Ключ-стражи (СИ) - Шакирова Анастасия
Я зажмурилась. И очень сильно постаралась не заплакать. Получилось плохо. Слизнула соленую дорожку на губе. Прислонилась спиной к обрыву, попыталась расслабиться. Страх стоял рядом, не сжимая челюсти на моей глотке – но и не отпуская.
Кажется, я все-таки заснула. По крайней мере, мерный шум воды убаюкивал, а ветер сушил слезы на моих щеках. Ррум, говорили волны. Шшшуух. Вечный ритм, где бы ты ни был, в каком бы ни был времени и месте – вода и ветер остаются все теми же.
Я спала.
Между строк
Говорят, что пива на свете мало, а историй много, не разберешься. Жил портняжка Джон, что всего боялся, на краю деревни, у самой рощи. Чуть гроза — он сразу в подвал, где тише, раз змею увидел — бежал с полмили; ни дрова рубить, ни залезть на крышу, ни в кабацкой драке проверить силу. Вроде крепкий парень, не слаб, не хворый, а поди ж ты — вечно бледнее мела...
Раз потопал Джонни в леса по хворост, не успел заметить — вокруг стемнело.
Наступала осень на переломе, время трав вороньих и молний рыжих. Вдалеке рычали раскаты грома, в общем, веришь, паря — как будто в книжке. Что? Откуда знаю? Башкой подумай. Может, кто из наших пошел за парнем, разыграть немножко, из чащи ухнуть: пусть рванет в деревню, как от удара!
Только ветер стих вдруг, ножом обрублен, и сгустился сумрак, как на болоте. Занемели руки, засохли губы... А по небу Дикая шла Охота.
Говорят, охотничий рог играет — и стоишь примерзшей к земле колодой. Говорят, что чудища мчались в стае — сентипеды, циклопы, антиподы. Говорят, что были и просто кони — только каждый всадник ужасен ликом...
И один загонщик спустился к Джонни (тот ни жив, ни мертв, и почти заика). И о чем-то все говорил, смеялся, голос был — как горы, как град, как голод. Подхлестнул коня и во тьму умчался, закричали птицы ему вдогонку. Джон, шатаясь, встал, да и прочь поплелся, от деревни, дальше к лесным тропинкам. На пеньках в тот год развернулись кольца, у ручья в бору покраснела глина.
Да, каким бы ни был ты, паря, гордым, для девиц красавцем, в пути свободным — догони свой страх и схвати за горло, погляди в глаза его цвета меда. Удержи... не сможешь? Трясутся руки? Страх смеется, жаркую пасть разинув? Не возьмут его ни мечи, ни луки, не подкупят яства, монеты, вина. Будь купцом, солдатом, бродягой, вором, на душе — не важно, беда, тоска ли, — догони свой страх и возьми на сворку, и пойди с ним рядом, не отпуская. Дорога дорога, тропа спокойна, долог путь до Дублина в непогоду.
Все про Джона думали — он покойник. А гляди ж, вернулся, спустя три года. Не признали Джонни: совсем не бледный, стал открытым взгляд, не дрожит всем телом. Черный пес идет у его коленей, черный пес с глазами — луны желтее.
Кто боится злого ночного стука, кто боится Духа-во-Тьме-Скитальца. Страх нельзя убить; но протянешь руку — иглы жесткой шерсти уколют пальцы. Я боюсь тебя (зря смеешься — правда); я боюсь подъема, толпы и боли. Ты боишься смерти и слова «завтра»; ужас мой — со мною, твой страх — с тобою. Протяни ладонь, здесь не важно, кто ты, только взгляд янтарный, протяжный, долгий.
В эту осень снова придет Охота, вороной без всадника встанет в поле. Джон верхом усядется, свистнет тихо, черный пес рванется в тумане сером.
Вот, гляди, промчался, как будто вихрь.
А на сворке — страх.
Прирученный.Верный.
Не знаю, что меня разбудило. Может быть, занимавшийся рассвет. Стало заметно светлее, я смогла разглядеть, что песок подо мной – не обычный, желтоватый, а странного пурпурного оттенка. Ветер стих, вода мягко облизывала узкую полоску пляжа.
