Гай Крисп - Историки Рима

23. К умерщвлению его народ остался равнодушным, но войско негодовало: солдаты пытались тотчас провозгласить его божественным и готовы были мстить за него, но у них не нашлось предводителей; отомстили они немного спустя, решительно потребовав на расправу виновников убийства. Сенаторы, напротив, были в таком ликовании, что наперебой сбежались в курию, безудержно поносили убитого самыми оскорбительными и злобными возгласами, велели втащить лестницы и сорвать у себя на глазах императорские щиты и изображения, чтобы разбить их оземь, и даже постановили стереть надписи с его именем и уничтожить всякую память о нем.

За несколько месяцев до его гибели ворон на Капитолии выговорил: «Все будет хорошо!» — и нашлись люди, которые истолковали это знаменье так:

«Будет ужо хорошо!» — прокаркал с Тарпейской вершиныВорон, — не мог он сказать: «Вам и сейчас хорошо».

Говорят, и сам Домициан видел во сне, будто на спине у него вырос золотой горб, и не сомневался, что это обещает государству после его смерти счастье и благополучие. Так оно вскоре и оказалось, благодаря умеренности и справедливости последующих правителей.

AMМИАН МАРЦЕЛЛИН

705

12. К Августу,706 спокойно зимовавшему у Сирмия,707 одно за другим стали поступать достоверные известия о том, что на Паннонию и Нижнюю Мезию совершают набеги разрозненные отряды сарматов и квадов;708 соседство, схожие нравы и одинаковое оружие делали их союзниками.

Сарматы и квады хороши скорее в разбойничьих набегах, чем в правильных сражениях; у них очень длинные копья и панцири из гладко обточенных роговых пластинок, нашитых на льняные рубахи наподобие перьев. Большую часть своих коней они холостят, чтобы те не рвались, возбужденные видом кобылиц, а укрытые в засаде не волновались и громким ржанием не выдавали всадников. Когда они преследуют врага или отступают, покрывая на своих быстрых и послушных конях большие расстояния, то ведут на привязи еще одну, а то и две лошади, чтобы животные, отдыхая по очереди, восстанавливали силы.

Итак, после весеннего равноденствия император, стянув большие силы и под водительством благосклонной судьбы выступив в поход, дошел до удобного места, по палубам судов навел мосты через вышедший из берегов Истр (снега уже растаяли), переправился и вторгся в варварские земли, чтобы их опустошить. Таким образом, варваров опередили, и они, видя, что враг готов схватить их за горло (а им-то казалось, что в это время года еще нельзя собрать войска), не осмеливались ни перевести дух, ни остановиться, но, спасаясь от нежданной гибели, обратились в бегство. Однако большинство погибло, скованное страхом, а те, кого избавили от смерти быстрые ноги, скрылись в потайных горных ущельях и оттуда наблюдали, как гибнет от меча их отечество, которое они сумели бы защитить, если бы оборонялись так же хорошо, как и бежали. Все это происходило в той части Сарматии, которая обращена ко Второй Паннонии,709 но война с той же силой обрушилась и на Валерию,710 разоряя все на своем пути, предавая опустошению и огню варварские владения.

Потрясенные чудовищным поражением, сарматы отказались от мысли скрываться, разделили войско на три части и сочли более надежным напасть на нас, сделав вид, будто просят о мире: они рассчитывали, что мы не сможем ни обнажить оружие, ни уберечься от ран, ни воспользоваться последней возможностью в тяжких обстоятельствах — бегством. Разделить опасность с сарматами явились квады — почти непременные соучастники их преступлений, но открытая дерзость не помогла, и они попали в явную беду. Большая часть квадов была убита, а те, кому удалось уцелеть, ушли по известным им горным тропам. Успех поднял силы и дух наших людей, войско сомкнутым строем поспешно двинулось в царство квадов, а те, напуганные прошлым и страшась будущего, решили смиренно просить мира и с этой целью доверчиво явились к императору, столь снисходительному в подобных делах.

