Арийская колыбель - Абрашкин Анатолий Русь - арийская колыбель

Вот теперь Украина уже не входит в состав Россий­ского государства. Но представим, что пройдет еще тысяча лет, ведь тогда тоже, может быть, придется до­казывать, что Киевскую Русь создавали русские! Ис­торики будут говорить о присутствии в Поднепровье множества племен, говорящих на различных языках, но даже не заикнутся о ведущей роли русского народа в союзе этих племен. Вполне возможно, что в будущем возникнет в точности такая же ситуация, как и с исто­рией Средиземноморья во II тысячелетии до н. э. Какие русские в Трое? Да те самые, о которых писал Гомер и безвестный автор «Слова о полку Игореве»!

Можно вводить в заблуждение одно, два, несколько поколений, но рано или поздно этот обман раскроет­ся. Можно сколько угодно говорить, что Гомер творил исключительно на «греческой почве», вдалеке от тех просторов, на которых обитали наши предки — арии. Но вот мнение двух специалистов, А. А. Алексеева и Н. М. Ботвинника (из послесловия к книге А Н. Егунова «Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков». М.: Индрик, 2001): «Перевод «Илиады», выполненный Гнедичем, занимает исключительное место в русской литературе. Ни одна культурно-языковая традиция в

Европе не смогла с такой всеобъемлющей полнотой передать содержание и литературную форму гречес­кого эпоса, как это сделала русская. С одной стороны, структура русского слова и просодика стиха (располо­жение ударений в системе стихотворных размеров. — А. А.) позволили найти размер, почти без искажений передающий дикцию подлинника, с другой стороны, эстетические формы русской речи неожиданно ока­зались внутренне созвучны Гомеру… Идея народности, пробившаяся в язык и литературу с конца XVIII в., ста­ла обретать реальные формы, которые нашли себе вы­сшее воплощение в труде Гнедича. Естественная речь этого творения не допускает мысли о том, что перед нами перевод, и только это позволяет ее содержанию стать принадлежностью национальной русской куль­туры».

За академической бесстрастностью этого отзыва ученых скрываются, не побоимся сказать, ошеломля­ющие выводы. Во-первых, ни один европейский язык не может передать красоты и звучания гомеровского слога так, как русский. Но не следует ли отсюда, что русский и греческий языки наиболее близкие родс­твенники из всех существующих? Думаем, что следует. Далее, «эстетические формы русской речи неожидан­но оказались внутренне созвучны Гомеру». Почему не­ожиданно? При истолковании имени Гомер в Библии исследователи безоговорочно принимают для него значение «киммериец». Киммерийцы обитали на юге России и входят в число предков современных рус­ских. Они активно проникали в Малую Азию, а потому «греческий Гомер» вполне мог быть одним из их по­томков. А уж с тем, что на юге России господствовал арийский (проторусский) язык, думаем, спорить ник­то не будет. Вообще, надо заметить, что переводчики Гомера обратили внимание на одну удивительную спо­собность русского языка, выделяющую его из всей ос­тальной массы европейских наречий. Он удивительно плодотворно способен воспроизводить благозвучные двусоставные эпитеты: среброногая Фетида, багряно– ризная заря, молниеносный Зевс, шлемоблещущий Гектор, быстроногий Ахилл, звуконогие кони. Это вер­ный признак живого языка, и в то же время указание на его исключительную древность. В противоположность ему греческий язык и молодой, и мертвый.

У нас есть твердое убеждение, что совершенно не случайно тексты Гомера так удачно зазвучали по-рус­ски, так что и нельзя допустить «мысли о том, что пе­ред нами перевод». Тем более, что и сам А Н. Егунов, автор уже упоминавшейся книги, пишет: «Нет русско­го Тассо, русского Мильтона, русского Вергилия или Овидия… но есть русский Гомер… «русская Илиада» — по выражению Пушкина относительно труда Гнедича». И русская Троя, добавим мы, подразумевая под этим историю Средиземноморской Руси.

Глава 27

СКАЗКА-БЫЛЬ ИВАНА КОТЛЯРЕВСКОГО

Энею горевать не надо.

Анхиза и Венеры чадо,

Он расплодит великий род.

Сей род обширный, стойкий, смелый

В чужие вторгнется пределы

И под себя их подомнет.

И. Котляревский

В нашей отечественной литературе есть одно очень оригинальное произведение, которое, к сожалению, малоизвестно основной массе читающей публики. Речь идет об «Энеиде» Ивана Котляревского. Если го­ворить в двух словах, то это сочинение берет за свою основу знаменитую поэму Вергилия, но с одним важ­ным изменением: Эней и его окружение выведены там казаками! Многие из читателей наверняка тут же вспомнят веселый мультфильм, созданный по моти­вам украинской «Энеиды». Уж его-то точно никто не принимает всерьез. Какие казаки в Трое? Что за Троян­ская Сечь? Сказка, да и только. Весело — да, смешно — да, но выдумано, кажется, все от начала до конца. Да, согласимся, выдумано, но не все: наши предки дейс­твительно защищали Трою, а позже стали основателя­ми Рима! Критики, писавшие об «Энеиде» Ивана Кот– ляревского, совершенно не затрагивали этот вопрос, им, похоже, и в голову это не приходило, так сильна инерция. Однако сам автор поэмы, думается, понимал, о чем писал и какую проблему затрагивал в своем со­чинении.

