Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

Щекочихин Юрий

Рабы ГБ

Юрий Щекочихин

Рабы ГБ

Я не думал о посвящении.

Оно пришло само в хмурое зимнее утро в траурном зале Центральной клинической больницы, когда навсегда прощался с Владимиром Ивановичем Олейником, судьей Конституционного суда. Мы были знакомы. Мы дружили почти 20 лет. Я многому от него научился. Его памяти. Вместо вступления. ЗОНА В ТЕНЯХ И ЛИЦАХ

Когда я объясняю, как проехать ко мне в Переделкино, то обычно говорю так:

"Вы едете по Кутузовскому, потом по Можайскому шоссе, видите указатель "Зона отдыха "Переделкино" - и налево".

Я настолько привык к этой фразе - гости приезжают довольно часто, - что сам уже не вдумываюсь в ее смысл. Точно так же, как в словосочетание "Зона отдыха".

Зона? Отдыха?

Как-то раз я услышал классный рассказ одного старого эмвэдешника: "Ты знаешь, почему здание МГУ на Ленинских горах разделено на "зону А", "зону Б", "зону В"? Университет же строили зеки, на том месте была зона... Университет построили, а названия, как водится, сменить позабыли".

Господи, мы все еще в зоне.

Мы - в "режиме": "режим работы", "режим приема"... Сколько еще таких словосочетаний? Ну, вспомните?

Я чувствую себя сыном XX века. Хотел бы чувствовать себя сыном Девятнадцатого. Не получается. Или получается изредка. Последнее время все реже и реже.

Это - первое вступление к этой книге.

Сейчас - второе.

А МОЖЕТ, ЭТО БОГ НАКАЗАЛ НАС ВСЕХ, ЖИВУЩИХ В ЭТОЙ СТРАНЕ И В ЭТОМ ВЕКЕ, ДОКАЗЫВАЯ ТЕМ САМЫМ СВОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ? ИЛИ НАОБОРОТ? ПОСЛАЛ ИСПЫТАНИЕ, ВЫЙДЯ ИЗ КОТОРОГО - ПУСТЬ НЕ МЫ, ПУСТЬ НАШИ ДЕТИ, - НИКОГДА НЕ ПОВТОРЯТ ЭТОТ СТРАШНЫЙ ПУТЬ?

Я не знаю, откуда взялись во мне эти слова. Я не умею верить в Бога, и потому у меня не может быть к нему никаких претензий. Да и надежд, в принципе, я на него не возлагаю. По той же причине.

Но слова эти родились, вылупились, как птицы из гнезда, возникли где-то в глубине сознания, на дне души - там, куда и заглядывать страшно, как в пропасть, перед которой остановился, замерев от восторга и страха.

ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ПРОИЗОШЛО В XX ВЕКЕ? Коричневая чума. Красная чума. Просто чума. Чума, рак, СПИД. Война, еще война. Еще множество войн. Облако-гриб. Мир на краю пропасти.

Что произошло с человеком? Жил-был человек.

Однажды другой человек, которого он считал своим учеником, его предал.

Уже тысячелетия человечество размышляет над сущностью поступка Иуды.

В XX веке предательство стало неосуждаемым. О нем перестали размышлять и считать его пороком, которого надо стыдиться.

XX век превратил миллионы и миллионы неплохих, в сущности, людей в предателей. Сначала объявив предательство доблестью, потом - государственной необходимостью, потом - возведя его в систему, потом - сделав эту систему настолько же естественной, насколько естественны человеческие потребности.

Научно-технический прогресс - любимое детище нашего столетия - поставил производство иуд на конвейер.

Так было не только в России. В Германии - при Гитлере. В Португалии при Салазаре. В Чили - при Пиночете. Во всех странах, которые назывались социалистическими. Можно еще перечислять и перечислять.

Но меня, естественно, интересуют моя страна и мои соотечественники.

Однажды я обратился через газету, в которой тогда работал, к секретным агентам КГБ, к "стукачам", как их у нас называют, с предложением снять с души камень. Если, конечно, этот камень давит на сердце.

Я и сам не ожидал, что уже спустя день в дверь моей комнаты раздастся осторожный стук и человек скажет мне: "Я тот, к которому вы обращались..." А еще через неделю на мой стол лягут первые письма, на конвертах которых стояло слово "Исповедь". Так рождалась эта книга.

Далеко не все бывшие секретные агенты работали на спецслужбы - от ВЧК до ФСК - по идейным или каким-либо другим объяснимым причинам. Страну опутала липкая паутина предательства, но зачастую она создавалась ценой трагедий и разрушения личности. Даже самые самодовольные стукачи, не говоря уже о миллионах вынужденных иуд, были продуктами Системы, были РАБАМИ госбезопасности.

Я попытался дать им слово. Для того, чтобы кто-то показался, кто-то объяснился, кто-то - а были и такие - в лицо мне бросил: я прав, для защиты Родины все методы годны.

Бог им судья. Но, может быть, поэтому, отступая от темы, вспомнил в этой книге и о других людях. Не ставших рабами.

