Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том II
Как сможет бедный и честный отец семейства сохранить свою дочь в пору страстей неиспорченной и невинной, если она у своего порога будет видеть, как изящно одетая проститутка пристает к мужчинам, кичится пороком, блистает среди распутства и предается под покровительством закона самой безудержной распущенности? Сравнивая себя с ней, девушка решит, что добродетель не приносит никаких действительных выгод, и скоро перестанет с собой бороться. Рассудок не сможет дать ей ясного представления о преимуществах благоразумия; кругом она увидит только дурной пример, являющийся самым опасным соблазнителем, особенно для женщин.
Поэтому, даже самое смелое воображение вряд ли может что-либо прибавить к распущенности современных нравов. Как среди высших классов, так и среди низших испорченность такова, что дальше итти почти уже некуда.
В Париже насчитывают тридцать тысяч публичных женщин, то есть бродячих проституток, и около десяти тысяч менее распущенных, содержанок, которые ежегодно переходят из рук в руки. Прежде их называли влюбленными женщинами или женщинами, влюбленными в свое тело. Проституток никак нельзя назвать влюбленными, а если они и без ума от своего тела, то посещающие их, во всяком случае, не менее безумны.
Полиция набирает себе шпионок среди представительниц этого гнусного сословия. Ее агенты накладывают на этих несчастных контрибуцию, прибавляют к их распущенности свою собственную и подчиняют втихомолку своей тиранической власти этих несчастных, считающих, что для них уже не существует закона. Иногда полицейские выказывают себя еще более испорченными, чем самая последняя проститутка, которая тем самым приобретает право относиться к ним с презрением, — настолько их низость превышает все. Да, есть существа, стоящие еще ниже, чем продажные женщины, и такими существами являются некоторые представители полиции.
Полицейский приказ запрещает торговцам отдавать этим женщинам на прокат — понедельно или поденно — платья, меховые вещи, накидки и разные другие наряды. Это указывает, с одной стороны, на ужасную нищету, а с другой — на страшное ростовщичество, к которому торговцы бесстыдно прибегали по отношению к этим существам, не имеющим ни обстановки, ни туалетов и в то же время испытывающим потребность лучше одеваться, чтобы получать более высокую плату; ибо в меховой накидке они могут быть более требовательными, чем в простом казакине.
Еженедельно происходят ночные аресты, и притом с такой поспешностью, которая не может не вызвать порицания у постороннего наблюдателя, несмотря на все его презрение к тем, кого так третируют. Он невольно подумает о насилии, производимом ночью в жилище этих особ; о слабости женского пола, о скверном обращении, которому подвергают его представительниц, и о плохих последствиях, которые это может вызвать, так как эти существа иногда оказываются беременными. Ибо разврат не всегда избавляет их от материнства.
Их отвозят в тюрьму на улицу Сен-Мартен, а каждую последнюю пятницу месяца они предстают перед полицией, то есть на коленях выслушивают приговор, обрекающий их на заключение в Сальпетриер. У них нет ни поверенных, ни стряпчих, ни защитников; их судят весьма произвольно.
На другой день их помещают в длинную открытую повозку, в которой они, скучившись, едут стоя. Одна плачет, другая стонет, третья закрывает лицо; наиболее наглые выдерживают взгляды черни, осыпающей их руганью, и отвечают на нее непристойностями, не боясь свистков и угроз, которыми их провожают. Позорная повозка проезжает по городу среди бела дня; толки, возбуждаемые этим шествием, представляют собой еще новое нарушение общественной пристойности.
Самые шикарные и матроны при помощи небольшой суммы денег добиваются разрешения ехать в закрытой повозке.
В убежище их осматривают и отделяют зараженных, которых отправляют затем в Бисетр, где их ждет либо излечение, либо смерть: новая картина, напрашивающаяся на мое перо. Но я пока воздержусь от нее. Я содрогаюсь перед ее описанием и еще не чувствую себя оправившимся от ужасных впечатлений, которые она оставила во всем моем существе.
