Анна Орлова - Аромагия
А Петтер просто молча пожирал меня глазами, не в силах побороть радость - запах апельсинов, пачкающих руки маслом, сладко-кислых, ярких.
- Представься! – перекрывая шум, сурово велела мне хель с выкрашенным в зеленое лицом - Мать матерей всего острова. Надо думать, именно она председательствовала на этом суде.
- Мирра, дочь Ярослава и жена Ингольва, - послушно назвалась я и, с некоторым трудом вспомнив, как полагается обращаться к суду, попросила: - Ваша честь, дайте мне минуту.
- Хм, - Мать матерей заинтересованно склонила набок голову и согласилась: - Ну, давай!
Я благодарно кивнула – и шагнула прямо к клетке, в которой бесновался Ингольв. Бросились в глаза его апоплексическая краснота, руки с обкусанными ногтями, форма со споротыми погонами.
Сняв перчатку, я с некоторым усилием стянула с пальца золотое кольцо и протянула Ингольву.
- Возьми, - во внезапно упавшей тишине голос мой прозвучал неестественно громко. – Я больше не считаю себя твоей женой.
- Шлюха, - словно выплюнул Ингольв, с силой отталкивая мою руку.
Кольцо, звеня, покатилось по полу.
В зале вспыхнули шепотки. Люди вытягивали шеи, стараясь лучше разглядеть происходящее.
Я же, как можно равнодушнее пожав плечами, вернулась на свидетельское место.
- Ну и что расскажешь? – поинтересовалась Мать матерей, которой это представление явно пришлось по вкусу.
- Правду, - пообещала я, приступая к рассказу. К счастью, опыт с Валерианом не прошел даром: слова нанизывались легко, как бусины на леску...
Ингольв неоднократно прерывал мой рассказ выкриками и проклятиями (вот уж кто сразу поверил в вину Петтера!), так что угомонила его лишь угроза заморозить дебошира. После этого говорила я в звенящей тишине - никому не хотелось испытывать на себе ледяную магию, тем более в нынешних обстоятельствах.
- Вот и все, - закончила я, разведя руками.
Мать матерей слушала меня, как ребенок сказку, подперев щеку рукой и кивая в наиболее напряженных моментах. Лица драконов казались высеченными изо льда, но и они слушали предельно внимательно.
- Ай, Петтер, сын Утера, встань, - велела Мать матерей, когда я умолкла. – Это правда?
- Нет! – звонко и четко возразил Петтер, вздернув подбородок. Я едва не застонала от досады. Идеалистичный юнец! – Я виновен в измене. Могу в этом поклясться.
Я до боли прикусила губу. Отличная формулировка, все ведь сочли его слова признанием вины перед хель, а в действительности... Впрочем, у Петтера была отличная практика, как солгать, не сказав ни слова неправды.
- Ай, ты понимаешь, что тогда тебя осудят, как остальных? – Мать матерей вперила в него внимательный взгляд, однако Петтер не дрогнул.
- Я готов нести ответственность наравне со всеми! – отчеканил он.
Вот паршивец, как складно заговорил!
- Садись, - кивнула Мать матерей. Кажется, стойкость Петтера произвела впечатление даже на нее. – Ай...
Что она хотела сказать, осталось тайной. Один из драконов коснулся ее плеча и что-то тихо сказал на ухо. Подумав, она кивнула и проговорила громко:
- Ай, ладно! Перерыв на полчаса!
Из зала меня вывел Исмир. Я старалась ни с кем не встречаться взглядом, понимая, что отныне для общества Ингойи я хуже, чем прокаженная.
Дракон отвел меня в торец коридора, спиной заслонив от любопытных глаз.
- Можно мне поговорить с ним? – спросила я тихо.
- Разумеется, - согласился Исмир. – Только вам придется несколько минут побыть одной. Я пока попрошу, чтобы его перевели.
Я кивнула. Не слишком большая цена...
- Госпожа Мирра к подсудимому Петтеру, - сообщил Исмир конвоиру. Ладони дракона веско покоились на моих плечах.
Солдат кивнул и рывком распахнул передо мною дверь.
- Я останусь здесь, - тихо проговорил Исмир, и я несмело ему улыбнулась, благодаря за деликатность.
Юноша стоял у окна, спиной ко мне, но стремительно обернулся, услышав стук. Он не был скован, и лишь осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что он пережил.
- Зачем вы это сделали? – спросил Петтер напрямик, неприступно скрестив руки на груди. И острый травянистый запах осоки – режущей пальцы, стоит ее тронуть.
- Зачем?! – возопила я, в два шага преодолев расстояние между нами, и вцепилась в отвороты его шинели.
Он рефлекторно отшатнулся, разом растеряв напускное безразличие.
- Вы, самоуверенный юнец! – восклицала я, с каждым словом встряхивая его за грудки. Я была в ярости, игнорируя то, что он выше меня и, разумеется, сильнее. – Как вы посмели?!
