Галина Гончарова - Средневековая история. Тетралогия
Мачеха, приехавшая с отцом, Анне вообще не слишком нравилась. Какая-то она была… наседка. Все время хлопотала вокруг мужа, поправляла подушки, подносила вино, пока король не приказал ей отдохнуть. Тогда ее увели. Но было видно — Гардвейг ей доволен.
А вот Анной…
Нелюбимая дочь, от казненной жены…
Только бы в монастырь не упекли…
Анна поскреблась в дверь, дождалась окрика и скромно замерла на пороге.
Его Величество соизволил отдыхать у камина. Бокал вина, блюдо с закусками, верный шут на ковре — Анна не помнила, когда рядом с отцом не было этого маленького человечка с удивительно умными ясными глазами и морщинистым лицом…
— Ваше Величество, — Анна присела в реверансе.
— Ну, заходи чего пол подметаешь…
Анна повиновалась, повинуясь кивку отца, опустилась на скамеечку у его ног, почти рядом с шутом, и замерла, опустив глаза долу.
— Ну-ка в лицо мне смотри, — жесткие пальцы вздернули ее за подбородок и Анна подавила в себе желание зажмуриться. — А ничего так девка выросла, а, Харви?
— Грудаста больно…
— сиськи мужикам нравятся.
— Сиськами парня не ужержишь.
— Да как сказать. Рик пока мальчишка, может и повестись…
Рик!? Кто такой Рик!?
Мысли метались в голове Анны вспугнутыми птицами. И видимо Гардвейг заметил это, потому что пояснил.
— Ричард Ативернский. Едет с визитом и посольством. А на самом деле папаша собирается женить сынка, так что ты по возрасту подходишь. Внешне вроде как не страшна, на мать похожа… Алия такая же была, темненькая.
Сам Гардвейг отличался густой гривой золотых волос и ледяными серыми глазами. Анна же была темноволоса и темноглаза, как мать, которую она знала только по портретам.
— Лишь бы не дура была. Ни с кем еще не спуталась? — голос шута был спокойным и… изучающим.
Анна вспыхнула. Но сквозь растерянность прошло холодное: «уничтожат… » и с губ само собой сорвалось:
— Да кому я нужна без копейки приданного! Платья — и те по шесть раз перешиваем!
— Дура, — сверкнул глазами Гардвейг. — Ты что думаешь — твое приданное — это тряпки с монетками? Сопля!
Анна шарахнулась назад, упала со скамеечки на попу и некрасиво раскорячилась, но Гардвейг продолжал греметь набатом:
— Ты — принцесса! Может быть будущая королева! Твое приданное — это не юбки, а связи! Земли! Союзы! А юбками и побрякушками ты награждать будешь, если понравишься Рику. Ативерна богата, а мне нужен Эдоард в союзниках. А потом и Рик. Так что если выйдешь за него замуж — не обижу. Дам в приданное провинцию Бальи.
Анна кое-как оправила юбки и села под насмешливым взглядом шута. И спросила уже другим тоном…
— Ваше Величество, я должна его очаровать?
— Да. Потом он еще поедет в Ивернею. Но это — потом. Ты будешь первой — и должна стать для него единственной.
Анна кивнула. А перед глазами проносились видения балов, бриллиантов. Кавалеров — и тонкой короны на ее голове. Короны принцессы. Будущей королевы.
Черт!
Зачем она только спуталась с Лонсом?!
Гардвейг несколько минут смотрел на нее. А потом кивнул.
— Иди, прочухайся. А завтра поговоришь с Милией. Пусть она тебе платья какие пошьет, чтобы сверкала. Я ей скажу. Свободна.
Анна кое-как сделала реверанс, раскланялась и вышла вон.
Она не знала, что королевский шут покачал головой:
— Ох, не знаю, Гард. Жадная она. И дура.
— Вся в мать.
— Может, кого еще предложить?
— Не получится. Старшей двенадцать лет, ты сам знаешь. Этой хоть шестнадцать скоро будет. А те вообще. А Эду надо сопляка женить в ближайшие год-два.
— М-да. А в Ивернее Лидия.
— Та шерстяной носок. Восемнадцать лет девке, а она ни о чем кроме книг не думает. Перестарок.
— Милии за двадцать было, нет?
— Так Милия и вдовой была… повезло мне с ней.
Шут только кивнул. Жену Гардвейга он не уважал. Не за что. Но ценил. Видел, как она любит короля, как старается окружить его заботой… курица-наседка, да. Но для пожилого короля — не худший вариант.
Не злая, не гадина, не интриганка, власть ей не нужна, только гнездо и дети. Ну и сыновей она конечно, родила. Что хорошо. Гард ведь вообще с ума сходил без мальчишек….
