Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Кардинал прочел представленную принцессой бумагу.
– Свидетельство составлено по всей форме и подписано господином Реми, кюре храма Иоанна Крестителя. А почему это интересует ваше высочество?
– У меня есть на то причины. Так вы говорите, что подпись?..
– Подлинная. Но я не поручусь, что она не была получена путем вымогательства.
– Путем вымогательства? – вскричала принцесса. – Это вполне вероятно.
– И согласие Лоренцы – тоже, не так ли? – насмешливо спросил граф, пристально глядя на принцессу.
– А как можно было бы вынудить кюре подписать эту бумагу, господин кардинал? Вам это известно?
– Во власти этого господина много разных способов, колдовских, например.
– Колдовских? Кардинал, вам ли?..
– Ведь он – колдун. Я это уже сказал вашему высочеству и могу повторить.
– Ваше высокопреосвященство изволит шутить!
– Да нет же, а в доказательство я хотел бы в вашем присутствии объясниться с этим господином самым серьезным образом.
– Я собирался сам просить вас об этом, – вмешался граф.
– Прекрасно! Не забудьте, однако, что вопросы буду задавать я, – возвысил голос кардинал.
– А я прошу вас помнить, что отвечу на все ваши вопросы в присутствии ее высочества, раз вы так этого хотите. Но вам этого очень скоро не захочется, я в этом уверен.
Кардинал улыбнулся.
– Роль колдуна в наши дни – непростая роль, – заметил он. – Я видел вас за работой: вы имели огромный успех. Но предупреждаю вас, что не у всех такое терпение, а главное такое великодушие, как у ее высочества.
– У ее высочества? – вскричала Луиза.
– Да, – отвечал граф, – я имел честь быть представленным ее высочеству.
– Как же вы были удостоены такой чести? Говорите, говорите!
– Все произошло хуже, чем мне бы этого хотелось, потому что я не испытываю личной неприязни к людям, особенно – к дамам.
– Что сделал этот господин моей августейшей племяннице? – спросила принцесса Луиза.
– Ваше высочество! Я имел несчастье сказать правду, которую она хотела от меня услышать.
– Хороша правда! Такая правда, что она упала в обморок!
– Моя ли в том вина, – продолжал граф властным голосом, которому, должно быть, случалось подчинять себе слушателей, – моя ли в том вина, если правда оказалась столь страшной, что произвела такое действие? Разве я искал встречи с ее высочеством? Разве я просил ей меня представить? Нет, напротив, я пытался этого избежать. Меня привели к ней почти силой. Она меня допрашивала.
– Что же это была за страшная правда, которую вы ей сообщили? – спросила принцесса.
– Ваше высочество! Я приподнял завесу, скрывавшую будущее, – отвечал граф.
– Будущее? – переспросила принцесса.
– Да, ваше высочество, то будущее, которое вашему высочеству кажется столь угрожающим, что вы пытаетесь от него скрыться в монастыре, одолеть свой страх перед ним в алтаре молитвами и слезами.
– Сударь!
– Моя ли вина в том, ваше высочество, если будущее, которое вы предчувствуете, будучи святой, было открыто мне как пророку, а ее высочество, напуганная этим будущим, угрожающим ей лично, упала в обморок после того, как я ей открыл его?
– Слышите, что он говорит? – проговорил кардинал.
– Увы!.. – молвила принцесса.
– Ее правление обречено, – вскричал граф, – как безнадежное и самое несчастливое для монархии.
– Сударь!
– А вот ваши молитвы, должно быть, достигли цели, но вы не увидите ничего из того, чему суждено произойти, потому что к тому времени уже будете в руках Господа. Молитесь, ваше высочество! Молитесь!
Подпав под влияние его пророческого голоса, каким он говорил о ее опасениях, принцесса упала на колени перед распятием и принялась горячо молиться.
Повернувшись к кардиналу, граф увлек его к окну.
– Поговорим с глазу на глаз, господин кардинал. Что вам от меня угодно?
Кардинал пошел за графом.
Итак, действующие лица расположились следующим образом:
Принцесса горячо молилась перед распятием; Лоренца молча и неподвижно, с открытыми, но словно невидящими глазами, стояла посреди комнаты. Мужчины стояли у окна: граф опирался на оконную задвижку, кардинал был наполовину скрыт шторами.
– Так что же вам угодно? – повторил граф. – Я вас слушаю.
– Я хочу знать, кто вы такой.
– Вам это известно.
– Мне?
– Разумеется. Не вы ли говорили, что я – колдун?
– Превосходно! Но там вас называли Джузеппе Бальзамо, здесь – графом Фениксом.
