МИХАИЛ - СУПОСТАТКА
"советчика" разместил силки и петли.
Удача была ошеломляющая: в три петли попались! Старая свинья и двое
молоденьких поросят стали моей добычей.
Старую свинью пришлось отпустить - уж больно жалкой и болезненной выглядела.
Поросят же опутал верѐвками и дотащил к своему жилью.
Не было у бабки забот - купила порося. Вот и я добавил себе заботы, решив
разводить свиней. Эта мысль сверкнула тотчас, едва увидел, что в петли попали
кабанчик и свинка.
Первым делом, не покладая рук, занялся возводить загон. Не мудрствуя лукаво,
поступил так: в пяти метрах от избы стояли деревья почти идеальным ромбом,
промежутки не более метра, так я нарубил жердей и оплѐл ими стволы. Загон получился
великолепный. В него и запустил своѐ хозяйство. Подумав, соорудил и домик им.
Вокруг моей избы предостаточно дубов, а значит желудей. Если не лениться, то
можно заготовить корм для свиней на всю зиму.
Тыщи лет назад (или вперѐд?) я поражался и не мог понять, как это трудяжки тѐща и
бабушка Юля день и ночь копошатся, переделывая уйму дел. Теперь таким стал я: как
заведенный агрегат с широким комплексом программ. Раньше, в прежней жизни, от
утомительной работы страшно уставал, жалел себя любимого: отдохни, поваляйся на
диванчике, ящик посмотри, книжечку почитай, вздремни, наконец, часок-другой-третий. Я
мог бы и здесь Ваньку валять: сам себе хозяин. Но почему-то совсем не тянуло
понежиться на мягком ложе, побездельничать: наскучивала одна работа, тут же
переключался на другую. Либо продолжая незавершѐнное, либо придумывал новое
занятие.
Как, например, вчера: за день переделал кучу мелких и больших дел, вечер
подступил, сам бог велел расслабиться, отдохнуть, так нет, потащился за валуном,
который присмотрел ещѐ на прошлой неделе. Я решил положить его на могилу Даши.
Одна сторона у камня ровная, гладкая, будто специально подготовленная, оставалось
только надпись выбить. Потом как нибудь и это сделаю.
При помощи валков и рычага, не шибко быстро я подвигал валун к месту назначения.
После примерно получасовой паузы, вновь пошѐл дождь, мелкий и частый, с порывами
ветра.
Я преодолел расстояние больше, чем осталось: уже и поляна моя видна.
Прерываться не хотелось, тем более что по мокрому валун двигался шустрее. Вечер
постепенно отступал под напором ночи, когда, наконец, завершил задуманное: валун
прилично лѐг на место захоронения Даши. Рядом, у изголовья, стоял кудрявый дубок.
Чуть позже высажу живую изгородь.
Вымок, как цуцик. Вроде и не холодно, а лихорадило меня так, что зуб на зуб не
попадал. Быстренько развѐл костѐр, заложил булыжники, которыми согрею воду: ноги
попарю, чтобы простуда не прицепилась. Болеть мне никак нельзя: свалюсь - считай,
погиб. Тьфу-тьфу, постучи по дереву!
Ночь наступила внезапно, и пришла шумно: с ветром и ливневым дождѐм, с
сердитым небесным ворчанием.
Я парил ноги, цедил горячий малиновый морсик и, странное дело, тревожно
вслушивался, как за стенами бесновалась стихия. Сроду не боялся грозы, наоборот,
всегда с восхищением наблюдал росчерки молний, как супермузыку слушал громовые
раскаты. А сейчас как-то не по себе было. Не скажу, что это был страх, но нечто
непонятное и неприятное. Может, я начинаю дичать, и всѐ же это страх дикого человека?
После каждой вспышки косился на оконце: а вдруг ударила в избу? Оглушительные
взрывы грома, казалось, разрывались у самой крыши, заставляя вздрагивать и сжиматься
в ожидании, что сейчас "взрывная волна" разнесѐт мой дом по брѐвнышку. Грохот стоял
чудовищный, и всѐ время чудилось, что это падают деревья, и падают на избу...
35
Меня швыряло то в жар, то в ледяной озноб, уши закладывало, подташнивало.
Затем отяжелели веки, а в области висок, казалось, мини-дрели пытались тупыми
свѐрлами продырявить череп.
Скорее машинально, чем осознано, я полез в постель, зарылся в шкуры, в позе
эмбриона. Почудилось на мгновенье: меня, как в сказках, посадили на лопату и пихнули в
жаркую печь... Уже плавясь и проваливаясь в забытье, слабо подумал: "Пусть будет, что
будет..."
...Очнулся мокрый, липкий в ватной тишине. Поначалу испугался: оглох!?
Поковырялся в ушах мизинцем, затем с силой прижал ладони к ушным раковинам и резко
отдѐрнул.
