Время шакалов - Станислав Владимирович Далецкий
– Давайте сходим ко мне на чердак, неожиданно предложил Михаил Ефимович, может и одежонку какую, присмотрите, а заодно, и моё убежище навестите – глядишь и пригодится.
– Дело говорит, Тихий,– откликнулся Иванов, – пошли прямо сейчас, чтобы не тянуть, а еду и водку возьмем с собой: здесь бомжи могут украсть в наше отсутствие – вон, даже твоё лежбище, где ты, Тихий, спал, разорили и все тряпки и одеяла унесли.
Не мешкая, все трое поднялись и пошли к Михаилу Ефимовичу на чердак, где и оказались через двадцать минут.
– Хорошо ты, Тихий устроился здесь, – говорил Хромой осматривая чердак и жилой уголок Михаила Ефимовича, огороженный рекламной афишей на пластиковой пленке. Всё у тебя здесь есть, что нужно для жилья – прямо как на даче. Жаль, что не отапливается этот летнее убежище, тогда бы мы перебрались сюда от проклятых соседей – воров.
– Там, внизу, в подвале проходит теплотрасса, если что, можно в холода прятаться,– подсказал Михаил Ефимович своим товарищам.
– Ладно, спускаться будем – посмотрим, а сейчас давай Тихий стаканы, устроим твои проводы, – поторопил их Иванов, которому не терпелось допить водку свою, а если Хромой согласиться, то и вторую бутылку прикончить здесь же.
Михаил Ефимович подал стаканы и остатки еды из своей продуктовой коробки – еду в дорогу, а именно: консервы, хлеб, лапшу быстрого приготовления «Доширак» и круг колбасы он уже упаковал в пакет, что лежал поодаль. Рядом стоял рюкзак, где были уложены две рубашки, брюки и пара свитеров, которые он брал с собой в дорогу.
Чистая одежда в дорогу: костюм, ботинки, рубашка джемпер, плащ и прочие атрибуты одежды, лежали там же, на подстеленной пленке. Ненужный ему костюм, несколько засаленный, висел на вешалке, а под ним была стопка одежды, оставляемая им на чердаке. Эту одежду, и ненужную ему обувь он и предложил своим товарищам для завтрашнего банного дня.
Они, не глядя, уложили вещи и обувь в пакеты, допили свою водку – вторую бутылку Хромой так и не позволил трогать, и собрались в обратный путь: Иванов опасался визита бомжей, а здесь оставаться было нельзя – не ночевать же на столетнем слое голубиного помета, поскольку лежанка была лишь одна.
Михаил Ефимович пошел провожать гостей. Они вышли из полуподвала, обогнули дом и пошли по тропинке к виднеющимся за пустырем жилым кварталам. Проходя низину с ручьем и березой на берегу, он сказал, показывая на березу: «Весной, когда я лишился жилья и не видел для себя никакого выхода, именно на этой березе я хотел повеситься, но веревки не было с собой. Пошел искать веревку, облазил этот дом, поднялся на чердак и свалился там от гнетущей усталости, а проснувшись, понял, что ещё не всё кончено – можно пожить и на чердаке: так там и остался.
Завтра кончаю свою московскую жизнь и уезжаю домой: возвращаюсь сам к себе – здесь я понял, наконец, что прожил бесполезную и бессмысленную свою единственную жизнь в поисках удачи и в борьбе за московское жильё, которых так и не добился, но потерял себя как личность и как человека. Надеюсь, остаток жизни провести на родине спокойно и без суеты среди таких же спокойных и рассудительных людей, не алчущих богатства любой ценой и довольствующихся хлебом насущным.
Давайте здесь и простимся. Я пойду назад заканчивать сборы в дорогу, а вы идите вперед, и, надеюсь, тоже найдете выход из своей сегодняшней жизни».
Они расстались на берегу ручья и Михаил Ефимович, ещё раз напомнив друзьям номер телефона своей соседки, и пожелав им удачи, повернул назад к своему чердаку, где собирался провести последнюю свою ночь в Москве, чтобы поутру спокойно отправиться в дорогу, ведущую к его родному дому.
XIX
Михаил Ефимович возвращался на чердак, почти напевая и без привычной осторожности, а зря: издали, от заброшенного цеха фабрики за ним наблюдали трое парней – наркоманов.
Он привычно спустился в полуподвал, поднялся на чердак, не закрыв люк, и сняв пиджак, прилег отдохнуть перед дальнейшими сборами.
В наступившей тишине он вдруг услышал чьи-то шаги и, приподняв голову, увидел, как три фигуры одна за другой поднялись из открытого люка и направились прямо к нему. Михаил Ефимович едва успел вскочить с лежанки, как к нему приблизились трое парней, лет по восемнадцать, с изможденными лицами и лихорадочным блеском в глазах.
Судя по их виду – это были наркоманы со стажем: таких он встречал, иногда, здесь на пустыре или у заброшенных домов, где проживали его друзья.
– Ага, попался бомжара, – злобно сказал ближайший к нему парень со шприцем в руках, – мы, приличные люди, ищем там внизу местечко, чтобы ширнуться и полежать в кайфе, а здесь, какой-то бомж устроил себе курорт, обзавелся хозяйством и не приглашает в гости! Нехорошо это, не по– человечески, – продолжал парень, осматривая в чердачных сумерках его жилище.
Михаил Ефимович сжался от дурных предчувствий. – Эх, старый я дурак, – подумал он, отодвигаясь от парней, – привел гостей прошенных, а за ними появились и непрошенные. Кто знает, что у них на уме? А вдруг, будет как с Черным? – он похолодел от ужаса, но спокойно и примирительно сказал: «Из дома выгнала жена, вот и решил здесь несколько дней перекантоваться, так что место скоро освободится и занимайте его, если нужно».
– Не надо нам мозги пудрить, – сказал другой парень, перекрывая Михаилу Ефимовичу путь к выходу с чердака, – мы тебя здесь давно видим, когда приходим ширяться, но ты всегда исчезал незаметно и неизвестно куда, а сегодня друзей своих привел и сам на свет вылез – вот мы по следу и добрались до твоего логова.
– Ладно, ребята, оставайтесь здесь, а я уйду, – сказал Михаил Ефимович, беря свой пиджак и делая шаг к выходу.
– Стой, сказал! – крикнул парень со шприцом, – никуда ты не пойдешь, пока мы не разрешим, что вряд – ли.
Михаил Ефимович рванулся к выходу, но парень со шприцом в руке схватил его за рубашку и с размаха всадил шприц ему в ногу выше колена. Игла вонзилась в мякоть ноги до самой кости. От нестерпимой боли Михаил Ефимович взвыл, но другой парень, ударом в голову сбил его с ног и крикнул: «Давайте веревку, свяжем этого шустрого дедка, чтобы не дергался, а там
