЗ
Теперь он знал названия всех цветов и даже перестал считать "четырехчаснички" сорняками.
Они сделались друзьями, но в основе этой дружбы все же лежали его задетое самолюбие и ее гордыня.
Патрик увлекся ею и, задетый ее невниманием, преследовал ее с вполне определенной целью.
Она избегала его, пресекала все попытки к сближению. До тех пор, пока он сам не решил отказаться от нее. И тут-то доселе неведомое ей тщеславие возжелало, чтобы он вернулся. Гордыня вознамерилась доказать, что слепая женщина может быть не менее желанной, чем загадочная незнакомка из ресторана в Атланте.
Самолюбие и гордыня, у которых была общая цель и неизбежный конец. Но расчет оказался неверным.
И это ее вина, признала Джордана, ступая за порог дома, в прохладу ночи. Она бросила ему вызов, не понимая, что это значит, не понимая даже, чего она ждет в ответ. Она бросила вызов, который он не мог не принять. Пытаясь возместить урон, нанесенный ее гордости, она ответила огнем на огонь. Но сгорела она сама.
Джордана прошла по террасе, влекомая слабым скрипом шезлонга.
– Патрик! – Она прикоснулась к его плечу и поняла по его реакции, что он не слышал ее приближения. – Я знаю, что тебе хочется побыть одному, но, пожалуйста, можно я посижу с тобой?
Он поймал ее руку, задержал в своих ладонях. Недавно он был с ней резок, но в ее голосе не слышалось и намека на обиду, она была не тщеславна и умела прощать.
– Как это тебе удается? Ты идешь сквозь тьму, идешь по миру, который должен казаться тебе в сотню раз страшнее ада. И при этом всегда добра, всегда справедлива, всегда спокойна.
– Не всегда. – Она забрала у него руку, потому что для ее следующих слов ей нужно было собраться с силами. – Я не была с тобой ни добра, ни справедлива.
– Когда это ты была недоброй и несправедливой?
– Во всей этой ситуации. – Она нащупала шезлонг и опустилась на него с удивительным изяществом. Когда решила, что смогу быть не хуже других – такой же желанной, как любая нормальная женщина. Я была слишком зла тогда, чтобы думать о последствиях этих слов для нас обоих.
– О чем ты говоришь, Джордана?
Она стиснула руки перед собой и отвернулась, подставив разгоряченное лицо под освежающий ночной ветерок. Она не ожидала, что освободить его от молчаливого обещания будет так нелегко. Она не ожидала, что влюбится в него.
– Признаюсь в собственной гордыне и приношу свои извинения. Тебя больше ничего не держит, но, поскольку ты человек гораздо более добрый, чем полагаешь…
– Ты что, на самом деле веришь, что я торчу здесь по доброте душевной? – Он повернул ее лицо к себе кончиком пальца. – Неужели ты до такой степени наивна?
Он обвел пальцем овал ее лица. От этого жеста как будто молния пробежала по ее позвоночнику.
– Вовсе не наивно – понимать, что доброта бывает и неосознанной. Ты не хочешь причинить боль другу.
– Так вот кем ты себя видишь? Другом?
– Я надеялась, что мы друзья, Патрик. Мне казалось, что мы ими стали, до тех пор пока… – Ей пришлось усилием воли сдерживать сотрясающую ее тело дрожь.
– До моего сегодняшнего настроения? – закончил он, нисколько не удивленный ее чутьем, а лишь самим толкованием. Она была наивной и слишком доверчивой. – Джордана, любовь моя, мужчина не шипит и не бесится, как мартовский кот, оттого, что он не хочет женщину. Как раз наоборот.
– Но ты вел себя как истинный джентльмен.
– И каждая минута была страданием.
– Почему, Патрик?
– Почему? – прошептал он. – Потому что… – Он прильнул к ее векам, заставляя их опуститься, ощущая, как ресницы крылышками бабочки подрагивают на его губах. Потом отстранился, но только на миг, чтобы, погрузив пальцы в ее волосы, притянуть ее к себе. – Вот почему, – выдохнул он, накрывая ртом ее губы, дразня их, пока не дождался ее ответного покорного всхлипа.
К внезапно вспыхнувшей страсти примешалась злость. На себя, за то, что дал обещание и нарушил его. Поцелуй стал жадным, требовательным, когда он накрыл ее тело своим, подчиняя ее нежность власти своего вожделения. Его рот не отрывался от ее губ, заставляя их раскрыться, рука нащупала в вырезе ее рубашки бюстгальтер и сдернула его вниз, как паутинку.
Ладонь накрыла ее грудь, наполнилась нежной упругостью, ощущая, как твердеет сосок от желания, сжигавшего и его.
