Майкл Каллен: Продолжение пути - Алан Силлитоу

— Ох, ради бога.

— Полагаю, ты беспокоишься о Рональде? Ты должна знать, что он нажил много врагов. Не то чтобы я считал его плохим человеком, но ему надо жить дальше. Хотя, возможно, было бы неплохо, если бы он просидел в Доггерел-банке лет десять или около того.

— Доггерел-банк?

— Его дом в Йоркшире. Разве ты не знала?

Она ничего не сказала.

— Это замечательное место. Высокий особняк. Сорок акров земли, хотя это в основном вересковая пустошь, за исключением небольшого декоративного сада площадью пять акров. Я был там однажды. Это прочный каменный дом с видом на долину, и, я думаю, это один из самых красивых видов во всей Англии. Его жене и детям там очень нравится. В конце концов, он сказал, что это была его жена, и кто я такой, чтобы ему не верить?

Ее плечи тряслись. Пора замолчать — теперь, когда она плакала. Как могла она или кто-нибудь еще плакать о Рональде Делфе? Не знаю. Я ей сказал, что мне жаль. Я действительно был там. Я бы сделал все, чтобы сдержать эти слезы. Я бы намазал их на хлеб и съел бы с удовольствием.

Мы проезжали Глостер-роуд.

— Мне сказать таксисту, чтобы он развернулся и отвез тебя обратно к дяде Джеффри?

— Нет. Сначала я увижусь с Рональдом. — После паузы возле Музея науки она спросила:  — Гилберт Блэскин твой отец или нет?

— Отец. 

Моя решимость больше не лгать не была такой же, как и раньше, потому что я быстро начал понимать, что ложь никогда не приносила мне никакой пользы. С другой стороны, она редко причиняла большой вред  тем, с кем я говорил. Понятно, что едва ли стоит ставить на себя моральное пятно, называя себя лжецом. С другой стороны, я не знал, почему — если моя ложь была такой неэффективной — я чувствовал себя таким испорченным. Когда я стал старше, моя вина в этом отношении усилилась, особенно теперь, когда я сидел рядом с Фрэнсис Мэлэм на заднем сиденье такси и взял ее за руку, пытаясь утешить. Если цель моего недавнего приступа лжи заключалась в том, чтобы отвадить ее от увлечения Рональдом Делфом, то это была важная причина, но если моя ложь могла каким-то образом приблизить ее ко мне, то моя решимость никогда больше не лгать была напрасна. Я был так влюблен в нее, что любая ложь казалась оправданной. Эти мысли пронеслись у меня в голове, и я почувствовал себя значительно лучше. Помогая ей выйти из такси, я оставил водителю хорошие чаевые. 

Поднимаясь на лифте, я вновь почувствовал любопытство, почувствовала ли она мое относительно хорошее «я». Я улыбнулся, и на ее губах зародилась ответная улыбка.

— Надеюсь, он не сделал ничего глупого, например, не слег в постель, — сказал я. — Я видел, что он чувствовал себя вполне комфортно, когда я уходил.

Я отошел в сторону, чтобы впустить ее первой. Возможно, она и была сторонницей женского движения, но я не стал рисковать. Я был достаточно проницателен, чтобы знать, что ни одна женщина, примкнувшая к Рональду Делфу, не могла быть причастной к женскому либеральному движению.

Квартира оказалась нежилой.

— Рональд! — я обошел все комнаты и вернулся, почти потирая руки. — Позволь мне взять твое пальто, тогда мы сможем сесть и выпить, пока обдумаем ситуацию.

— Возможно, это самая разумная идея.

Могла ли быть на свете хотя бы еще одна такая удивительно умная молодая женщина с  фигурой Венеры Милосской? Если бы у нее не было  рук,  я предполагал, что в этом случае она бы очень ловко владела ногами, когда дело доходило до защиты.

— Что бы ты хотела?

— Вермут.

— Плеснуть?

— Пожалуйста.

— Лёд и лимон?

Она кивнула. — Интересно, что случилось с Рональдом?

— Думаю, он отправился к Хэмли за очередной пандой и в детский универмаг за коляской.

Она изобразила беспокойство. — Он тебе не нравится, да?

— Ну, — сказал я, — скажем так: нет.

Она осмотрелась.

Я до сих пор не могу поверить, что это квартира Гилберта Блэскина.

— Тебе нравятся его книги? — спросил я небрежно.

Она подумала некоторое время. — Ну да, хотя я думаю, что его отношение к женщинам мерзкое.

Я поднял свой стакан. — Ты можешь сказать это снова. Твое здоровье.

— Ваше здоровье.

Я не смог прикусить язык.

— Я признаю, что это место не похоже на йоркширское поместье Делфа.

— Я не это имела в виду.

Я посмотрел ей в глаза, затуманенные очками без оправы.

— Что ты имеешь в виду? Не против рассказать мне?

Рот ее слегка задрожал. Невозможно было, чтобы такой чувствительный механизм, как ее лицо, не мог обнаружить даже самую слабую ложь. Я протянул руку.

— Пойдем, я покажу тебе квартиру.

Я привлек ее в кабинет Гилберта.

— Осмотрись. Не стесняйся. Его первые издания находятся в этом книжном шкафу. В ящиках внизу лежат вырезки из прессы. На этом шкафчике висит его фотография в образе армейского офицера с двумя товарищами. Ты легко сможешь его определить. Он уже лысый, и по чертам его лица видно, что он безнадежно испорчен.

Она ходила от стены к стене, попивая напиток. — Кажется, ты не очень на него похож.

— Ты сделала мою неделю. — Я просмотрел пару страниц его последнего романа. — Прочитай это. Если не считать Блэскина, ты будешь первым, кто это сделает — и я даже сомневаюсь, что он это сделал.

Покраснев, она села на диван.  — Действительно?

— Да, ты первая.

— Должна ли я прочитать это вслух?

— Наверное должна. Я имею в виду, если хочешь.

— Я не умею читать так же хорошо, как Рональд.

— Никто не умеет. Я сел рядом с ней. — Но мне все равно хотелось бы тебя услышать.

— Как только он увидел ее, — прочитала она, — он понял, что это снова «Дорога в Мрак». Бумажные цветы на столе были очень красивыми, и, закуривая сигару от свечи, он старался не выпускать дым ей в лицо. Она ему не доверяла и не любила его, но какое это имеет отношение к любви? 

Медное сияние весны разлилось по равнинным полям. Ничего не выходит из ожидания. Он сказал ей, что любит ее. Она сказала, что он никогда и никого не любил и никогда бы этого не сделал. И не особо на это надеяться. Свет появляется только благодаря действию. И  слишком часто сжигает. Он хотел только одного и надеялся, что она