Антон Первушин - Отдел «Массаракш»

Мне идти надо, — сказал Птицелов. — Если позволишь…

Погоня за тобой, — отозвался упырь. — Трое. Очень злые. Выродки.

Догадываюсь, — вздохнул Птицелов. — Убить меня хотят.

Голодны? — поинтересовался упырь.

Птицелов хмыкнул.

Сыты, — сказал он. — Опасаются они меня. И ботинки им мои глянулись.

Упырь, яростно почесав за ухом, обронил:

Люди никогда не сыты.

Птицелов не стал спорить.

Идти мне пора, — повторил он с тоской. — Светает.

Идем! — Упырь мотнул тяжелой башкой. — Провожу до заставы.

И он бесшумно потрусил вперед. Птицелов подобрал карабин, зашагал следом. Шли быстро, не слишком петляя. Видно, упырь хорошо знал дорогу к человеческому поселению.

Мировой Свет усилил накал. Потянуло утренним холодком. В лесу пробуждались птахи, перекликались простуженными голосами, но испуганно замолкали, когда упырь и мутант приближались к их гнездовьям. Впрочем, Птицелов не тешил себя иллюзиями. Птахи боялись исключительно упыря. Его все боялись — даже медведь-лакомка спешно покинул усыпанные сладкими ягодами заросли, стоило упырю оказаться неподалеку. Птицелов слегка запыхался, стараясь поспеть за проводником, но был рад радехонек. С таким спутником нигде не пропадешь. Но вот они перемахнули через кювет и выбрались на дорогу.

Застава там! — Упырь приподнял могучую лапу и-показал направление. — Ступай.

Как тебя зовут? — спросил Птицелов. — У тебя есть имя?

У последнего щенка есть имя, — отозвался упырь. — Назови сначала себя.

Меня зовут Птицеловом.

Упырь фыркнул, помотал лобастой башкой, как будто его опять разбирал смех.

Зови меня Псоем из клана Итрчей, — сдавленным голосом произнес он. — Это мое почти настоящее имя.

Хорошо, Псой, — сказал Птицелов. — Я запомню.

Запомни, — буркнул упырь и добавил: — Мы еще встретимся, Ловец Птиц!

И канул. Только когти шарахнули по бетону. Птицелов проводил его взглядом. Вздохнул, поддернул ремень карабина и зашагал на север.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Заставу Птицелов увидел, как только вышел из-за поворота, оставив за спиной заросли лещины и пахнущий грибами валежник.

По обе стороны от старого шоссе возвышались два неказистых здания из серого бетона: в один и в два этажа. Над двухэтажным развевался черно-желтый флаг и торчала мачта радиоантенны, а в окнах одноэтажного не хватало стекол. Чуть в отдалении трепетало на ветру полотно армейских палаток. Возле них стояла какая-то машина, скрытая под камуфляжной сеткой.

Двое часовых неторопливо выдвинулись навстречу Птицелову.

— Ружбайку давай сюда, — сказал один из них. — И торбу тоже.

Птицелов сделал так, как ему приказали. — Сам кто будешь? — спросил второй. — Из фермеров?

…Вся прежняя жизнь Птицелова проходила среди мутантов. С рождения он привык видеть рядом с собой изуродованных созданий. Мать с неестественно длинными руками. Отец, который умел дышать под водой. Кузнец Скибу — из его левой лопатки росла недоразвитая ручка. Дурачок Пишту с четырьмя глазами, одни из которых — на затылке. Пакуша со двиным рылом вместо носа. Добрый, но страшный, как божийгнев, друган Бошку. Лия — очень тонкая и очень красивая в нечеловеческой своей красоте.

Раньше северян Птицелову доводилось видеть все больше издалека и то — сквозь прицел. Пошли как-то с Бошку и Хлебопеком на оленя и едва не наскочили на каких-то очень важных дядек в сопровождении взвода черно- беретников. «Дядьки» установили в лесу железные ящики со стеклышками, а потом удалились, оглядываясь украдкой, как недоросли, что затеяли шкоду. Явно замышляли недоброе. И против кого? Против мутантов ведь… Других на той стороне Голубой Змеи — раз-два и обчелся. Птицелов, Бошку и Хлебопек тогда вдребезги разломали эти ящики да помочились на них. В поселок вернулись очень довольные собою. Хотя и без добычи.

Похожий на грязного борова дезертир — не в счет. Он был уродливее и грязнее самого чудовищного мутанта: гнилая изнутри коряга, не человек.

А здесь — двое парней. Рослые, с правильными чертами лица и пропорциональным телосложением. Внезапно Птицелову показалось, что он видит перед собой живые статуи титанов из Публичной библиотеки.