В пальцах Патрика, пробегающих по ее телу, упорно добивающихся от нее того же сумасшествия, что владело им, не было нежности. Он мучил ее своими прикосновениями, дразнил поцелуями, пока ее тело не напряглось в голодном ожидании большего.
Джордане, жившей одними ощущениями, сейчас казалось, что она умрет от них. Жизнь не подготовила ее к этому неотвратимому натиску на ее плоть. К ласкам, вызывающим дрожь восхитительного наслаждения и одновременно странное чувство неудовлетворенности.
Его прикосновения были как пища для умирающего с голоду. Его поцелуй – вином для умирающего от жажды. Но и того, и другого ей было мало.
В тот миг, когда казалось, что пик обольщения уже достигнут, его рука скользнула по обтянутым джинсами бедрам, задержалась на впадинке живота. С внезапным криком она выгнулась под ним, когда его рот жаром сомкнулся на ее соске. Язык его метался и дразнил, и от его ласк теплые волны восторга сотрясали ее все сильнее, разжигая пламя внутри.
– Патрик! – Джордана вцепилась ему в волосы, инстинктивными движениями тела взывая о продолжении. – Пожалуйста, – выкрикнула она и потянулась к нему. Прижимая его к себе, она сначала ощутила его тело на своем – властный отпечаток твердых, горячих мужских мышц на изгибах жаждущей женской плоти, затем влагу языка на своем соске – ласкающую, соблазняющую – и, наконец, натиск губ, от которого все ее чувства завертелись смерчем, вознося к вершине желания.
Звук раскрывающейся молнии на ее джинсах прозвучал в темноте раскатом грома. Ночь притихла, притушила таинственные шумы, прислушиваясь к неровному дыханию страсти. Сначала пальцы, а потом губы Патрика проложили дорожку от ее рта к горлу, к груди, чтобы снова воздать должное сочным бутонам сосков. Потом язык скользнул по животу, через ямочку в центре, вниз, замирая на грани никогда не испытанной ею близости.
– Кто-нибудь уже занимался любовью с тобой?
Не в силах говорить, она покачала головой.
– Тогда это не годится, – хрипло проговорил он. Все должно быть по-другому. Во всяком случае, в твой первый раз. – Медленно, будто наблюдая за собою во сне, он вернул одежду на место, тщательно застегнул все пуговицы и молнию, пока соблазнительные секреты Джорданы не оказались спрятанными.
Патрик Маккэлем никогда в жизни не сдерживал себя. Перекинув ноги через край шезлонга, он резким движением поднялся и повернулся спиной к той прелестной картине, которую представляла из себя Джордана в лунном свете. С распущенными, спутанными волосами, с припухшими от его поцелуев губами, она была слишком соблазнительна, чтобы долго оставаться девственницей, если вовремя не уйти.
Решительным шагом Патрик направился к бассейну, опустился на колени на каменный парапет, зачерпнул пригоршню воды, плеснул ее себе на лицо, но даже резкий запах хлорки не мог смыть воспоминания о ней.
Запустив ладони в волосы, он чувствовал, как струйки стекают по лицу вниз, на плечи. Он повторял этот жест снова и снова, пока его рубашка, промокнув, не прилипла к телу. Прохладная влага не приносила облегчения. После долгих недель воздержания и равнодушия к самым соблазнительным женщинам ему нужна была только Джордана. Одна Джордана.
Даже Маив Дельмари, с ее острым умом, с телом, достойным поклонения, и мастерством куртизанки, не интересовала его. За последние несколько недель Маив стала совершенно несносной. Она приняла от него в подарок рубины, однако поверить в окончание их связи не спешила. Пускалась на любые хитрости, преследовала любовника, появляясь внезапно в офисах его фирмы или в ресторанах, где он обедал. Неудачи не обескураживали бравую даму, она делалась все назойливее и экстравагантнее. Маив всегда одевалась броско и вызывающе, но в дурной тон все-таки не впадала. Теперь же она намеренно дразнила его: открытые платья, ранее предлагавшие взору добрую половину пышной груди, теперь, казалось, едва держались на острых вершинках сосков. Прозрачные блузки и юбки с разрезом до бедра – дешевенькие уловки, годные для Голливуда, но не для Атланты, – оставляли его совершенно равнодушным, а то и вызывали отвращение.
Маив выставляла себя напоказ, уповая на приманки плоти, а его пульс заходился в бешеном ритме от вида невинной женщины в простой рубашке и джинсах.
Звук ее шагов заглушила вода, и прикосновение Джорданы застало его врасплох. Он дернулся, и резкое это движение заставило ее покачнуться, она бы упала, если бы его пальцы не обвились вокруг ее запястий. Джордана удержалась на ногах, но еще долго не могла успокоить дыхание.
