Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен
– Мы будем скучать без тебя.
– Будете – что?
– Будем скучать без тебя, папа. Вот что я имела в виду. Я никогда не могла представить…
– Не говори глупостей. Вы наконец хоть на короткое время обретете мир и покой, выпроводив меня.
– Ты не прав. От одной мысли об этом становится грустно…
– Только не для Кедми.
– И для Кедми тоже. За эти несколько дней… Я же вижу, вы оба привыкли друг к другу. Я это просто чувствую. Не в его правилах обнаруживать такое, однако…
– Ну уж если на то… Я это знаю. Он ведь и на самом деле парень неплохой. Я и сам привык к нему.
– Он просто хороший. Но ухитряется наживать себе врагов из-за того, что не всегда умеет держать язык за зубами… А потому…
Она вдруг осеклась и замолчала, словно поняв, что говорит что-то не то. Щеки ее горели. Я улыбнулся ей, но не сказал ничего. Ракефет весело хлопала ладошками по воде, разбрызгивая ее во все стороны. Ее чистенький лакомый лобок. В эту минуту я вспомнил слова Гадди, который сказал, что она, Ракефет, похожа на Наоми. Я начал потихоньку вынимать ее из ванночки, держа со всей осторожностью и вниманием, но довольно крепко, чтобы она случайно не выскользнула. Зашел Цви и стал мыть руки, а потом начал бриться, непрерывно перемещаясь между нами и раковиной, откуда он с изумлением и таращился на меня. Когда я снова опустил девочку в воду, чтобы она немного поплавала, она закрыла глаза. Все при деле. Минутная пауза. Что со мной происходит? Я ощущаю какой-то невероятный подъем. И тут же сумасшедшая мысль о смерти. Темнота прошедшей жизни за спиной, непроницаемый мрак впереди. Что ждет всех – меня, ее. Отважная вдова превращается в подобие трупа, лежащего в просторной кровати. Безграничность желания. Что еще? Осталось лишь несколько часов, которые мне надо провести с ними. Неужели им и в самом деле будет чего-то жаль? И они о чем-то пожалеют. Чего им будет жаль, чего не хватать? Неужели тебя? А вдруг…
– Папа, хватит.
– Еще чуть-чуть. Разве ты не видишь, как все это нравится ей?
Хор кибуцников поет еще громче, женские голоса вздымаются, исполняя израильскую ораторию. Кедми тоже входит теперь в ванную и с нескрываемым изумлением наблюдает за тем, как я купаю ребенка. Мне кажется даже, что он потрясен.
– Мы будем скучать по тебе, папа. Как же мы обойдемся завтра без тебя?
– Минуту назад я сказала ему то же самое.
Он снова выходит, гасит повсюду свет, оставляя нас во влажной, насыщенной паром темноте. Яэль расстилает огромное красное полотенце.
– Теперь достаточно, папа.
Я вылавливаю малышку из воды и передаю в руки Яэли, которая ловко заворачивает ее в полотенце. Звенит входной звонок. Кто-то входит в квартиру. Гадди стучит в дверь ванной:
– Они приехали из Иерусалима!
Внезапно меня охватывает сильнейшее желание как можно скорее увидеть их обоих, и я, полуодетый, выскакиваю им навстречу в коридор, роняя капли воды, стекающей с рук. Робко, словно незнакомцы, они стоят возле открытой настежь входной двери в треугольнике света. Она коротко, по-мальчишески острижена, одета старомодно, есть в ней что-то пуританское теперь. Может, это впечатление возникает от ее строгого и длинного платья, черного платья со строгим белым воротничком, мне она кажется еще более высокой, чем обычно (но в этом виноваты, скорее всего, ее черные туфли на высоких каблуках). В одной руке у нее изящная маленькая и тоже черная кожаная сумочка, в другой она держит букетик цветов, и – боже! – как она хороша! Она напоминает мне высокую черную свечу. Выглядит она несколько старше с момента нашей последней встречи. Лицо ее кажется слишком бледным. Болтая о чем-то с Кедми, она время от времени бросает странный взгляд в мою сторону. С ней явно что-то произошло, думаю я, не в силах налюбоваться ее фантастической, яркой и какой-то тревожащей красотой, особенно ее удлиненным лицом с огромными сверкающими глазами, которые кажутся еще более глубокими из-за высоко посаженных скул. То и дело она опускает густые ресницы и смотрит в пол. Мне показалось, что Кедми нервничает, перехватывая ее адресованные мне взгляды. О чем они говорят? И куда подевался Аси? Едва удостоив меня взглядом, он, не останавливаясь, скрылся в гостиной, где он мог налюбоваться вдоволь неубранной постелью Цви, но я не сомневался, что найду его возле книжных полок. Нет. Сердце в таких случаях никогда не обманывало меня – что-то стряслось, что-то здесь было неладно. Но сердце, восхищенное ее красотой, все же билось у меня в груди так же сильно, как и тогда, в Иерусалиме, когда я увидел ее в первый раз возле такси.