Не море и не озеро — река. Неширокая, на том берегу темнел лес. А обрыв, к которому я прислонялась спиной, был не таким уж и высоким, три моих роста, не больше.
Сон. Опять странный сон. Кто я такая, дурацкая избранная из дурацкой легенды «пойди туда, не знаю куда, принеси воды в умирающую деревню»? Г-гоблин, точно — вода! Как же пить хочется!
Кое-как напившись из ладоней, я запрокинула голову в надежде все-таки рассмотреть звезды – но они уже померкли в свете начинавшегося дня. Впрочем, одну я успела разглядеть. Тайхо-Ри, крохотная звездочка, появляющаяся перед самым рассветом в противоположной выкатывающемуся солнцу части неба. Нам говорили, что Тайхо-Ри учитывается в любом гадании и предсказании по небесным телам; ее имя означает «надежда на». На что? На что-то разное, для каждой ситуации – свое. Может быть, это просто придуманное давным-давно суеверие, чтобы астрономы и астрологи, глядя ввысь и видя в расположении звезд что-то вроде «скоро придет конец всему миру, ха-ха!» не теряли веры в лучшее и не отчаивались. Хотя такая легенда скорее не для астрономов, а для простого народа. Народу нужно надеяться, хоть на что-то.
Но почему-то от вида этой неяркой звезды мне стало легче.
А может быть, от уже забывающегося сна?
Мой страх со мной – и значит, я не одна. Я не могу перестать бояться, но могу встать с ним рядом.
Что я, собственно, и сделала – поднялась на ноги. Они изрядно затекли, но хотя бы не дрожали, как ночью. Уже хорошо. Худо-бедно припомнив упражнения Рэна, я сделала несколько наклонов, попрыгала, разминаясь, по песку. А потом решительно подошла к обрыву и начала подъем, цепляясь за жухлые кустики.
Свалилась я всего-то два раза. На третий мне удалось подняться, и некоторое время я лежала, отдыхая, на спине, на краю поросшего мягкой травой обрыва. Вокруг зеленели деревья, солнце уверенно вскарабкалось на небо, согрело мои щеки приятным теплом. «Странно, что птицы не поют», — отрешенно подумала я. И тут, несмотря на жару, меня пробрал ледяной пот.
Птицы не пели. Ни единой птицы.
Ни единого комарика возле воды. Ни малейшего плеска рыбы в реке.
Ни звука, кроме моего дыхания и шума ветра в листве деревьев. И пахло… как-то не так. Неправильно. Не двуцветкой, травой и весной – а слабым, но отчетливым ароматом застоявшегося болота.
Меня словно кнутом по спине вытянули. Совершенно не заботясь об одежде, я вскочила и рванула вперед, через колючие заросли. Вывалилась на дорогу, в панике огляделась вокруг.
Это было чертовски похоже на дорогу, ведущую к Пристани — ту самую, на которой мы с Рэном стояли, гадая, что же случилось с госпожой Матильдой и остальными. Только... что-то было не так. Сложно сказать, что именно: так иногда во сне стоишь в своей комнате общежития, или в комнате оставшегося в Вирдо дома; и в двери-окна еще не вползает липкая тьма, и не слышно шагов за спиной, и вроде бы стены на месте, и мебель расставлена как надо, и твоя куртка свисает со спинки кровати... но ты уже чуешь: что-то неправильно.
Листья двуцветки по обочинам не той формы. Песок не желтый, а красноватый. Солнце словно бы ближе к земле. И по-прежнему ни единого звука, кроме ветра, даже цикады в траве молчали. Да и были ли те цикады?
Я затравленно попятилась, озираясь вокруг.
Не поддавайся панике, Нэк, помни про страх рядом, помни, держись...
Серебристый ключ сам скользнул в ладонь. Носком сапога я прочертила линию в дорожной пыли, сжала ключ в руке, зажмурилась — до ярких пятен перед глазами, и изо всех сил представила себе Пристань: створки ворот, солдат возле, лениво играющих в кости на рассохшемся ящике, к ящику прислонена алебарда. И шагнула вперед, успев еще подумать: пожалуйста, Рея, пусть получится.