– Что же это доказывает? Что я сменил имя, только и всего.
– Да, но знаете ли вы, что подобные изменения, да еще со стороны такого человека, как вы, должны весьма заинтересовать господина де Сартина?
Граф улыбнулся.
– Это несерьезный аргумент для того, кто носит славное имя Роанов! Неужели ваше высокопреосвященство собирается делать голословные заявления? Verba et voces16. Никакого другого обвинения мне предъявить вы не желаете?
– Шутить изволите? – спросил кардинал.
– Таков уж мой нрав!
– В таком случае я позволю себе одно удовольствие.
– Какое же?
– Я заставлю вас снизить тон.
– Попробуйте.
– Я в этом уверен, стоит мне только начать ухаживать за будущей наследной принцессой.
– Это было бы небесполезно, принимая во внимание отношения, в которых вы с ней сейчас находитесь, – равнодушно заметил Бальзамо.
– А если я прикажу вас арестовать, господин предсказатель судеб? Что вы на это скажете?
– Я бы сказал, что вы совершаете большую ошибку, ваше высокопреосвященство.
– Вот как? – с уничтожающим презрением воскликнул кардинал. – По отношению к кому?
– К самому себе, господин кардинал.
– Ну так я отдам это приказание: вот когда мы узнаем, кто такой в действительности Джузеппе Бальзамо, граф Феникс, – знатный отпрыск генеалогического древа, ни одного семечка с которого я не видал ни на одном из геральдических полей Европы.
– Неужели вам обо мне ничего не сообщил ваш друг господин де Бретель? – спросил Бальзамо.
– Господин де Бретель не является моим другом.
– То есть он перестал им быть. Однако когда-то он был одним из самых близких ваших друзей. Ведь именно ему вы написали одно письмо…
– Какое письмо? – спросил кардинал, приблизившись к Бальзамо.
– Ближе, господин кардинал, еще ближе. Я не хотел бы громко говорить, дабы не опорочить вас.
Кардинал вплотную приблизился к Бальзамо.
– О каком письме вы говорите? – прошептал он.
– Вы хорошо знаете, о каком.
– И все-таки скажите!
– Я имею в виду письмо, которое вы отправили из Вены в Париж с целью помешать женитьбе дофина. Прелат не смог скрыть своего ужаса.
– А это письмо?.. – пролепетал он.
– Я знаю его назубок.
– Так господин де Бретель меня предал?
– Почему вы так решили?
– Потому что, когда вопрос о женитьбе дофина был решен, я попросил его вернуть мне письмо.
– А он вам сказал?..
–..что сжег его.
– Он не посмел вам признаться в том, что письмо потеряно.
– Потеряно?
– Да. Одним словом, если письмо потеряно, то, как вы понимаете, оно могло и найтись.
– То есть письмо, которое я написал господину де Бретелю…
– Да.
– То самое, о котором он сказал, что сжег его?..
– Да.
– И которое он потерял?..
– Я его нашел. Господи, да случайно, конечно, проходя через мраморный двор в Версале!
– И вы не вернули его господину де Бретелю?
– От этого я воздержался.
– Почему?
– Будучи колдуном, я знал, что ваше высокопреосвященство, которому я желаю только добра, смертельно меня ненавидит. Вы понимаете: если безоружный человек, идя через лес, ожидает нападения и находит на опушке заряженный пистолет…
– То что же?
–..то этот человек – просто дурак, если выпустит пистолет из рук.
У кардинала помутилось в глазах, он схватился за подоконник.
Граф жадно следил за его замешательством.
– Пусть так, – проговорил кардинал. – Однако не ждите, что принц, урожденный Роан, спасует перед угрозами шарлатана. Это письмо было потеряно – вы его нашли. Пусть оно попадет в руки к принцессе. Пусть моя политическая деятельность будет окончена. Но я и после этого останусь королевским верноподданным и надежным посланником. Я скажу, что это правда, то есть что я считал этот альянс пагубным для интересов моей страны, пусть моя страна меня защищает или наказывает.
– А если найдется человек, – заметил граф, – который станет утверждать, что посланник – молодой, красивый, галантный, ни в чем не сомневающийся, с его именем и титулом – говорил все это отнюдь не потому, что считал альянс с австрийской эрцгерцогиней пагубным для интересов Франции, а потому, что, благосклонно принятый ее высочеством Марией-Антуанеттой, честолюбивый посланник оказался настолько тщеславен, что увидел в этой благосклонности нечто большее, чем простую любезность? Что тогда ответит верноподданный, что на это скажет надежный посланник?
