Тот самый сантехник 10 - Степан Александрович Мазур
Людмила делает минет
Старательно и громко
В её поступке смысла нет,
Могла бы и ребёнка.
— Говно, — тут же выдал безапелляционно Тимофей Вольфович. — Что же ты сократил всё до предела? А где сюжет? Где посыл? Эмоции где? Если это драма, то страдания надо расписывать в деталях. Будь как художник, рисующий картину мазок за мазком.
— Мазок, значит… понял, — кивнул Антон и всё разом перечеркнув, начал по новой.
Хрунычев с Семёном переглянулись и продолжили играть в сто одно. Понятно, что каждый делает, что может, чтобы убить время. И каждое слово поэта здесь это крик души, а каждое стихотворение сто пудово попытка сохранить свою человечность в этом бездушном месте. Так что могли бы и потише со своей критикой. А то накинулся старый сразу на творца как служба безопасности банка на абонента, не жалеющего говорить свой код с обратной стороны карты.
Рядом с ними сидели Михаил и Егор. Но эти бывшие охранники из партии вылетели и теперь ждали, пока начнётся новая. Чего ещё делать, кроме как дожидаться? Время за сроком течёт медленно, зеки находят радость в мелочах. Одни делятся историями из жизни, другие смеются даже над такими шутками, которые, казалось бы, неуместны в таком месте. А любое слово ведёт либо к новому конфликту, либо к какой-то особой дружбе, которая формируется здесь почти вопреки. Так что каждый следит за базаром.
— Мужики, а что, если… так? — вскоре добавил Шмыга и снова прочистив горло, выдал обновлённый вариант:
В мире технологии правят бал,
Где айфон в руках как волшебный жезл.
Всё смешалось: страсти и судьбы накал,
А Людмила грезит о полезном.
— Так уже лучше, — тут же добавил Алагаморов на пеньке, подняв ноги, пока под столом проходился тряпкой Блоб, и тут же протянув кружку под чифирь, который перелил из банки с кипятильником в емкость Джоб. — Но в чём-то старый прав, всё ещё не хватает сюжетной линии, драмы. Зачем ей это?
Антон снова кивнул и принялся прикидывать так и этак. Камера тут же погрузилась в тишину. Но тишину творящую. В ней зеки создавали свой маленький мир, наполненный надеждой, мечтами и человечностью. И по возможности цепляясь за эту человечность, каждый из них, несмотря на обстоятельства быта и бытия, продолжал искать в себе свет, который однажды приведёт их к свободе.
Цепляясь за свой лучик света, на этот раз Антон продолжил без предупреждения:
Хочет тётка новенький айфон,
Надоел, мол, нокия бессмертный.
Хочет полномочий, да таких,
Чтобы выглядеть на глаз — помпезной.
Вот и муж губу уж прикусив,
Битым пикселям назло ей шепчет нежно.
И в тени их игр на двоих
Для Людмилы выглядит полезным.
Все повернулись разом к поэту. Затем одни заржали, другие зааплодировали, а Алагаморов и Тимофей Вольфович, как первые критики, переглянулись и вытянули губы в душу.
Неплохо, мол.
Антон тут же подскочил и цепляясь за вдохновение как репейники за собачью шерсть в лесу, продолжил на эмоциях читать с листа:
Да, минет — игра, танец на двоих,
Вот и телефон Игорь прячет робко.
Записать он хочет для других,
Как Людмила просит… не ребёнка.
Искренне желая для любимой блага
Жезл он достанет, даму повернёт
А как встанет раком, вставит до упора.
А айфон? Да хрен с ним! Без него живут!
— Браво! — тут же подскочил первым Лупов на верхней полке, все охранники и директора управляющей компании.
А Блоб так быстро подскочил, что затылком о стол ударился. Но не успел Антон раскланяться, словив минуту славы, как дверь тут же распахнулась и в камеру вошёл человек при высоких погонах.
Что немаловажно — лицо новое, ранее на территории не замеченное. Но судя по виду — важное.
— Так, что за шум? Опять беспорядки устраиваете? Вы мне это дело бросьте. Как по-старому уже не будет.
Все тут же притихли. Антон сунул тетрадку со стихами за спину. Позже перепрячет под матрас. Там уже тех стихов на отдельный сборник накопилось. Выйдет — издаст. И пусть Европа потом вдохновляется, раз ничего, кроме говна в виде инсталляции уже создать не способна, а о былом вроде Шекспира помнить не желает.
— Работать они, значит, на территорию не желают, а на СВО не хотят, — припомнил их дела начальник, нахмурившись. — Хорошо в отрицалове устроились? Да? А вот уд вам, да без варенья! В карцерах сгнобить вас, конечно, не сгноблю. Но и этот самый хуй хоть в чистом виде пинать тут не позволю. Всё, кончилась лафа!
— Как кончилась? — тут же разволновался бывший мэр Лупов, который вовсе рассчитывал на отдельную камеру, а получил общую. Но если и дальше так пойдёт, то скоро вообще некуда будет падать.
Тоже стихи начнёт писать.
— Выход всегда найдётся, — усмехнулся недобро новый начальник. — Мэрия просит нас поспособствовать процветанию города. И вы, зуб даю, поспособствуете!
— А что делать надо? — тут же подался вперёд Алагаморов, рассчитывая наладить контакт и с новой администрацией, чтобы другие работали, а он — способствовал.
— В нашем славном городе новая управляющая компания открылась. Людей там не хватает. А они с мэрией договор подписали. Они, значит, новой техникой снег зимой убирают, а летом дороги поливают и чистят от пыли для блага города и общей доброжелательной атмосфере, а мэрия во главе с новым мэром Когорлицким уверила их, что с людьми поможет. Но гастербайтеры за лето куда-то все подевались. Вот и приходится зоне не только фронту помогать, но и обществу в тылу. Тут-то я про вас и подумал, соколики, — тут начальник обвёл всех и каждого долгим взглядом, заглянул в глаза. И лишь разглядев надежду (и сопоставив её с делами), спросил в лоб собравшихся. — Ну что, хотите на воле жить и работать как люди? Или так и будем сидеть в тесном, местами запуканном помещении весь срок?
— Я пойду! — тут же вызвался киллер Иванов, у которого два десятка кукол под подушкой встречи с детьми в детдоме дожидались.
— Тебе нельзя, у тебя статья тяжкая, — припомнил начальник.
— Но если он пойдёт, то и я пойду с ним, так что сложите мою и его и разделите пополам, — тут же поддержал сводного брата