– Как я рад видеть вас, ребята. Мы скоро закончим купать Ракефет. Я совершенно мокрый.
Кедми, неуклюже стоявший посреди комнаты, прищурившись, смотрел на них.
– Он сейчас зарабатывает у нас профессиональный стаж няньки.
Они принужденно улыбнулись.
– Давайте садитесь. Где попало. Кавардак, который вы видите, – это фирменный знак семьи Каминка. – И, подавая пример, Кедми первым опустился в просторное кресло.
И Дина, и Аси вопросительно посмотрели на меня, не произнося ни слова и не глядя друг на друга, словно между ними пролегла пропасть. Мне следовало отправиться в мою комнату для дальнейших сборов, но я вместо того шагнул к ним – так и не одевшись, а затем обнял и поцеловал Аси, который тут же отстранился от меня.
– Да не бойся ты… Это всего лишь вода. А вообще – спасибо, что заехали, – пробормотал я с чувством.
Он не ответил. Я повернулся к ней, собираясь обнять ее тоже, но она уклонилась, очевидно смущенная моей наготой. Улыбнувшись, я наклонился, чтобы понюхать букетик, который она держала, но она только крепче сжала его в кулаке, протянув мне свою прохладную руку.
– Как поживаете? – спросила она.
– Как видите… Я здесь последний день… А как прошел ваш седер?
– Как и положено, – встрял Аси, бросив на нас пронзительный взгляд.
Она даже глазом не моргнула.
– А как поживают твои симпатичнейшие родители?
– Хорошо, спасибо.
– Не хотел бы уехать, не попрощавшись с ними. Наверное, удобнее всего позвонить им прямо сейчас.
– Они будут очень рады. Но не сейчас… Лучше позже вечером. Они не отвечают на звонки во время религиозных праздников.
– Да, да. Конечно. Вечером, значит. Я должен был об этом помнить.
И тут я положил свою руку на ее хрупкое плечо.
Яэль появилась из ванной с малышкой, вымытой и причесанной, и буквально упакованной в белоснежный подгузник. Коротко вскрикнув от восторга, Дина всунула в руки Яэли цветы, взамен получив Ракефет, и прижала к себе сверток грациозным движением. В эту минуту в комнату вступил Цви, был он свежевыбрит и одет как франт. Оглядевшись, он кивнул Дине.
– Было еще темно, когда вы уезжали из Иерусалима? – спросил он, после чего подошел к своему знаменитому уже младшему брату и тепло его обнял; Аси, сделав неловкую попытку освободиться от объятия, вопросительно посмотрел на Яэль. Затем, подойдя к Яэли, Цви с неожиданной застенчивостью прижался к ней как-то по-сыновьи и нежно ее поцеловал. Я испытал острый укол зависти. На какое-то время мы все словно потеряли дар речи. Кедми, развалясь в кресле, насмешливо поглядывал на нас. А затем пробурчал так, что каждому было слышно:
– Ну, давайте, давайте… Не стесняйтесь. Целуйте друг друга, проклятые русские большевики… А нацеловавшись, доставайте свои ножи и режьте друг друга на кусочки. И отправляйтесь к самовару пить чай…
Я был так ошеломлен, что буквально застыл на месте. Что за гнусный характер! Как у него только язык повернулся сказать такое. Но похоже, что остальные просто его не расслышали. А у меня все поплыло перед глазами. Холодный ветер, ворвавшись через окно, заставил меня задрожать. Я поспешил к себе в комнату и вытащил сложенный белый свитер из саквояжа. Пальцы мои нащупали часы. Они все еще показывали восемь, похоже, они остановились. В раздумье я подержал их некоторое время, а затем положил обратно. Снова просмотрел свой паспорт и билет и нашел доверенность для Аси, которую сложил и сунул в карман брюк. Внезапно у меня закружилась голова. Как пережить все это?