Иван Петрович Котляревский родился в 1769 году в Полтаве. Его отец был канцеляристом городского ма­гистрата, в 1789 году их семья была внесена в список дворян. Получив начальное образование, как и води­лось тогда, у местного дьяка, Котляревский в десятилет­нем возрасте поступил в Екатеринославскую (по назва­нию епархии) семинарию в Полтаве. Обучение здесь обычно продолжалось 10-13 лет и включало русский и латинский языки и литературу, поэтику, риторику, фи­лософию и богословие. Изучение поэтики и риторики сопровождалось практическими занятиями по перево­ду и подражанию, главными объектами которых были произведения Вергилия, Овидия, Горация. В 1789 году Котляревский, не доучившись, оставляет семинарию и поступает на службу в Новороссийскую канцелярию, находившуюся тогда в Полтаве. В 1793 году он начи­нает учительствовать в помещичьих семьях на Полтавщине. В эту эпоху своей жизни он наблюдал нра­вы, обычаи, поверья и предания украинцев, бывал на сходбищах и играх простолюдинов и сам, переодетый, участвовал в них, прилежно вслушивался и записывал слова малороссийского наречия. Тогда же, в 1794 году, Котляревский приступает к работе над поэмой «Энеи­да». Начинается она строками:

Эней был парубок бедовый И хлопец хоть куда казак,

которые мы не побоимся назвать гениальными, они задают и тон, и направление всей поэмы, точно так же, как зачин «Илиады»:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

Читателю в предельно краткой форме открывает­ся идея произведения, с которым ему еще придется познакомиться. Его еще ждут подробности действия и невиданные приключения героев, но эти ключевые строки он уже никогда не забудет и будет мысленно постоянно возвращаться к ним.

Идея изобразить троянцев казаками — главная в котляревской «Энеиде». Она, на первый взгляд, на­столько же смела, насколько и безумна. Как такое вообще могло прийти в голову автору? Этот вопрос представляется нам главной загадкой произведения, к которой, насколько нам известно, ни один исследова­тель даже не попробовал подступиться. Неужто двад­цатипятилетний семинарист-«недоучка» случайно, как мы сейчас понимаем, решил одну из труднейших проблем средиземноморской истории II тысячелетия до нашей эры? Вполне возможно, что и так. Родная для Котляревского Полтава лежала как раз в тех краях, куда мигрировали палайцы-поляне из малоазийской Полы, и к своей идее он мог прийти и интуитивно. Но более вероятно, что ему был известен, например, такой фраг­мент из «Истории Российской» В. Н. Татищева: «Ниже из Диодора Сикилиского (Сицилийского, греческий автор I в. до н. э. — А. А.) и других древних довольно видимо, что словяне первее жили в Сирии и Финикии… где по соседству еврейское, египетское или халдейское письмо свободно иметь могли. Перешед оттуду, обита­ли при Черном мори в Колхиде и Пофлагонии, а от­туду с именем генети, галли и мешини, по сказанию

Гомера, в Европу перешли и берег моря Средиземно­го до Италии овладели, Венецию построили и пр., как древние многие, особливо Стрыковский, Вельский и другие, сказуют». Матвей Стрыковский и Мартин Вель­ский — польские хронисты XVI века, это серьезные и авторитетные авторы. Молодой писатель, интересую­щийся историей Троянской войны, не мог не знать их трудов, тем более, что Польша была, что называется, у него под боком.

Точка зрения В. Н. Татищева очень близка той, кото­рую отстаиваем мы в этой книге. Отличие заключается в том, что венетов (генети) мы связываем с ариями, ко­торые в Средиземноморье называли свое государство Русеной, в народе мешени (мушки, мизы) видим арийско-праславянскую основу и отделяем от них индоев­ропейцев-галлов. Это очень важные уточнения, но от них позиция В. Н. Татищева не становится менее шо­кирующей для тех, кто привык считать русских наро­дом молодым, об истории которого можно говорить разве что с IV века нашей эры. Но вот комментарий к татищевскому тексту одного из наиболее выдающихся специалистов по истории древних русов, профессора А. Г. Кузьмина: «По некоторым древним авторам, пафлагонские венеты были родственны «морским» народам, обитавшим некогда в Палестине и вообще по восточ­ному побережью Средиземного моря. Действительно, эти территории подвергались колонизации пришед­ших с моря племен, а топонимика района сохраняет следы пребывания индоевропейцев. По некоторым данным, к последним относились и ханаанцы — на­селение Палестины, предшествовавшее еврейскому завоеванию. В позднейшей иудаистской традиции на Руси ханаанцами называли славян-руссов. Переселе­ние части ханаанцев из Палестины в Малую Азию пос­ле завоевания ее еврейскими племенами вполне веро­ятно. Но для связи венетов со славянами оснований, естественно, нет».