Бер Саша - Степь. Кровь первая Арья. Трилогия
- Иди сюда, - проорала она сдавленным голосом, обращаясь к замершей на месте Неважне, - быстрей.
Неважна никак не отреагировала на её сдавленные вопли, оставаясь стоять на месте, а вместо этого, сухо, но громко спросила, даже не стараясь скрываться:
- Зачем?
- Как зачем? - в панике, суетливо перелезая через кучу хлама, переспросила Голубава, - увидят труп, кинутся искать.
- Голубава, - неожиданно спокойно проговорила охотница, - не суетись. Ты бы лучше посмотрела за Белянкой. Это не они нас будут искать, а я их. Я их всех поубиваю.
Голубава хотела было накинуться на несмышлёную девку даже рот распахнула и воздуха в грудь набрала, но увидев её лицо, тут же осеклась, чуть не брякнувшись задницей на кучу. У неё вдруг что-то лопнуло внутри и растеклось обжигающим теплом. Она даже почувствовала, как лицо запылало от прилива крови. Голубава опустила руки, глаза. С лица сползла суетливая растерянность, которая плавно перетекла в выражение злобы и ненависти. Она медленно поднялась на кучу, подхватила копьё, прикинула его в руке на вес.
- Я тоже, - неожиданно громко твёрдым и уверенным голосом проговорила Голубава, - хватит бегать, пора платить по долгам. Я за этим сюда и пошла.
- Ты бы всё же посмотрела для начала Белянку, сестра, вдруг ещё можно чем помочь.
Спокойствие и рассудительность девчонки, как пощёчина привело Голубаву в чувство. Стало почему-то стыдно и вместе с тем отрезвляюще спокойно. Эта девчонка оказалась куда прочнее, чем казалась и, тем более крепче чем она, паникёрша. Баба пошла с Неважной, думая, что сможет поддержать её своим жизненным опытом и здравым рассудком, а оказалось всё наоборот. Это осознание собственной мало значимости и неспособности в критический момент собраться и принять правильное решение, задело бабу, но и только. Она тут же "проглотила" свои эмоции и включила рассудок.
- Хорошо, - так же чётко ответила она и забрав у охотницы скатку с шатром, пошла смотреть девку.
Через некоторое время Голубава вернулась к Неважне, продолжающей стоять на одном месте.
- Плохо дело, - проговорила она зло и грустно, - она вся избита до полусмерти. Сложно сказать сломано что или нет, но волосатую щель ей порвали вдрызг. Такое ощущение, что целая артель мужиков насиловала и не по разу. Крови много потеряла. Но теперь уже не кровит. Запеклось всё. Я отнесу её за овраг на спуск. Попытаюсь в чувство привести отварами, если получится.
Неважна ничего не сказала, лишь кивнув головой в знак одобрения, продолжая своими, ничего не выражающими глазами, внимательно следила за краем оврага. Голубава вернулась к молодухе и схватив мешок шатра с полумёртвой - полуживой Белянкой, понесла её наверх из оврага и дальше по пологому склону вниз, устроившись там в кустах и разведя небольшой костерок. В походном котелке Неважны она натопила снег, засыпала толчёной сухой смеси из трав и кореньев. Когда сунула отвар в снег остужаться, сверху услышала окрик мужика, но не на спуске, а где-то там на помойке. Она вздрогнула, вскочила, вновь охваченная беспокойством, но никого видно не было, а там на горе было всё тихо. Белянка лежала в мешке, накрытая шкурой. Глаза её были открыты, но на все обращения к ней, тряску за плечо, за вымазанное лицо, никаких ответных реакций не производила. Голубава с силой посадила её и стала вливать в рот зелье, но та не глотала и всё, что вливалось в рот, выливалось из расслабленных губ обратно. Это Голубаву взбесило. "Ах ты дрянь!" - выругалась она злобно и с силой запрокинув голову, влила порцию отвара. Та захлебнулась, закашляла и глубоко задышала с присвистом. Постаралась опять улечься на бочок и тихонько захныкала, как маленький ребёнок, но Голубава не дала ей это сделать.
- Белянка, сучка мелкая, ну ка пей, - она ухватила её за волосы и поднесла котелок ко рту.
Та продолжая хныкать, всё же сделала несколько глотков и отстранилась. Закрыла глаза и подняла руку к груди, как бы прослеживая путь тёплой волны по пищеводу в желудок. Потом открыла глаза, и сама потянулась к котелку. Голубава споив ей почти половину посудины, повернула её голову к себе, чтоб глаза видели бабу и тихо спросила:
- Белянка, ты узнаёшь меня?
- Да, - прошептала одними губами девка.
Глаза её посоловели и начали закрываться. Она засыпала.
- Много их? - спросила Голубава.
Но Белянка уже ничего не отвечала. Она уснула.
- Ладно, - подытожила столь короткий допрос Голубава, укладывая молодуху и накрывая шкурой, - поспи. Это для тебя теперь лучший лекарь.