В день, назначенный для определения условий, Зизаис, рослый юноша — в то время царевич — выстроил в боевой порядок сарматов, чтобы тоже обратиться с мольбами к императору. Однако при виде Августа Зизаис бросил оружие и, ни жив ни мертв, упал навзничь; в тот самый миг, когда надо было говорить, он от страха потерял дар речи, чем вызвал к себе еще большее сострадание. Несколько раз Зизаис принимался говорить, но рыдания душили его, и он сумел сказать лишь небольшую часть того, что хотел. Наконец Зизаис пришел в себя, получил приказ выпрямиться, встал на колени, вновь обрел голос и обратился с мольбой простить ему вину и оказать милость. Получив разрешение подняться, 3изаис подал долгожданный знак многочисленным сарматам, допущенным вместе с ним к императору; и вот все те, чьи уста были скованы страхом, пока судьба их вождя была в опасности, теперь побросали щиты и копья, в мольбе воздели вверх руки и как только ни изощрялись, чтобы превзойти царевича в униженных просьбах.

Среди прочих сарматов Зизаис привел с собой царьков Румона, Зинафра, Фрагиледа и многих из числа знати, чтобы они, в надежде на успех, обратились с теми же просьбами. Радуясь дарованному спасению, они обещали возместить причиненное зло обременительным для себя договором и готовы были отдать под власть Рима себя, свое имущество, детей, жен и все земли. В конце концов восторжествовала милость, сочетающаяся со справедливостью: им позволили безбоязненно оставаться на своих местах и только велели вернуть наших пленных. Кроме того, они привели заложников, которых у них потребовали, и поклялись в будущем беспрекословно подчиняться нашим распоряжениям.

Такой пример милосердия побудил варварских вождей — царевича Арагария с его людьми и принадлежавшего к высшей знати Усафера — поспешно явиться к императору; один из них правил частью трансюгитан711 и квадов, другой — сарматскими племенами, которые роднило между собой соседство и дикость нравов. Император боялся, что собравшиеся толпы стремятся к миру только для виду и могут неожиданно взяться за оружие, поэтому он разделил их и велел сарматским ходатаям ненадолго удалиться, пока он будет разбирать дело Арагария и квадов.

Как преступники перед судом, согнувшись в поклоне, стояли квады и не могли оправдаться в своих тяжких преступлениях; в страхе перед самой суровой расплатой они подчинились приказу выдать заложников, хотя раньше и отказывались представить ручательства мира. Таким образом, с ними обошлись по добру и справедливости. Затем к императору допустили для просьб Усафера, хотя против этого упорно возражал Арагарий, доказывавший, что дарованный ему мир должен распространяться и на Усафера, как на его соратника, — пусть и младшего, — обычно подчиняющегося его приказам. Однако, по размышлении, сарматов, как исконных римских клиентов,712 изъяли из-под чужой власти и обязали для обеспечения договора выдать заложников. Это решение сарматы приняли с благодарностью.

Когда народам и царям стало известно, что Арагария отпустили без наказания, они стали многолюдными толпами стекаться к императору и умоляли его приставить мечи к их глоткам.713 Получив на тех же условиях мир, которого добивались, они вызвали из отдаленных областей знатных юношей и с быстротой, превзошедшей все ожидания, выдали их в качестве заложников; то же самое сделали они по нашему требованию и с пленниками, причем, расставаясь, плакали о них не меньше, чем о своих соотечественниках.

Когда эти дела были улажены, мысли императора обратились к сарматам, достойным скорее жалости, чем гнева. Уму непостижимо, сколько блага принесло им внимание императора. Воистину правы те, кто полагает, что во власти государя и одолеть судьбу, и творить ее. Могущественны и знатны были некогда обитатели этого царства, однако тайный заговор толкнул их рабов714 к злодеянию, а так как право у варваров всегда на стороне сильного, рабы одержали верх над своими господами, равными им по отваге, но уступающими в числе. Страх помутил разум побежденных, и они бежали к обитателям дальних стран — виктогалам,715 считая, что в такой беде лучше покориться защитникам, чем служить рабам. Жалуясь на судьбу, они теперь добивались милости, а заручившись покровительством, стали просить защитить их свободу. Тронутый их несчастиями, император на виду у всего войска обратился к собравшимся сарматам с речью, где в мягких выражениях запретил им повиноваться кому-либо, кроме его самого и римских полководцев. А чтобы придать достоинства восстановленной свободе, он поставил над ними царем Зизаиса, который уже тогда был вполне достоин столь высокой участи и, как показали его дела, остался нам верен. Впрочем, хотя все завершилось так великодушно, никому не было позволено удалиться, пока, в согласии с договором, не вернулись наши пленные.