Лёша Белкин - Человечище!
скованными у местного пьяного кузнеца металлическими конструкциями, которые мало
были похожи на шпоры.
Сэр Ермен нажал Control + Alt + Delete и перезагрузил реальность. Его кобылка стала
Буцефаллом, то бишь конем Александра Македонского. Сам Сэр Ермен Александром не
стал. Он не хотел.
Горячая колобашка солнца раскалилась докрасна. Утро только начиналось, но уже
здорово парило. Бородатые мужики все выходили и выходили из крестьянских хаток,
лениво почесывали лобки и вновь уходили.
Сэр Ермен внезапно вспомнил, как давеча он вместе с отрядом в жопу пьяных латников
оттрахал большое количество деревенских девок. Портить деревенских девушек ему было
не впервой.
Вот такой он был, этот самый Сэр Ермен. А дорога уводила его все дальше в дюны,
солнце парило его лысину, выжигало чахлые деревца и белые хатки, обитатели которых
изредка выходили почесать свои лобки.
Сэр Ермен уже давно понял, что чесание лобка – это показатель низкого уровня жизни.
Нет, дело не в падении курса доллара и даже не в языке эсперанто, который Сэр Ермен
знал наизусть. Просто люди здесь привыкли так жить. Они чесали свои мохнатые бороды
и лобки. Они, наверное, больше ничего и не делали и были немного сумасшедшими.
Кобыла Сэра Ермена обгадилась. Бедняга, она была НАСТОЛЬКО замучена. Бедная,
бедная кобыла – подумал Сэр Ермен. Если бы она не жила по Хайдеггеру, она бы давно
сдохла. И он в очередной раз оценил все преимущества философии экзистенционализма.
Как трудно набирать это слово на клавиатуре – только и подумал Сэр Ермен.
Еще Сэр Ермен в свое время хотел умереть за красивую женщину – это он так
выпендривался. Не боясь ковыряться в себе, он всегда сразу сек всю тему и поэтому мало
парился относительно ногтей кикимор болотных и всякой погани нечистой. Когда-то он
был романтиком. А потом он перестал жить ради красивых женщин, благо девки в
окрестных деревнях были тоже ничего.
Кстати, кобыла Сэра Ермена таки сдохла. Во всем был виноват Виктор Бородатый. Он
стрельнул из рогатки, будучи сам в кустах, и попал кобыле прямо в лоб – бедная
лошаденка сразу и загнулась.
Касательно Виктора можно было сказать еще одно: его борода топорщилась, словно куст
акации, он был явно враждебен к Сэру Ермену Щупальца, да, собственно говоря, он был
враждебен ко всему миру сразу. Он любил качать права.
Сэр Ермен отомстил бы непременно за свою добитую жизнью клячу, но… но… но… Он
устал. Затрахался.
«Бля буду!» – подумал Сэр Ермен и только. Толпа скрыла его в себе, с легким чмоканьем
засосала. Он ушел в небытие. Там встретил Карлоса Кастанеду и вернулся домой. «Это
был Витя, сука!» – только и сказал Карлос. Потом умер. Все мы смертны.
Собственно говоря, дорога уходила шелковой лентой за холмы. Белые березы, похожие
на незагорелых женщин, распускали свои зеленые косы, красавцы-дубы пристраивались к
ним сзади, багряно дополняя картину жаркого июльского утра. Это было уютное
сумасшествие. Красотой звалось это положение сжиженного пространства. Вот так-то!
Сэр Ермен громко икнул. Он сходил с ума. Медленно. Очень медленно. Как
Достоевский. Чистота чисто Тайд.
Точите ножи и топоры. Синяя неделя. Мужчины играют в войну. Они вечно что-то
доказывают. Что они сильные, например. Они глупые. Убивать слабых – вот их
развлечение. А все потому, что сильного ты никогда не убьешь. Сильный убьет тебя. Так
уж положено.
Сэр Ермен Щупальца сочинил вису. А Казимир Малевич нарисовал черный квадрат.
Виса была такова:
Черного бамбука придуманный стручок,
Безумство истины несусветной.
Лампа в конце тоннеля,
Якорь белых мачт,
Свобода – реинкарнация раба,
Угу, ага – ля, ля, ля,
Умрите чистыми,
Умрите красивыми.
I will always love you.
Смех, смех, смех…
Расходятся линии,
Сходятся рельсы,
О, прекрасный дракон,
Сердце женщины,
Две белых груди,
Хранящие молоко материнства,
Хранящие тепло истинной любви,
Этот маленький сморщенный сосунок,
Припавший к коричневому соску,
Он слаб, он ищет любви,
Света ламп.
Галогеновых ламп.
Словно зеленый лист тянется он к свету,
Он не хочет становиться взрослым
Для того чтобы играть в войну,
Чтобы убивать слабых,
Зачем ему Вьетнам, Панама, Афганистан,
Он не родился для того, чтобы убивать
Из-за цвета кожи или раскосости глаз.