Баба выпрямилась с чувством выполненного долга и решила, что теперь её очередь долги взымать. Ей вдруг стало всё равно, что с ней произойдёт в следующий момент. Даже если её окружит сейчас куча мужиков, она со спокойной совестью сдохнет, но до последнего будет их убивать, ну или хотя бы постарается, хоть одного, хоть покалечить. Зубами кусать будет. В этом была её теперешняя цель в жизни. Именно этого ей хотелось всё время своего плена. Именно за этим она бежала. Найти тех ублюдков и так же обыденно, мимоходом поубивать. Всех, и в первую очередь того, морду которого она запомнила на всю жизнь. Голубава подняла копьё, валяющееся тут же и пошла обратно в помойную яму. Не раздумывая зачем. Она почему-то была уверенна, что её бой будет именно там.
Неважну она нашла всё на том же месте, только стрела была наложена на тетиву, и стояла она на изготовке. Голубава подошла к ней сзади, но охотница даже не обернулась.
- Уснула, - сказала она тихо, - будем надеяться не помрёт. Тут был ещё кто?
- Был, - сухо ответила девчонка, - двое. Там валяются.
Голубава замялась, поборолась сама с собой с каким-то внутренним противоречивым чувством, а затем неожиданно попросила:
- Дай мне кого-нибудь убить.
- Ты же не умеешь стрелять, - всё так же монотонно без эмоций ответила Неважна.
- А я вот этим, - буркнула Голубава, выставляя перед собой увесистое древко копья с широким лепестковым медным наконечником.
Не успела Неважна, что-либо сказать, как с края ямы, на скорости сиганула фигура мужика. Он, быстро, не обращая внимания по сторонам, второпях развязывал штаны и повернувшись к ним спиной, резко присел, скрывшись за кучей мусора. Голубава перехватила копьё и кинулась к обосравшемуся мужику, а тот за шумом естественного процесса и из-за собственного голосового сопровождения, не услышал набегающей сзади собственной смерти. Голубава обогнув кучу со всей силы и с каким-то утробным рычанием, вогнала копьё ему в спину. Полная ярости и праведного негодования, рыча и матерясь, она какое-то время пыталась выдернуть оружие из тела обосранца, валяя его по снегу и в собственных экскрементах. Тело дёргалось от каждого рывка, но наконечник не отдавало. Только когда она вообще озверела и начала дёргать копьё туда-сюда, ей удалось вырвать из трупа своё оружие, разворотив ему пол спины и перемолов, наверное, все внутренности. После чего запыхавшись со взъерошенными волосами, выбившимися из-под шапки и прилипшими к вспотевшему лицу, вернулась к Неважне, на лице которой, наконец-то, появилось хоть какое-то выражение. Охотница была удивлена.
- Всё, - бросила запыхавшаяся и радостная Голубава, подойдя вплотную, - кажись полегчало. Пойду обратно. Посмотрю, что ещё можно сделать с Белянкой.
И ушла к пострадавшей. То, что только что произошло, не только принесло "облегчение" Голубаве, но и вывело из какого-то странного ступора Неважну. Она встрепенулась, оглянулась, поморщилась и также стала вылезать из этой вонючей ямы. Охотница поднялась наверх. Огляделась. Вокруг одни пни и редкий кустарник. Она закрыла глаза. "Это не зверь", - сказала она сама себе тихо, - "это хуже зверя. Они твой лес вырубили. Они моих подруг убивают. Они моего отца убили. Я дитя леса. Я твоё дитя Лесная Дева. Ты единственная, кто у меня осталась, и я хочу начать охоту на этих нелюдей. Дозволь". И так же как раньше лося или белку, зайца, или какого-нибудь другого зверя, она отчётливо почувствовала людей. Самцов. Даже на расстоянии она почуяла их вонь, мерзкую, резкую и отвратительно противную. Их было много, и они были повсюду. Она повернула голову по направлению к тем, кто был ближе всех и как любого другого зверя, на которого охотилась раньше, повела их на себя, под выстрел. Их было двое. Она явно представила себе, как они идут вон к тем кустам. И они пошли. Два хлёстких хлопка, один за другим с протяжным шелестом оперившегося ветерка, и оба рухнули со стрелой в глазу. Неважна спокойно, бесшумно, как ходила всегда, подошла к добыче, вынула стрелы, вытерла их и принялась за следующих.
С начала ей казалось их было так много, а не успела она оглянуться, как они кончились. Неважна, даже сразу не поняла, куда это они делись, но оглядев последнее место расстрела, где валялись убитые мужики, устало присела на пень, поняв вдруг, что не так их много, оказывается и было. На неё напало унынье. Ни жалость, ни угрызение совести, ни усталость, которая обычно наваливается после перенапряжения, а самая обыкновенная унылость. Она пошла обратно, искать Голубаву и почти уже дойдя до ямы, неожиданно вспомнила, что пришла выручать знакомых девочек и вторая была где-то там, откуда она только что ушла. Пришлось вернуться обратно. Бурю она нашла в странном деревянном доме. Она раньше не видела таких. Большой, сложенный из брёвен, с острой крышей из ёлочных веток, уложенных охапками в несколько слоёв. На входе висела шкура тура. Она хотела сорвать её, но на это у неё ни сил, ни веса не хватило. Отодвинув её в сторону, увидела внутри другую. Заглянула за вторую. Внутри дома было темно и со света вообще ничего разглядеть было невозможно. Тогда недолго думая охотница достала из-за голенища сапожка свой охотничий нож и срезала обе шкуры, впуская себя и дневной свет вовнутрь этого мрачного дома.
