Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая
войдем в Нижние Земли. Мы готовим указ о всеобщей мобилизации в армию, - добавил
Робеспьер.
Марат озабоченно покусал перо: «Тогда напишем просто - агент объединенной коалиции врагов
революции. Как? - поинтересовался он.
-Жан-Поль, - вздохнул Робеспьер, - будь проще и люди к тебе потянутся, это закон. Твою газету
читают те, кто еле-еле вывески разбирает. А ты их пугаешь длинными словами - коалиция…»
Робеспьер задумался и велел: «Пиши!»
Он стал расхаживать по кабинету, размахивая сжатой в кулак рукой. «Хоть болеть перестала. Вот
же подонок этот Кроу, жаль, что он не сдох. Еще и зима в этом году сырая, рана все равно
стынет».
-Граждане! - проникновенно сказал Робеспьер. «Братья! Друзья! Революция в опасности. Подлые
наймиты иностранцев хотят поставить Францию на колени. Мы избавились от паразита Бурбона,
не позволим опять надеть ярмо рабства на наши шеи. Поэтому любой, кто сообщит о
местонахождении грязного шпиона попов, выродка, по имени Теодор Корнель - окажет
неоценимую услугу революции. Опасайтесь лазутчиков, граждане, будьте бдительны!»
-Вот и все, - он легко улыбнулся и осушил серебряный бокал. «Видел же ты эти подметные листки,
те, что подписаны «Dieu Le Roi». Там все просто и понятно. Король - святой мученик, королева -
прекрасная страдалица, их дети - ангелы. Максимилиан Робеспьер - олицетворение дьявола.
Простонародье только такой язык и понимает, - Робеспьер дернул углом рта. Марат спокойно
сказал: «С листками этими мы разберемся, я за ними слежу. Их явно дворянин составляет, человек
образованный. Слышал ты, на западе, в Вандее, беспорядки?»
-Они там даже не французы, - презрительно заметил Робеспьер, открывая еще одну бутылку
бордо. «Дикари, лепечущие на своем наречии, живущие в землянках. Мы отправим туда десяток
полков Национальной Гвардии, с пушками, вся Бретань в крови искупается. Что там у нас еще? - он
кивнул на блокнот.
-Возвращаясь к попам, - Марат пошлепал мокрыми, раздутыми губами, - будет статья о том, что
все священники, не присягнувшие на верность конституции - должны быть гильотинированы. И
заметка о тебе, как ты и просил - лидер нации, не спит ночами, работает при свече, воспитывает
сына..., - Марат издевательски улыбнулся и осекся - Робеспьер смотрел на него холодными,
голубыми глазами.
-Воспитываю, - процедил он и тут в дверь постучали. Невысокий, кудрявый человек в испачканной
красками холщовой куртке, зажал в руке кисть: «Максимилиан, Жан-Поль, я заканчиваю, свет
уходит. Хотите посмотреть?»
Посреди гостиной был построен невысокий подиум. Тео - в роскошном, винно-красного шелка
платье, собранном под грудью, - по новой моде, стояла, накинув на плечи кипенно-белый шарф.
Темные, падающие ниже талии, тяжелые волосы были прикрыты, синим фригийским колпаком.
-Цвета республики, - восхищенно сказал Робеспьер. «Мадемуазель Бенджаман, Жак-Луи, - он
потрепал Давида по плечу, - пишет вас настоящим символом свободы. Марианна, - он ласково
улыбнулся, - знамя Франции. Эта картина будет висеть в Конвенте».
-Я очень рада, - сухо сказала Тео, снимая колпак. «У меня сегодня спектакль, господа. Я
вынуждена, вас покинуть. Вам накроют холодный ужин в малой столовой. Всего хорошего».
Робеспьер нагнал ее уже у двери: «Это ты настраиваешь Мишеля против меня. Не играй с огнем,
Тео, ты же знаешь...»
Она повернулась и презрительно взглянула на него - сверху вниз. «Ты можешь завтра отправить
меня на эшафот – отчеканила Тео, - только не забывай - Париж тебе этого не простит. Его
величество, упокой Господь его душу, - не сильно-то любили, а вот меня..., - женщина усмехнулась,
глядя на бледные губы Робеспьера.
-Бурбона, - собрался он с силами. «Луи Бурбона. Монархия упразднена».
-Как хочу, так и называю, - сладко улыбнулась она. «Можешь зайти к Мишелю, - она кивнула на
дверь детской, - ты же отец, - издевательски протянула Тео, - я не могу тебе этого запрещать».
Внутри пахло теплым молоком. Мадам Ланю, в переднике, следила за кастрюлькой, что стояла на
треноге в камине.
Мишель, в бархатных бриджах и курточке - сидел за маленьким, по его росту столом. «Это
мерзавец Корнель ему сделал, прежде чем сбежать, - вспомнил Робеспьер. «Ничего - найдем, как
миленького и казним».