О ты, счастливый житель Альп, мирно дышащий горным воздухом вдали от наших городов! Ты видишь только невинных, чистых, девственных красавиц, подобных снегу, который венчает лучезарные вершины гор, опоясывающие горизонт. В этом приюте добродетелей, таком далеком от мишурного логовища разврата, чуждого твоим простым и мирным вкусам, учись познавать и ценить чистые объятия нежной супруги и ласки любимой сестры. Ты знаешь, сколько очарования и привлекательности придают красоте душевная чистота и неподдельная и трогательная скромность; какая бездонная пропасть лежит между искусственной улыбкой и взглядом парижанки и оживленным, стыдливым лицом девушки, блистающей свежестью и здоровьем, для которой слово разврат лишено всякого смысла. О трижды счастливые республиканцы! Храните в своих мирных убежищах чистоту нравов, — это залог счастья и домашних добродетелей! Оплакивайте юного безумца, который в опьянении тщеславной пышностью, влюбленный в суетную роскошь, обманутый беспутной свободой, спешит окунуться в грубое сладострастие столицы! Удержите, свяжите его! И чтобы постыдные слова не коснулись невинного слуха покидаемых им юных красавиц и не заставили их покраснеть (хотя они и не поймут значения этих слов), — скажите ему на языке избранных: Siste, miser! Ibi luxus et avaritia matrimonio discordi junguntur; ibi ingenuitas morum corrumpitur et venditur auro; ibi horribilis cacomonades Veneris templum et voluptatum sedes occupat; ibi amoris sagittæ mortiferæ et venenatæ; ibi exercentur artes damnosæ seu saltem vanæ et prorsus inutiles; ibi moventur lites et jurgia; ibi justitia ipsa gladium pro miseris tenet; ibi miseros agricolas excoriant et procurator et publicanus, nec missura cutem, nisi plena cruoris, hirudo; ibi fastus et opes dominantur; ibi virtus laudatur et alget, dum vitia coronantur. Unde proverbium frequens et solemne: «Omne malum ab urbe»[11].
Сумму, которую тратят на публичных женщин (я подразумеваю под этим все их разновидности), можно определить приблизительно в пятьдесят миллионов в год. Расходы же на благотворительность не превышают и трех миллионов. Такое несоответствие наводит на размышления. Эти громадные деньги идут на модисток, ювелиров, на наемные экипажи, рестораны, харчевни, меблированные комнаты и пр. и пр. А особый ужас вызывает сознание, что если бы проституция вдруг прекратилась, то двадцать тысяч{74} женщин погибло бы в нищете, так как в столице труд несчастных женщин не может удовлетворить их потребностей и не окупает пропитания. Таким образом, разврат является как бы неразлучным спутником населенных городов. Бесчисленное количество всякого вида ремесел существует только благодаря быстрому обороту денег, поддерживаемому развратом. Даже скупец тащит из сундука золото, чтобы оплатить юные прелести, которые подчиняет ему нужда. Присущая ему страсть побеждается другой, еще более могущественной. Ему жалко золота, он плачет, но золото его утекло.
239. Куртизанки
Этим именем называют тех женщин, которые осыпают себя бриллиантами и продают свою красоту по наивысшей цене, не обладая зачастую большей красотой, чем какая-нибудь бедная девушка, продающая себя за гроши. Но судьба, прихоть, известная ловкость, некоторое искусство и ум создают огромную разницу между женщинами, преследующими одну и ту же цель.
Начиная с гордой Лаисы, стремящейся в Лон-Шан{75} в блестящем экипаже (который, не будь в нем женщины сомнительного облика, сочли бы за экипаж какой-нибудь юной герцогини), и кончая жалкой проституткой, изнывающей под вечер где-нибудь на углу, — какая бесконечная иерархия в одном и том же ремесле! Какое множество различий, оттенков, названий, — и все для того, чтобы выразить по существу одно и то же!
Сто тысяч ливров в год или серебряная, а то и медная монета за четверть часа обуславливают эти определения, обозначающие лишь различные ступени порока и величайшей нищеты.
Куртизанок можно поставить между проститутками и женщинами, находящимися на благовидном содержании. Один писатель дал им очень верное определение: «Их можно принять за самок царедворцев{76}. Они обладают теми же пороками, прибегают к тем же хитростям и тем же средствам; ремесло их так же неприятно, так же утомительно, и они также ненасытны. Словом, между ними существует большее сходство, чем между самцами и самками многих зверей».
240. Содержанки
Считаясь рангом ниже куртизанок, они в то же время менее их развращены. Они имеют любовника, который им платит, над которым они смеются, которого обирают, и еще другого, которому они платят в свою очередь и ради которого делают тысячи глупостей.
Эти женщины либо становятся бесчувственными, либо любят до безумия. В последнем случае они выплачивают любви дань нежного сердца. С годами ими овладевает безумное желание выйти замуж. Мужчины, предпочитающие деньги чести, женятся на них и унижают себя этим браком. Обычно такими женихами являются бесталанные скрипачи, посредственные художники, бедные архитекторы.
