Виктор Соколов - Мастерская Бога

А Хмырь

Без грамоты остался,

Он так хотел ее иметь.

Он мальчугана-губошлепа

Причислил к сорту «нелюдей».

Он мать родную бы

Расшлепал

За «торжество» чужих идей.

Забитых в «мозги»

Несравненным

Начальством на политчасах...

Теперь

Я знаю людям цену,

Я взвесил годы на весах.

И ничему не удивился.

И ты мне,

Время,

Не перечь.

Я тоже, может, в мир явился

Мир на сомнения обречь.

Но это в будущем...

А в прошлом - Бамлаг.

Таежные места.

Где жить порою было тошно,

Зато душа была чиста.

* * *

Чугай всю ночь

В жару метался,

Сорвавшийся

В болезни ров.

И убедить себя пытался:

Он не болеет,

Он здоров –

Не ноет к непогоде рана.

Бодр духом.

Телом невесом...

Чугай под утро,

Как ни странно,

Забылся...

Погрузился в сон:

Приснилось –

Он по двум жердочкам

В ночи над пропастью идет.

Зыбка под ним опоры точка.

Спасенье или гибель ждет:

Неведомо...

Но есть надежда –

Он доберется до земли.

Как тяжела на нем одежда.

Еще шажок...

А там - замри!..

Постой немного!

Снова двигай! –

Шажок...

Затем еще шажок...

И вера в жизнь

От мига к мигу.

И страха подлого ожог.

И - ах! - рука

Из тьмы провала

Мост хилый

Рвет из-под ноги.

Чугай вцепился

В покрывало

И крикнул хрипло:

- Помоги...

Терялся крик,

Дробясь об стены.

О выступ терся моховой.

Под печкой глох,

Где жил бесценный,

Их полюбивший, домовой...

Чугай себя

Встревожил криком.

Встал.

Осмотрелся - никого.

Он тишь дверным

Наполнил скрипом,

Себя пугая самого.

Ступил из зоны за ворота,

Оставив стражу

Млеть в тепле.

Пропал в кустах

За поворотом.

Распадком двинулся к скале.

Он шел -

Над ним звезда лучилась.

Он шел тропой , как по меже.

Он думал:

«Что-то там случилось –

Скребутся кошки на душе...»

Родившись,

Мысль взбодрила, чтобы

Его поднять... по мере сил...

И он к скале через чащобы

Хлынцой по снегу затрусил.

* * *

Лутавин, на помосте стоя,

Сердчишко злобой горяча,

Вздымал кувалду над собою

И бил по голове сплеча.

Плясала тень

На склоне синем.

От крошек

Мир в глазах рябил.

Лугавин

В ярости бессильной

По голове кувалдой бил.

Блестели щеки –

Пот иль слезы?

Куржак махрился за спиной.

Лугавин

В сумасшедшей позе

Плясал над каменной стеной.

...Он вспоминал

Отца и дядю.

Он, плача, видел жизнь свою,

По воле «старших»

Ставшей адом

В чужом неласковом краю.

Этапы. Лагерные зоны.

Весь подневольный труд

В глуши,

Жестокий,

Нудный быт казенный –

Противу сердца и души...

Он не любил «Его»,

Чьим словом

Вставала из руин земля.

Желал царю! удела злого,

«Ему» - Живому - из Кремля.

Но был Живой недосягаем.

Шагало время тяжело. '

А в камне...

да!

Он осязаем.

На нем сорвет Лутавин зло.

Он голову без промедленья

Проучит...

Он покажет ей...

Лутавин к камню озлобленье

Таил - пригрел

В душе своей.

Но он до времени таился.

Открыть себя - какой резон?

Он двоедушием томился.

И вдруг -

Затмился горизонт.

И вдруг -

«Спасение» забылось.

Он мелкой злобой осажден.

В нем себялюбие забилось.

Он

Чувством личным побежден.

Ослепший в древнем мщеньи

Яром,

Спешит

Он подлый бунт продлить:

«Сейчас испорчу бюст ударом,

Чтоб на Чугая все свалить».

... Да!

С непочтеньем относился

К скале, что станет головой.

... Да!

На вождя давно косился.

И вслух ругал.

И не впервой...

Давно Лутавин факт имеет –

И собирался донести...

Одним

«Вождя» с Чугаем

«Склеет»

Заходом...

Господи, прости.

Закон отцов суров и краток:

Идеи ради не щади

Ни мать,

Ни сына

И ни брата.

И к цели - падай - да иди!

Ты - избранный

Судьбой и богом –

Не русским. Нет!

Родным - своим.

И голос он услышал строгий:

«Мы вечны.

Мы на том стоим.

Кто служит нам,

Того мы ценим.

И позволяем рабски жить.

А прочих

В жертву нашей цели –

В фундамент мира

Положить...»

Такое, люди, думать надо,

Давно просчитано во всем...