-Франция - медленно, по складам читал мальчик искусно сделанную, рукописную книжечку - моя
родина. Францией правит король...
Робеспьер сглотнул и сказал: «Нет, мой хороший. У нас республика».
Мишель повернулся. Мальчик сверкнул ледяными, синими, будто небо, отцовскими глазами:
«Уходи. Я хочу своего папу».
-Я твой отец, - Робеспьер откашлялся. «Мишель, ты же знаешь...»
-Ты исчадие ада, - по складам, раздельно произнес ребенок и улыбнулся - торжествующе,
победно. Молоко, зашипев, перелилось через край кастрюли. Робеспьер, подавив ругательство -
вышел в коридор.
Тео стояла, тяжело дыша, над фарфоровым тазом. Она распрямилась и велела себе: «Нельзя!
Нельзя их выгонять, Джону и Марте нужны сведения. Терпи, скоро все закончится. Теодор тут, он
позаботится о нас, - женщина повертела в руках увядшую, белую розу, что стояла в вазе:
-Каждую неделю присылает, как и обещал. Господи, шестнадцать лет этим годом, как мы друг
друга знаем. Элиза должна сегодня прийти, свежий цветок принести, и записку от него. Моя
готова, - она нажала на выступ в шкатулке для драгоценностей. В потайном отделении лежал
маленький конверт.
В дверь постучали. Она услышала недовольный голос Франсуа: «Мадемуазель Бенджаман,
простите..., Там у нас еще один гость».
Тео открыла дверь и с сожалением подумала: «Постарел он, с тех пор, как Робера убили. Бедный,
вон, голова в седине».
-Кто? - тихо спросила она. Франсуа помолчал и, сдерживаясь, ответил: «Не думал я, что у него
хватит наглости сюда явиться».
Тео зашла в гостиную и застыла у дверей - Робеспьер разговаривал с легким, изящным,
безукоризненно одетым мужчиной, с коротко остриженными, светлыми волосами.
-А! - обернулся Максимилиан. «Позволь тебе представить - гражданин Донатьен Сад, депутат
Конвента и наш хороший друг».
Она все молчала, раздув ноздри. Мужчина, склонившись над ее рукой, вкрадчиво сказал: «Давно
не виделись, мадемуазель Бенджаман».
Низкие, закопченные своды трактира нависали над простыми, длинными деревянными столами.
В полуоткрытые ставни было слышен скрип колес разъезжающихся с рынка телег, ругань возниц,
в зал задувал резкий, пронзительный северный ветер.
Двое мужчин - высокий, мощный, широкоплечий, и пониже - сидели рядом, хлебая суп из
глиняных горшков. Федор оглянулся и стянул с волос вязаную шапку. «Тут все свои, - сказал он
собеседнику, - не продадут. Так что этот указ, об иностранцах?»
Лавуазье отложил ложку и вздохнул. «Я бился до последнего. Удалось отстоять Лагранжа и еще
кое-кого. Наорал на этих крикунов в Комитете Национальной Охраны, сказал им: «Да пусть бы
Лагранж хоть в Китае родился. Он гордость французской науки, великий математик, какая
разница, что у него до сих пор итальянское гражданство? О тебе, сам знаешь, - Лавуазье замялся,
и указал глазами в сторону «Друга народа», что валялся на столе, - сам знаешь, что говорят…»
-Пишут, - ухмыльнулся Федор. «Наймит попов, агент иностранных разведок. Помнишь отца Анри,
из церкви Сен-Сюльпис, того, что мадам Кроу отпевал?»
Лавуазье кивнул. «Той неделей в ванне нашли, - мрачно сказал Федор. «Говорят, сердце отказало».
-Ну, - протянул Лавуазье, - он все-таки был пожилой человек…
-Пожилой, - согласился Федор. «Только вот у него синяки на шее были, а еще - вся библиотека
разорена, документы сожжены…, В общем, месье Марат времени не теряет. А ты, - он зорко
взглянул на Лавуазье, - уезжал бы, Антуан, пока еще есть куда. Доберешься до Савойи, в горах
легче переходить границу. Я там в свое время все излазил, ископаемые искал. Начерчу тебе, как
ущельями пройти в Италию».
Лавуазье разломил покрытый расплавленным сыром кусок хлеба: «Ты бы свою страну бросил?»
-Я бросил - спокойно отозвался Федор. «Сбежал, как только меня в крепость собрались посадить».
В голубых глазах промелькнуло что-то, - подумал Лавуазье, - похожее на тоску. «Нет, - упрямо
сказал Лавуазье, - ты пойми, Теодор, не может, так продолжаться…Французы одумаются, поверь
мне. И потом, - он достал из кармана рабочей куртки шкатулку и мужчины закурили, - и потом, - он
тяжело вздохнул, - сам знаешь, что у меня…, - он повел рукой в сторону улицы. Федор кивнул:
«Знаю».
-Держи, - Лавуазье протянул ему холщовый мешочек и поднял руку: «Молчи. У меня пока деньги
