Гибель миссии «Инкассация» - Александр Зубенко
- В том-то и дело, товарищ полковник. Пролетая с Синявиным над тем квадратом ни один десяток раз, мы ориентировались на левый берег Ладоги. Там прежде были только ледяные наносы, да несколько снежных холмов. Именно в тот квадрат и устремился в своё время капитан Руднев, исчезнув затем навсегда. Немецкие «юнкерсы», отбомбившись, как попало, ушли к правому берегу озера, оставив «дорогу жизни» подоспевшим «фокке-вульфам». Мы с Синявиным принялись преследовать бомбардировщики, а Одинцов с Куликовым взялись за «мессеров».
Он бросил взгляд на товарищей и те ответили утвердительными кивками:
- Так всё и было, товарищ полковник.
- Хорошо. Продолжайте. Кто будет говорить?
- Я, - хмуро откликнулся Синявин. – Коля шёл за мной. «Юнкерсы» были в поле видимости, и мы прошивали их пулемётными очередями. Под нашими «ишачками» было сплошное поле низких облаков. Землю мы не видели. Но, ориентируясь по приборам и компасу, точно знали, что находимся ещё над нашим левым берегом. Если бы нас увлекло к правому, то немецкие зенитки тут же испепели бы нас своим огнём.
- Дальше.
- А дальше, товарищ полковник, начинается самое непонятное. Коля, ты ведь тоже видел? – ища поддержку, спросил Синявин.
- Так точно. Мы ещё переговаривались по этому поводу по рациям.
- Да не тяните вы, черти окаянные! – озлобился Рябцев. – Докладывайте по существу.
- В общем, - замялся Миронов, и Синявин в тон ему кивнул, - мы заметили, что слой облаков под нами вдруг как-то внезапно изменился.
- Что значит, изменился?
- Ну-у… - Миронов протянул, подыскивая подходящие слова. – Они стали как бы рас-пол-зать-ся…
Наступила пауза.
- А конкретнее? – подал голос майор Костин.
- Была сплошная пелена, и вдруг расступились под нами, обнажив землю.
- Но такое ведь бывает сплошь и рядом! – едва не взорвался Рябцев. – Вы же не первый день летаете! Были облака, и вдруг рассеялись. Антициклон ушёл в другую область.
- Не рассеялись, товарищ полковник, - поправил его Синявин. – А именно что рас-сту-пи-лись. Последнее слово он отчеканил по слогам, словно забил молотком гвозди.
– Расступились. Понимаете? Одновременно. Разъехались как створки наших ангаров. Будто ножницами разрезались. Одна половина облаков в одну сторону, другая в другую. Как автоматически! Мы оба видели. Немцы пропали, словно их и не было. И теперь под нами в этих разъехавшихся в стороны облаках простирался не берег Ладоги, а этот чёртов ЛЕС!
Оба старших офицера в замешательстве уставились на лётчиков.
- Вы хотите сказать, что… - Рябцев непонимающе взглянул на Костина. – Что облака «разъехались» в кавычках в стороны, и под ними вы увидели не берег, а непонятно откуда взявшийся ЛЕС?
- Так точно!
- Но… - полковник едва не икнул от досады, - но ведь его нет ни на одной топографической карте. Его попросту не должно существовать, мать его в пень! – едва не заорал он.
- И, тем не менее, мы его видели.
- Мельком, пока проносились за «юнкерсами»? – переспросил Костин.
- Так точно. Но этого хватило, чтобы мы поняли, что лес действительно был там, под нами.
- Что было дальше?
- Так как немцы исчезли, словно провалились в этот образовавшийся проём облаков, мы развернули машины и пошли на снижение, - добавил Синявин. – Я ведущим, Коля ведомым. Так и спустились вниз, оставив расступившиеся облака над своими кабинами.
- Потом?
- Лес был без конца и краю! – заворожено стал перечислять факты Миронов. – Снежные макушки шли от горизонта до горизонта. Я передал по рации на землю в наш штаб, что вижу непонятный громадный массив, но ответа не получил.
- В это время связь перестала работать, - добавил Синявин. – Я тоже пытался связаться, но в ларингофонах были сплошные вихри помех. Будто где-то пронёсся смерч, и все барабанные перепонки пришли в негодность. Приборная доска словно сошла с ума. Стрелки крутились бешеной пляской.
- У меня тоже. Мы могли переговариваться только между собой.
- Как это? – удивился Костин. – Земля вас не слышала, вы не слышали штаб и остальные звенья эскадрилий, но могли общаться между собой?
- Так точно! Делая круг над каким-то участком леса, мы с Колей заметили громадный гриб дыма и следом за ним потрясающий взрыв, который сразу поглотил пламенем едва ли не десяток квадратных километров.
- Сбитый вами «юнкерс»?
- Никак нет. Даже от «Хейнкеля-111» не было бы такой разрухи. А под нами мы увидели сплошную полосу катастрофы. Обломки неизвестного грузового транспорта были настолько крупными, что приходило на ум о какой-то громадной машине, раза в три крупнее немецкого бомбардировщика.
- Гораздо крупнее! - подтвердил Синявин.
- Вы сказали о полосе катастрофы. Как она выглядела?
- Километра два пропаханной и выжженной земли с развороченными деревьями. Снег в этом месте растаял, превратившись в кашу из грязи, мха и глины. Деревья пылали. Чёрный смог горящих покрышек шасси, навис над квадратом леса площадью в несколько километров. После того как огненный гриб осел к земле, повсюду были видны разметавшиеся в стороны останки фюзеляжа. Это был не наш самолёт, товарищ полковник.
- Немецкий?
- И не немецкий.
Наступила удручающая пауза.
- Тогда чей, мать вашу в пень? – казалось, командир авиаполка сейчас лопнет от злости с покрасневшим от гнева лицом. – Коля, объясни мне, старому дураку, ничего не смыслящему в авиации, каким-таким макаром над Ленинградом мог появиться самолёт, не имеющий отношения ни к нам, ни к немцам? Не из Австралии же он прилетел, верно?
Миронов беспомощно развёл руками. Синявин поддержал своего товарища:
- Мы хотели сказать, что, судя по обломкам и крутящимся шасси, которые продолжали гореть, конфигурация этого грузового транспорта была нам неизвестна.
- Вы не определили тип самолёта?
- Так точно! – кивнули оба. – Дело в том, что количество шасси в отдельно взятом фрагменте конструкции было…
Оба замолчали. Одинцов и Куликов обнадёживающе подмигнули, давая понять, что всецело их поддерживают.
- Сколько было шасси? – не понял Костин.
- По ШЕСТЬ ДВОЙНЫХ колёс с обеих сторон фюзеляжа! – сделал ударение Синявин. – Три двойных ряда.
Наступила тишина.
Спустя минуту глубоких раздумий, Рябцев, наконец, выдавил:
- Этого