А для Чугая припасен

Был вариант иного склада.

... Когда поземка на скале

Играла их одеждой рваной,

Толпа ворчала:

- Хитрованы.

Мы мерзнем, а они в тепле.

- Подумашь - бюс...

Орлом летаешь.

Срубил - и на порог отца...

- А тут катушку помотаешь

Дык от начала до конца.

И потому-то

В дымке-вате,

Надвинувшейся на крыльцо,

Какой-то скользкий

Хитровато

Дыхнул Лутавину в лицо.

- Пахан сказал –

Замри и слушай -

Не будем разводить речей,

Ты Усачу отрубишь уши,

Пусть впредь

Не слушат стукачей.

Угодно будет

Нам - народу.

А коль не сделашь –

Видит бог –

Получишь, нет ли

Ты свободу,

А пику, - крест, -

Получишь в бок...

Все это высказал Лутавин.

Он гнал слова наперебой,

Когда Чугай его поставил,

Подняв с колен

Перед собой.

Враз

Озарилась ясным светом

Их скрытой жизни полоса,

Хотя не думалось об этом

Ни день назад, ни полчаса.

... Чугай

Прямил тропу вдоль сопки.

Сохатым вспахивал снега.

Нежданно у скалы высокой

Качнулась дальняя тайга.

Чугай споткнулся на бегу:

-Да ты?..

Убью… К едрене фене...

Лутавин сполз и на колени

Перед Чугаем встал в снегу.

Чугай Лутавина померил

Глазами –

Словно отрубил.

Но я Лутавину не верил

И по-ребячьи не любил.

Я понимал -

Он, впрямь, мне чуждый.

Живет,

Меж сильными мечась.

Должно быть,

Сердцем детским чуял:

«... Хиляк... - обманет

В трудный час».

Опять тащилась

Жизнь по кругу,

Справляла таинство свое,

Под мужиков глухую ругань

Работой полнясь до краев.

Опять

С рассвета до заката

В обрямках зековских

Пестры

На сопке голой и покатой

Герои наши жгли костры.

Хрипя вгрызались

В скальник стылый –

Тесали контуры лица.

И,

Наступая с фронта, с тыла,

Гранит рубили без конца.

Казалось,

День и ночь мешались –

Несли то морок, то мороз...

Насколько

Глыба сокращалась –

Настолько

Бюст объемно рос.

А вместе с ним

Под стук каменьев,

Слетавших вниз

Из гнезд своих,

Росло ваятелей уменье.

И то, что в душах жило их –

Добро и зло...

Оно извечно

Давалось жизнью неспроста.

И теплилось сперва

Как свечка

Пред горьким образом Христа,

Оно росло

И проявлялось.

И тайна, явью становясь,

Подчас

В свободных снах являлась,

Налаживала робко связь.

Они работой жизнь решали.

Упорно шли

вперед...

Вперед...

В пути преграды сокрушали –

Должно быть,

Наступал черед.

Один, второй –

Кайлой, зубилом.

И каждый потом снег кропил.

Их время,

Время торопило.

Да и начальник торопил.

Начальник навещал их часто –

И зависал над их душой.

Он был глазастый и ушастый,

В своих делах

Мастак большой.

Он говорил порой Чугаю:

- Ну, много сделали?

Кажи...

Горшки не боги обжигают –

И я смогу,

Лишь прикажи.

Знать,

Он себя в спецы зачислил.

«А што? -

Решил Чугай тогда, -

Мы подведем,

Чтоб наши мысли

Он нам советовал всегда.

Вождя мы в профиль

Высекаем -

К дороге левою щекой.

А правой…

Там попорчен камень –

С той стороны он не такой.

Придет начальник,

Успокоит.

Хозяин -

Он решает сам...»

Бюст левой целою щекою

Предстал с дороги Их глазам.

С любого места, - Часть за частью

Он сторону одну... являл.

Сказал начальник:

- Ваше счастье... -,

Им, значит,

Милость объявлял.

Чугай смолчал.

В нем мысль бродила:

Задумки распахать целик.

Мысль

Выход в камне находила,

Который был и так двулик.

Должно - он, мастер,

Словно Фидий,

Познал ваянье до конца.

И в камне,

Словно в жизни видел

И свет, и тень,

И... два лица.

А на дворе

Декабрь отвьюжил.

Там за морозным январем –

Февраль

Ветрами снег утюжил.

Но вешним солнцем озарен,

Март снег сосал,

Слюну пуская.

Затем настали холода.

Скалы заледенели скаты.

И

Привалила к ним беда.

В письме следов

Чужую строчку

Лутавин как-то увидал.

Он позабыл об этом тотчас,

Видать значенья не придал.

Иль, может, думал –

Обойдется

Ну, зек прошел...

Ну, что с того...

Случиться

Худшему придется,

Узе коснется не его...