Сиреневая драма, или Комната смеха - Евгений Юрьевич Угрюмов
в лабиринты.
В лабиринтах не так, как, например, в комнате смеха – когда захотел, тогда и
вышел. В лабиринтах зашёл и назад дороги нет – испытай до конца; и Лиза
зашла.
И что она там видела-думала?
А что там можно видеть и думать? несёшься с грохотом в жестяной ладье по
рельсам, по туннелю и лабиринтам; жуткие пещеры с пауками в паутине, очень
похоже сотканной театральным бутафором; за каждым поворотом поджидают с
выпученными глазами крокодилы, кривые разбойники, потрясающие кривыми
же ножами и саблями, кинконги, конкинги и… голлумы; сначала, всякий раз,
раз всякий, за каждым (поворотом) ждёшь чего-то хорошего, радостного – и
всякий раз, всякий раз! – то крокодил, то обезьяна, то разбойник, то разбойник с
ножом – и дальше, потом, когда уже знаешь, что ничего хорошего тебя там, за
поворотом, не ждёт, что там ждёт ужас и кошмар и очередная неудача… всё
равно – идёшь, бежишь – а куда деваться?
Вот, новый поворот…1
А вот и Лизанька. И на Лизаньке нет лица. Может ей, снова там явился
господин в фиолетовом берете?
1«Машина времени»
29
Сценаседьмая
Очень короткая, о том как влюбился молодой человек Эраст.
А вот и Лизанька; и кого она там видела в Лабиринтах? никто не знает…
L’Historie ne dit point (История молчит об этом (фр.)1)… Поэтому и я об
этом помолчу, помолчу пока, из боязни сказать неправду, ложь сказать ( Je m’en
tais donc aussi de crainte de pis faire (фр.)2) .
На Лизаньке нет лица, но постепенно оно приходит, и Лиза снова
направляется к будке «Касса».
– Эраст, – представляется внучке кассир. Как же ещё могли звать героя, если
героиня у нас Лиза3,
Лиза ещё раз называет себя Лиза и протягивает денежную купюрку.
Эраст берётся за купюрку, но теперь не выкручивает её, а длинно смотрит на
Лизу, и, не очень понятно, то ли он неожиданно без памяти влюбился, то ли
ждёт, пока девушка скажет на какой, же аттракцион теперь ей хочется (мы-то
знаем, что, ни на какой), хотя, из сейчас работающих, оставшихся, осталась
только «Комната смеха».
Время остановилось и стоит, стоит, стоит и никто его не подгоняет. Всех это
устраивает.
Лизанька улыбается (но почему-то снова, как лилии в сновидении. Почему?
ведь всё хорошо случилось) – она чувствует что-то и в то же время чувствует,
что то4, что должно было случиться, случилось; и кассир улыбается, потом даже
смеётся: «Вам, тебе, наверное, в «Комнату смеха»? потому что других
аттракционов у нас больше нет… сирень, сладко, цветёт, везде, в этом году, её
запахи…» – при этом кассир втягивает тонким (не мог же у него быть толстый)
носом воздух, в котором (в воздухе) растворён аромат, который исходит от неё
(Лизы), которая пропитана запахом сирен5 и метеол.
Конечно же – он влюбился! С первого взгляда!
Сц е на в о с ь м а я
О том как буколические стихотворства создают цельные и мечтательные
характеры. О зимних снах краснопёрок и рассуждениях почтенных снегирей.
1Из Лафонтена.
2Тоже из Лафонтена.
3Хочу предупредить, что на этом сходство с известной «Бедной Лизой» заканчивается.
4Не спеши, читатель: здесь без дефиса; не что-то, а что то.
5Как у Пушкина.
30
Наш герой родился там – где роща, речка, сады и огороды; и от этого,
наверное, у него случился такой… как бы это приличнее сказать?..
пофигистский характер (мне жалко Лизу).
Неистощимые источники душевного умиротворения: зелень дерев (помните,
я предупредил, что о зелени дерев – отдельно), синь неба, кружевной малахит
листвы, жёлтые мели и изумрудные глубинки Чернавки, улюлюканья птиц и
звонкие звоны кузнечиков, дожди, громы, молнии, туманы, рассветы, сумерки,
луна, звёзды над головой, шёпот трав и треск откушенного яблока – такие
буколические стихотворства…
Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.1
…сложили характер цельный, мечтательный и, что для нас главное,
углублённый в самоё себя…
Эраст был самодостаточен (De tout un peu, c’est comme elle faut l’entendre
(прошу понять меня правильно)) в своих желаниях и счастливо (ударение
лучше поставить на «а», потому что если на «и», то может получиться что-то,
вроде «Пока! «Привет, ромашки!»), Эраст был счастливо ограничен в своих
действиях и, если он, когда пришло время, и уносился в мечтах к неизведанным
ласкам, обречённый на них, как и любой другой, то ласкал обязательно, конечно
же, лишь пастушку…
Ах, зачем я не лужайка,
Ведь на ней пастушка спит.2
…в колыханиях дерев, сини неба и малахите листвы, а сам себя
представлял, как сказано в стихах, лужайкой.
В детстве речка Чернавка не была такой широкой3. Прозрачные струи
Чернавки не скрывали ещё жёлто-песочное дно с вертунами, воронками,
коловоротами и водяной травой у берегов. Ещё тогда, в детстве, маленький
Эрастик выгонял из травы-зарослей у берегов пескарей и вьюнов и ловил их в
обычную старую корзину, с которой когда-то ходила его бабушка на рынок-на-
базар. Уже подросший потом Эрастик, а потом и Эраст, просиживал всё своё
время (вы, конечно, обратили внимание, что я не сказал: всё своё свободное
время – это потому, что даже когда он и занимался чем-либо другим – всё равно,
в своём воображении, он был всегда там, под большим ивовым кустом с
удочкой (мы уже знаем, что внучка не заметила нашего героя-рыбака во время
своих попыток с другой стороны Чернавки… хотя, и без всякого sköne Ocko
1А.А. Фет.
2Из песенки Джованни Баттисты Перголези, на стихи поэта Рибутта
3Потом уже, в устье построили плотину, и Чернавка стала глубже и шире.
31
честного механика Коппелиуса, она могла бы его разглядеть и узнать…
сидящего под ивовым кустом… Но судьба была – не тогда…) Итак, Эраст
просиживал под кустом, ронявшим глубокую тень на глубокую воду, на
водомерок, на зелёную стрекозу, в больших задумчивых глазах которой,
помещались все (не всё, а все), от самых древних и до наших дней,
глубокомысленные размышления о природе вещей…
Всю, самоё по себе, составляют природу две вещи,
Это, во-первых, тела, во-вторых, же, пустое пространство…1
В этом же русле, в этом же потоке, об этом же, размышлял-думал
беспрестанно Эраст, лишь изредка, боковым зрением поглядывая на поплавок и,
как бы снисходя, улыбаясь, когда, блеснув блестящим боком и красным
плавником, широкоротый окунёк соскальзывал с крючка или краснопёрки с
красными каемчатыми, как блюдечки глазами, виляли на прощанье хвостиком,
мол: пока, счастливо (здесь ударение на