— Ладно. Если ты думаешь, что эта соплячка — то, что надо, я с ней еще поговорю. Разрешишь?
— Когда я тебе что запрещал?
Мало кто знал, что шут был молочным братом короля. Что двое мужчин дружили с детства. И что неистовый, капризный, вздорный и злобный Гардвейг на этой земле любил только своего брата. И брат всеми силами старался оправдать его доверие.
А шутовство?
Почему бы и нет?
Чем-то же заниматься надо в свободное от интриг время?
* * *
Анна пританцовывая, возвращалась к себе.
Принцесса!
Принцесса!!!
А может стать королевой, надо только правильно повести игру!
Она красива! Умна! И образование получила — Лонс позаботился… гримаска скривила пухлые губки.
Мальдоная!
Ну почему она не подождала еще пару лет?
Но хотелось всего и сразу!
Денег! Танцев! Любви! Жизни!!!
Танцев и денег не досталось, Лонс и сам беден, как церковная крыса, а вот любви… Анна едва не облизнулась, вспоминая про руки Лонса, его губы, его тело — и вдруг в растерянности остановилась.
А ведь она УЖЕ замужем…
Вот это проблема. И серьезная. Но что же делать, что делать…
Ясно было только одно — отцу признаваться нельзя.
* * *
Джес Иртон, между прочим, настоящий граф, красавец мужчина и отличный боец смотрел на ревущего в три ручья ребенка. И совершенно не знал, что делать.
— Маленькая моя, ну не надо… котик, солнышко…
Ребенок ревел вдохновенно.
— Миранда Кэтрин Иртон, прекратите немедленно водоразлив!
Не помогало. Разве что в хлюпаньях носом прорезалось:
— Уезжаешь, бросаешь и покидаешь…
Джес только взъерошил волосы.
Дочку он любил до безумия. Семилетняя малышка это отлично понимала и веревки из отца вила.
Но сейчас выбора просто не было. Взять с собой малышку он просто не мог. Предстояли дела, заботы, балы, турниры, интриги… как тут потащишь за собой ребенка, если даже не знаешь, где жить будешь? Так что у Джеса не было выбора.
— Малыш, ты поедешь в Иртон и поживешь там зиму. А весной я за тобой приеду. Хорошо?
О том, что пока только конец лета он благоразумно умолчал. Но дочка все равно разревелась. И ее пришлось долго и упорно успокаивать.
И заодно сочинять в уме длинное письмо к Лилиан.
Да, истеричка. Дура. Но не гадина же! И не обидит малышку!
Главное ее предупредить и напугать. Хорошенько напугать…
И успокоить ребенка…
* * *
Когда часов в двенадцать следующего дня пришла Марта, Аля стояла посреди комнаты и старательно приседала. Получалось плохо. Сделано не было и десятка приседаний, а пот лил ручьями. И колени подозрительно ныли.
— Что это ты делаешь, Лилюшка? — ахнула няня.
Аля одарила ее веселой улыбкой.
— Нянюшка, милая, распорядись насчет ванны. И поищи мне какое-нибудь платье. Пора вставать с кровати! Пора!
— Лилюшка, а докторус…
— Пусть держится от меня подальше. Целее будет. Нянюшка, я же здесь с ума сойду. И вообще, я и так слишком долго занималась только собой. Так что там насчет ванны?
Марта покачала головой, но спорить не стала. И молча вышла.
К ее возвращению Аля успела сделать:
— двадцать приседаний;
— двадцать наклонов;
— сорок прыжков на месте;
— тридцать упражнений на пресс. Это таких, где ты лежишь на спине — и пытаешься приподняться к согнутым коленям.
Получалось не просто плохо.
Омерзительно.
Раньше для Али это было мелочью. Тьфу — и забыть. Раньше, в своем мире, она бы и не почесалась. Зато сейчас…
Ощущение было такое, словно она весь день вагоны с цементом разгружала.
Ну да ладно. Три дня эти упражнения именно в таком количестве будут выполняться три раза в день. А лучше — пять. А через три дня количество подходов увеличится. И будут не двадцать приседаний, а уже тридцать. И так далее, и в том же духе. А что будет тяжело…
А кому сейчас легко!?
Одним словом, ванну принимала весьма решительно настроенная особа. И она же отодвинув портьеру (розовую, естественно, в золотых розах, блин!) прошла за няней в гардероб, который раньше как-то не осваивала. Зачем? В ночнушке оно удобнее, да и за привидение себя выдать можно, если что. Где и выдала одно-единственное слово.
— Крестец!
Этим емким словечком студенты-медики заменяли матерщину. А что крестец ничем не хуже, чем п…ц. Разве что на одну букву больше. А так… Если кто не знает, где у человека крестец, может в анатомическом атласе посмотреть.
Поймет, почему студенты его полюбили.