О тех, кого Система не сломила, кто не поддался всеобщей религии предательства. Пусть их было в тысячи, в десятки тысяч раз меньше, но они были. И это они позже возглавили восстание против Системы.

Из истории не выбросить страниц. Мы выросли в Зоне со всеми ее законами.

"Зона в тенях и лицах"... Таким могло быть еще одно название этой книги.

Часть первая. ВРЕМЯ и ЛЮДИ

Трудно сегодня, с высоты наших лет и нынешних взглядов, понять, как и почему поступок Павлика Морозова был возведен в подвиг. Я еще остановлюсь на этом - на воинствующей антиморали, подмявшей под себя всех и все, но сейчас хочу сказать вот о чем. Осуждать легко. Мы можем с гневом отвергать причины, толкнувшие на предательство тех, кто стал сексотами и стукачами из-за другого, сложившегося уже менталитета души, - и в этом, наверное, огромная заслуга последнего времени.

Но давайте не будем забывать, что творилось многие десятилетия за "железным занавесом". Понятия-перевертыши, поступки-перевертыши, люди-перевертыши... Страх перед Системой, жернова которой перемололи десятки миллионов, желание выжить...

Я не оправдываю своих корреспондентов. Просто напоминаю о том, что неизвестно, как бы мы сами в те годы сумели противостоять религии предательства.

ПЕРВОЕ ПРИЧАСТИЕ

Кажется, было лето... Да, лето.

Помню открытое окно и мягкий шум Цветного бульвара, заполнявший крошечную комнату, которую мы делили с Heлей, Лидой и Юрой. У меня был собственный журнальный столик, у Нели и Лиды по столу, а у Юры - свой стул...

Раньше в этой комнате сидела одна Неля, и мы, поочередно перебравшись из "Комсомольской правды", превратили, как после революции, отдельную квартиру - в коммунальную. На четвертом этаже старого здания "Литературной газеты".

Шел 1980 год, когда уже все понимали и не стесняясь в очереди, в метро, чуть ли не на профсоюзных собраниях рассказывали все новые и новые анекдоты про престарелого лидера. Вспомнил один: "Товарищи, - обращается Брежнев к членам Политбюро. - Предлагаю обсудить поведение товарища Пельше. Вчера он опять украл у меня двенадцать оловянных солдатиков..."

Смех стоял над страной, и, наверное, этим смехом, новыми и новыми анекдотами про выживающего из ума лидера, казалось, обреченного на бессмертие, каждый из нас пытался отгородиться от ужасающей действительности, в которой не оловянными - живыми солдатиками играли вожди в Афганистане, а в Горьком (помните: "Знаете, как переименовали город Горький? В город Сладкий!") томился изгнанием академик Сахаров, и другие академики, полковники, композиторы, официально "выдающиеся" писатели и неведомые швеи-мотористки клеймили его позором с газетных страниц...

Да... Так вот об одном летнем дне 1980 года. Точнее, об одном телефонном звонке, из-за которого этот день остался в памяти, а не растворился в других пролетевших днях.

- Юрий? - услышал я в телефонной трубке вкрадчивый (как мне тогда показалось) мужской голос.

- С вами говорит Алексей Иванович...

- Какой Алексей Иванович?

- Алексей Иванович. Из Комитета государственной безопасности! почему-то радостно сообщил мне телефонный незнакомец. И поспешно добавил: Нам, Юрий, надо будет с вами встретиться.

- Ну, приходите... Я - на работе, - без особой радости сказал я.

- Да что вы, Юрий! У вас же там люди! Нет, на работе никак невозможно!

- Так что, мне, что ли, к вам на Лубянку идти?! Тогда давайте присылайте повестку. И вообще, откуда я знаю, кто мне звонит на самом деле!

- Да я вправду из КГБ! Что вы, право... - в его голосе появилась обида. - Можете записать мой телефон и сами мне позвоните! - И мне был продиктован телефон, номер которого начинался с их характерных 224.

Я ответил, что никуда звонить не буду и приходить тоже никуда не собираюсь, и что если я нужен КГБ, то пускай он сам ко мне и приходит.

- Да это очень важно, важно... Ну как вы не понимаете!.. Это действительно важно! - заверещал Алексей Иванович.

- Нет, - отрезал я, придав голосу необходимую твердость. - Я никуда не пойду!

- Ох, Юрий, Юрий... - вздохнул расстроено Алексей Иванович (а может, Иван Алексеевич, а может, вообще какой-нибудь Фаддей Булгаринович? А может, и не из КГБ?) - Пойду докладывать руководству.

- Докладывайте! - Я резко положил трубку

- Что им нужно? Их интересую я? Или хотят что-то узнать о моих друзьях? Что за спешка? Может, подумал, это связано с последней командировкой в Узбекистан и опубликованной мною статьей о мафии? Или - просто так, поближе познакомиться?

Об этом, помню, я думал, прервав разговор с неожиданным и таинственным Алексеем Ивановичем.