-А-а-а,- вскрикнул, и обрадовано, усмехнулся: слышу!
Тишина была за стенами. Отодвинул "занавеску", глянул: стояла сырая тишайшая
лунная ночь.
Переодевшись в сухое, развѐл костѐр, потом решил сходить глянуть, как там моѐ
хозяйство.
Поросята были живы-здоровы, с завидным аппетитом хрумкали незрелыми
желудями. Двор и загон было не узнать: всюду обломки веток. Даже два упавших дерева
рядом с загоном, одно разломало пополам жерди ограды. Поросята могли спокойно
убежать в брешь, но, почему-то не сделали этого. Вся территория загона усыпана рыже-
зелѐными бочонками вместе с листвой. Возможно, поросята решили, что не разумно
куда-то бежать, когда вот халявная кормушка, ешь - не хочу.
-Борька, Машка, привет! Приятного аппетита.
На секунду оторвались, глянули, хрюкнули, и вновь опустили пятачки к земле.
-Спасибо, ребята, что не убежали.
Чувствовал я себя превосходно. Видимо, в шкурах, после малинового чая, добротно
пропотел и избавился от простуды. Попив душистого чая - зверобой и мята-с медком,
вообще, будто допинг принял: руки так и чесались чего-нибудь делать. Я пошѐл им на
встречу: занялся расчисткой двора.
Работалось с наслаждением. Запахи потрясающие, а эхо от стука топора
разносилось на сотни метров, причудливо дробилось. В эти минуты мне казалось, что
чудеснее музыки я ещѐ не слышал в своей жизни. Даже возникшая на периферии
сознания мысль, что я эгоист беспокою животных, ввожу их в смятение, воспринималась
как незначительное пятнышко на стене "концертного зала".
Обалдевшая луна зависла наискосок над поляной и пялилась во все глаза.
Я расчистил двор от бурелома, починил изгородь. Все ветки побросал в одно место
- на поросячий домик. Теперь он походил скорее на медвежью берлогу, чем на сарайчик.
Зимой сверху насыплет снег и будет внутри, думаю, тепло. Свинка, вроде, в возрасте,
когда пора уже беременеть, так что к весне можно ожидать поросят.
Странная, однако, вещь: дикие, ограничили им свободу, а они повозмущались чуток
и успокоились. Вот даже не сбежали, когда была возможность. Так и хочется сказать:
мудро рассудили, что в неволе жить гораздо спокойнее и комфортнее. Защита от
хищников и о пропитании не надо думать, сбивать ноги в поисках. Кто там говорил, что у
свиней нет мозгов?
Утро не наступало. Интересно: сколько сейчас времени? А, собственно, какая
разница...
Закончив с двором, чуток передохнул, с наслаждением попил чайку. После чего
отправился проверить тропу к "Карповке" и "водопровод". Здесь было много ужаснее, чем
заваленный ветками двор: тропа исчезла под буреломом, а "водопровод" разметало в
разные стороны. Чтобы восстановить и тропу и водосток придѐтся попотеть, думаю, в
течение дня. Как говорится, обидно, досадно, но ладно.
При всех ужасных последствиях, ураган для леса всѐ же полезен: приносит
оздоровительное очищение. Лес обновляется: сломаны сухие сучья, ветви, бесполезные,
балластные, свалены мѐртвые стволы, и те, что больны, слабы, тем самым, освобождая
пространство для молодых здоровых побегов. Лес становится зеленее и гуще, вкуснее
36
запахи. Осознавая всѐ это, уже иначе смотришь на все кошмарные завалы: вздохнѐшь,
жалея лишь себя, крепче перехватишь топорик - и раззудись плечо, размахнись рука.
Я продвинулся метров на двадцать, когда внезапно, во время паузы, услышал
странный звук. Не то ребѐнок плачет, не то котѐнок жалобно мяукает. Затаил дыхание,
вслушался: звук долетал слева.
Через пару минут я остановился перед большим пушистым кустом. Если не
ошибаюсь, это можжевельник. Полуплач-полустон рождался внутри куста, просачивался
сквозь густое сплетение веток и уносился вглубь леса.
Я раздвинул ветви: на подстилке изо мха и травы лежала рысь. Вид у неѐ был
удручающе жалкий: худая, грязная, окровавленная - вместо уха кровавая бляшка, задняя
нога до колена, точно в красном чулке, шкура с хвоста содрана, торчат оголѐнные
косточки.
Рысь чуть приподняла голову, глянула на меня мутными от слѐз глазами,
попыталась угрожающе зашипеть, но прозвучал лишь сиплый стон.
-Тихо, тихо, подруга, успокойся. Считай, тебе крупно повезло: я помогу тебе.
Скинул с себя куртку. Рысь вновь слабо зашипела, хотела привстать, но лапы
подломились, и она неуклюже ткнулась мордочкой в мох. И затихла.