Неужели эти красивые люди расстреливали безоружных мутантов? Из огнеметов — по хижинам, из автоматов — по мутантам, что ополоумели от ужаса! А потом — контрольные для тех, кто еще дышал…

Внезапно Птицелов почувствовал к ним — краснощеким и упитанным — жгучую ненависть. Он прищурил левый глаз, поглядел на одного солдата, прищурил правый — зыркнул на другого. Сзади за поясом у него оставался верный тесак. Лезвие как будто ожило, налилось нестерпимым жаром — так просилось оно наружу.

Язык проглотил?

Что ж, теперь придется обвыкаться. Выбирать нужно, брат-мутант. Что важнее — отыскать и попытаться вывести на чистую воду пришельцев или мстить каждому встречному

солдату?

Когда-то он помогал матери ухаживать за свиньями. И огородничал по мере сил — вплоть до дня похищения Лии. Поэтому с какой-то стороны он был фермером. Пожалуй, тут никому врать не нужно.

Фермер… — выдохнул он.

Имя?

Птицелов, сын Сома, — проговорил с вызовом.

Солдаты заулыбались так, словно услышали скабрезную шуточку.

Чего-чего?

Птицелов повторил.

А человеческое имя у тебя есть?

Помотал головой. Поглядел вопросительно:

мол, долго ли соображать будете?

Солдаты сразу поскучнели.

Как это нет нормального имени? Не положено так! Это только у мутантов, массаракш, нет имен. Давай, парень, не мели чушь. На границе шутки шутить себе во вред только.

Я и есть мутант. Не признали, что ли? Из долины Голубой Змеи! — Птицелов развел руки в сторону: мол, полюбуйтесь, если не видели. — Иду на поселение. Хочу поближе к людям перебраться. Потому как право имею! — позволил он на последней фразе нахальную нотку.

Солдаты переглянулись.

Мутант? — переспросили Птицелова. — А ты ничего не путаешь? Не слишком-то ты и похож…

Как я могу?»

Ну вот… Притащился на наши головы! Из-за тебя на карантине куковать придется! Не заразный хоть? Нет? Язв нету? Птицелов опять помотал головой.

Ну пошли тогда! Раз на поселение, массаракш… — бурчали солдаты. — Прутся всякие, и всем — на поселение, массаракш! Слушай, а ты точно мутант?

Точно, точно.

Сначала его привели к двухэтажному зданию. Им навстречу вышел третий солдат, был он чуть старше сопровождающих Птицелова и держался на порядок увереннее. Солдаты обращались к нему «господин капрал». В нескольких словах да в пяти-шести «массарак- шах» они передали суть разговора с Птицеловом. В это же время в окно выглянул усатый человек в мундире с офицерской шнуровкой. Он приоткрыл раму, вопросительно поднял седые брови.

Разрешите доложить, господин штабс- ротмистр! — обратился к нему капрал. Получив в ответ холодный кивок, он продолжил: — При пересечении государственной границы задержан мутант! Идет из долины Голубой Змеи. Называет себя Птицеловом. Говорит, что направляется на поселение, поближе к людям. С собой имел армейский карабин системы «варинару» и вещмешок с личными вещами.

Офицер смерил Птицелова презрительным взглядом.

Зарегистрировать и сдать в санобработку! — распорядился он, а затем добавил с издевкой: — Гляди, не нахватайся от него вшей, капрал!

Так точно, господин штабс-ротмистр!

Часовых сменили, солдаты отправились к одной из палаток, а капрал завел Птицелова внутрь одноэтажного здания.

Перед тем как перешагнуть порог, Птицелов поглядел на лес, на пасмурное небо. Дураком он не был, и солдатам не доверял ни на грош. Боязно ему было идти в застенок послушным телком, но другого выбора, похоже, не оставалось.

Шагай, массаракш!

…На такие «хоромы» — со старой побелкой на потолке и облупившейся краской на стенах — он и в развалинах мутантов насмотрелся. Птицелова удивило, что нормальные люди живут и работают в таких же нищенских условиях. Впрочем, удивило несильно, потому как понимал, что здесь, в самой глухой из всех глухих окраин, дворцов ему не увидеть. Капрал распахнул оббитую жестью дверь, указал рукой на железную лестницу, которая вела в полуподвальное помещение. Птицелов, скрепя сердце, ступил на ржавые ступени. Внизу воняло плесенью, застоявшейся водой и мочой. Тепло было и парко, почти как в баньке у старого Отту, только жару чуток не хватало.

В свете тусклой лампочки — настоящей электрической! — Птицелов увидел узенькую комнату. В противоположной стене — две двери, одна была заперта, вторая приотворена. Две потертые скамьи, пустая вешалка и железный ящик — вот и вся обстановка.