- Посмел – что? – наконец поинтересовался Петтер, придержав меня за руки. – Я дважды предал своего командира и должен за это ответить!
Холодная уверенность его слов взбесила меня еще больше, хотя мгновение назад я могла поклясться, что это невозможно. И это красноречивое «дважды»...
- Ах, предали?! – почти прошипела я, глядя в темные глаза. – И теперь, разумеется, хотите «смертью искупить» и все такое? Так вот, не выйдет! – я вырвала руку и обличающе ткнула его пальцем в грудь. – Раз уж вы поступили, как считали нужным, имейте теперь смелость принять последствия. И жить – слышите! – жить с этим. А не заставлять меня оплакивать вас!
В запале я даже не замечала, что стою вплотную к нему, почти прижавшись к грубому сукну шинели, и кричу. Потом будто споткнулась о его взгляд.
- Мирра, - выдохнул он и нашел губами мои губы...
За тонкой дверью, в серой казенной обстановке, мы целовались. Упиваясь теплом юноши, я позабыла обо всем – о конвоирах за стеной, об Исмире, о суде.
- Я люблю вас, - тихо сказал Петтер, осторожно прижимая меня к себе.
Открытый взгляд, упрямо выдвинутый подбородок, горькая усмешка на еще совсем детских припухших губах... И запах – бальзамовый, протяжный аромат ладана. Спокойная вера.
- Обещайте мне, - потребовала я отчаянно. – Обещайте, что будете жить! Исмир поможет вам, только не упрямьтесь! А я... Я уеду с вами, куда скажете. Только живите!
Петтер обнял ладонями мое лицо, провел большим пальцем по губам...
- Не надо, - печально улыбнулся он. – Что я могу вам дать? С ним вам будет лучше.
Можно было не спрашивать, кого он имел в виду.
И от земляного, древесно-дымного аромата ветивера, смешанного с пьянящим медовым жасмином, мне хотелось плакать.
- Обещайте! – настойчиво повторила я.
- Обещаю, - твердо ответил Петтер. – И спасибо вам за...
- Время! – приоткрыв дверь, сердитым шепотом сообщил конвоир. Надо думать, он изрядно нервничал из-за нарушения порядка. – Уходите, быстро!
- Мирра, уезжайте! – в спину мне успел сказать Петтер. И, уже совсем тихо: - Не надо вам этого...
Долго гадать о смысле его слов не пришлось. У входа в суд меня уже поджидали разъяренные родственники и друзья подсудимых. Новость о моем выступлении распространилась, как пожар.
- Шлюха! – крикнул какой-то прыщавый юнец с лихорадочно горящими (то ли от эмоций, то ли от простуды) щеками.
- Продажная тварь! – уверенно поддержал какой-то солидный господин в мундире.
- Своих продала! – отчаянно крикнула полубезумная женщина в засаленном бедном платье. - С не людью снюхалась!
Самое страшное, что среди этого моря лиц взгляд то и дело выхватывал пациентов, соседей, знакомых. Те, кого я лечила когда-то, теперь швыряли в меня обидными и злыми словами. И, надо думать, через минуту в ход пошли бы заботливо припасенные огрызки и камни...
Однако за спиной моей айсбергом возвышался Исмир, по одному жесту которого леденцы закрыли меня собой. Чуть поодаль уже надрывался свисток, призывая полицейских на подмогу.
Вот только как я могла не видеть? Госпожа Мундиса, походившая на увядшую розу, - ее муж тоже был там, на скамье подсудимых. Заплаканная Гуда, один из сыновей которой служил под началом Ингольва. Служанка господина Гюннара. Хмурый кондитер Эгиль. Господин Бранд – неопрятный, небритый, с помятым лицом запойного пьяницы и в засаленной одежде. Вероятно, хель выставили его из дома, а больше идти ему некуда...
- Пойдемте, - кратко скомандовал Исмир, придерживая меня за плечи. – Вам лучше пока вернуться к сыну. Я обо всем позабочусь.
А я переставляла ноги, стараясь не думать, не чувствовать, не помнить.
Можно долго говорить о том, что они сами виноваты. О преступлении против государства, о судьбе хель и драконов, о правах на землю и договорных обязательствах. Но этого не объяснить близким тех, кого сейчас судили там, в сером казенном доме с решетками на окнах. Разве холодные слова «закон» и «справедливость» заменят им отца, брата, мужа?
Ненависть похожа на дрожжи. Попав в питательную среду, она стремительно пенится, вырастает шапкой...
А я отныне не просто жена преступника. Мы с Валерианом стали изгоями...
Вновь потянулись долгие дни. Поступок мой, пусть глупый и даже безрассудный, снял камень с души, и изматывающая тоска отпустила.
По здравом размышлении я не стала раскрывать сыну деталей своей поездки. Сказала лишь, что ездила по делам и за вещами...
