Сирингарий - Евгения Ульяничева
…Чего Сумарок всегда боялся, так это слепоты. Вот и когда повязку на глаза увязали, сбилось дыхание, скакнуло сердце.
— Я рядом, — сказал кнут негромко.
Сумарок ухватился за кость. Была она сухой, чуть шершавой, крупной. С какого зверя взята, чаруша и помыслить боялся. Почувствовал, как слегка кость потянуло — видно, принялась за нее хозяйка-костамокша.
Вцепился как следует, всей ладонью. И почуял, как коснулись его пальцев чужие — гладкие, холодные.
Кругом повело, задвигалось все в темноте.
И Сумарок в круг шагнул.
Отошли, встали поодаль.
— Сколько ему? На круп ежели смотреть, так лет двадцать?
Сивый головой вскинул, поглядел недобро:
— Ты глаза-то не распускай. Я тебе круп с мордой поменяю, все равно никто разницы не приметит.
Усмехнулся Калина.
— Значит, двадцать. Славное время. Они все в эту пору ласковые, что тели.
— Хорош юлить. Прямо говори, зачем на разговор позвал? Я тебя знаю.
— Зато я тебя не узнаю, Сивый. Думал, только люди меняться могут, оказалось — нет. — И, без перехода всякого, продолжал. — Скажи, Железнолобый, слышал ли ты об операторах?
Сивый нахмурился.
— Не доводилось.
Мормагон поглядел в небушко.
Без спешки достал из кошеля расшитого самокрутку, огниво в коробочке затейной, железной, язычком пламени самокрутку запалил.
Посетовал:
— Совсем было бросил, уж больно Марга, бедная, на дым кашляет. Вот, самосадом здесь разжился. — Затянулся, выдохнул. — Сказывают, операторы те сподобны над кнутами да мормагонами, над чарушами да вертиго стоять. Власть их больше власти княжеской. Течет в них Змиева Кровь, от того сильны. Узнать оператора нельзя, он и сам про себя не догадывается, живет-мрет, как прочие. Только случаем можно оператора обнаружить: они, мол, править могут Качелями Высоты да Кольцами, что в земле лежат… Да тварями, от Колец корни берущими.
— К чему ведешь, мормагон?
— К тому, что каурому, дичку вашему, к руке сечень-кладенец, да и браслет твой с Тлома он носит, ровно простую даренку. И слышал я кое-что про него, среди прочих он парень известный. Про Черноплодку всякое слагают… Есть у меня мысль, что Сумарок в себе кровь Змия имеет, только сам про то не ведает.
Сивый без спросу самокрутку забрал, сам затянулся.
— Тоже вертиго его отписать думаешь?
Фыркнул мормагон, плечами двинул.
— Делиться, вот еще! Я покамест присмотр вести думаю. И ты тоже, кнут, приглядывай, все одно рядом крутишься. Ежели истинно он таков, то за ним и твое племя может явиться: какие кнуты будут волю человека над собой терпеть?
— Ласково стелешь, мормагон, а только какая в этом твоя выгода?
Калина коснулся ожерелья.
Молвил задумчиво:
— Неподобные дела творятся, Сивый. Если и правда, что Сумарок ваш — оператор, так лучше я в друзьях его буду. Мне, знаешь ли, жить не надоело. Тебе же хочу предложить таково поступить: коли случай выпадет, спытай его. Наведи на добычу, сам в сторонке держись, наблюдай, как он себя покажет, как явит… Ах, кнут, ежели он оператор! Невеста ваша с ума сойдет! Он ведь и ее, старуху, раком нагнуть сможет!
Рассмеялся закатисто, Сивый в сердцах самокрутку пальцами смял, бросил под каблук.
— Ты, мормагон, обурел совсем, — молвил с ласковой злобой, — смотри, мне твою голову кудрявую наново оторвать — раз плюнуть. Забыл уже, как дурманом окуривался, чтобы боль изжить? Крепко знай: увижу от тебя какую обиду Сумароку, вернешься в бочку свою, на куски порубленным, как встарь.
Мормагон закусил губу, голову красивую-гордую вздернул.
— Все ли понял?