Он любит свою мать.
Женщину, перенесшую муку родов
Для того чтобы он жил.
Женщину, которая не убивает слабых
От избытка тестостерона.
Она – богиня, Он - бог.
Маленький божок.
Чистый кайф жизни есть у них.
И им не надо убивать.
Траля-ля-ля-ля.
Сэр Ермен был богом. Да, он был богом. Образом для подражания. А, может, и не был.
Тестостерон. Ужасно.
Се ля ви. Кран, источающий ароматнейший самогон. Жизнь – странная штука. Она
может заключаться в завоевании мира или в банальном почесывании лобка. Реальность, по сути, - установка одного единственного человека. То есть, как ты хочешь жить, так и
будешь. Сэр Ермен в итоге пришел к такому выводу.
Из-за холма вылезла харчевня. Как и все вокруг – убогая-преубогая. Пузатый сарай, закопченный изнутри, мазанный серой глиной снаружи. Худые коровы паслись на лугу
позади нее. Эти коровы не давали молока. Их единственной целью было выжить. Урвать
друг у друга квадратик чахлой сухой травы.
Хозяин харчевни чесал лобок на крыльце. На вид ему было лет сорок. Сорок
циклических периодов, обратимых к нулю, сводимых в простейшую матрицу миновал он, коптя небо и наблюдая случки дворовых собак, чьи-то похмельные игры разума, да и
просто виды окоченевших безумно любимых им застойных перпендикулярных глобусов.
Его микрокосм состоял исключительно из добротной браги да куска сала, намазанного
горчицей. Мертвый хулиган.
О бля буду я, ежели бог знал эти места. Дикая местность, пересеченная рубцами рощ, залитая молоком тумана на закате. Бог давно насрал на все, в том числе и на мужика из
харчевни. Безумный бог.
Круг был замкнут. Сэр Ермен похмелился самопальным пивом, тухлой водой из банки с
ромашками. Пчелы висели в воздухе, заиндевевшие, простые-простые и кусали его.
Сдохло время. Сдохло!
Чики-та. Оп-ля-ля. Хлопнула дверь. Черный плащ застыл на пороге, словно индеец Джо
у Марка Твена. Шекспир подмигнул со стены и был таков. Я умер. А значит писать эту
историю некому…
Шутка! Конечно же я жив, иначе не было бы этого абзаца. Да и сэр Ермен Щупальца
давно бы отправился на тот свет. Кирдык.
Потом был бред. Черная ворона по ту сторону запотевшего оконного стекла уселась на
подоконник и принялась чистить перья. Бесконечный страх овладел душой сэра Ермена
Щупальца. Он ощутил себя вороной, загнанной в угол, обреченной подыхать по ту
сторону окна.
Без баб и водки так лучше здесь – пронеслись в мозгу слова давно забытой песни
менестреля. Какой-то кошмар накрыл сэра Ермена Щупальца. Он понял, что
бесконечность есть конечность. Замкнутость какая-то.
Бесконечная любовь – допустим, это невозможно. Тогда возможно бесконечное
бухалово. Хотя, конечно, оно тоже невозможно. Единстенное что возможно – это
сдохнуть. Сдохнуть и стать вечным. А лучше жить. Так подумал сэр Ермен.
Бесконечность. Беспредельность. Сэр Ермен захотел подрочить. Захотел – и все. И он
приступил. (Детали опущены)
Он кончил на грязный пол. На кривую плоскость, полную параллепипедов и квадратов.
Собственно говоря, квадрат тоже является частью параллепипеда. Но сэр Ермен не думал
об этом.
Сэр Ермен пил бодяженное пиво. Глупость пожирала его. Но он был цел. Он вспомнил
мать. И заплакал. Он думал, что он дурак. Зря трахал девок в деревне. Зря ходил в
крестовый поход. Христу все равно по барабану. Сэр Ермен понял бессмысленность
жизни. Он был Я.
Базис – совокупность линейно независимых векторов, число которых равно размерности
пространства. Вектор пространства можно разложить по базису. А можно и не
раскладывать. Это уж как повезет.
Сэр Ермен Щупальца блеванул. Горько, горько было ему сознавать бессмысленность и
беспробудность происходящего. Блядское Средневековье! – только и подумал он. Потом
посмотрел на стену – там была паутина с жирным, пожирающим муху пауком и
календарь. Согласно календарю (а Сэр Ермен не был уверен, что он – Грегорианский) шел
двадцать первый век от Р.Х. Рыбак Хуев – так расшифровывалась непонятная
аббревиатура в конце. А Средневековье-то, поди, кончилось! - подумал Сэр Ермен. И
заплакал еще сильнее.
Так его и обнаружили археологи: плачущим горькими слезами, непонятно почему и
неясно зачем. Это были проблемы времени. Точнее, осознания личностью себя внутри
