Уйын Полоза. Книга первая - Дед Скрипун
Из-за дерева осторожно выглянул ствол автомата, пошарил по сторонам, а за ним и голова хозяина оружия появилась, недоуменно осмотрелась, и не найдя ни раненного ни трупа, попыталась скрыться, но меткий выстрел, пробил удачно подвернувшийся висок любопытного врага.
Пальба мгновенно возобновилась, но противник, не видя цель, теперь поливал свинцом уже весь лес, в надежде зацепить кусачую невидимку. Ветки сыпались Художнику на голову, а он улыбался, понимая, что его потеряли. Значит, у Угрюма есть больше времени добраться до места.
Справа, метрах в пяти, очень удачно лежало поваленное дерево, оборудованное мисами под своеобразную скамейку. Узкая щель между ним и землей, напрашивалась создать там очередную линию обороны. Своеобразный ДЗОТ. Как только выстрелы стихли, Художник туда перекатился, и вжавшись в траву замер в ожидании.
«Свидетели смерти» не спешили. Прошло несколько минут, но ничего не происходило. Когда враг молчит, это начинает нервировать. Их много, а он один. У них больше возможностей для маневра, но зато они не знают его точного местоположения. Но он же не в прятки тут собрался играть, ему нужно привести их как овец на бойню. Друг на обезболивающих скорее всего уже там. Можно продолжать концерт.
Художник вскинул кольт и выстрелив в воздух припал к оптике прицела. Из-за одного из стволов к другому, кувырком переметнулась тень врага. Выстрелить Максим не успел, но местоположение запомнил. Еще одна тень метнулась уже из-за другой березы, слева. Так дело не пойдет. Его обходят, надо уносить ноги, когда обложат, будет поздно.
— Руки. — В спину неожиданно уткнулся ствол. — Добегался сученок. Семерых братьев угробил урод. Долго и больно за это подыхать будешь. — Поднимайся, и не дергайся.
Ничего не оставалось, как подчиниться. «Самонадеянный дурак! На что рассчитывал?» — Ругал себя Гвоздев, поднимаясь на ноги. Что предпринять в такой ситуации, когда в спину смотрит дуло чего-то смертоубийственного непонятно. Есть кинжал и пистолет, более удобные для ближнего боя, но достать их ему не дадут, пристрелят раньше, только дернись.
— Я взял его. — Усмехнулся голос сзади. — Как ты и говорил, Сазан, он за поваленным стволом прятал…
Договорить ему не дал высунувшийся из горла наконечник стрелы. Забулькав кровавыми пузырями, рыжий, бородатый мужик, упал под ноги Максима суча ногами, и скребя пальцами грудь. Гвоздеву не было времени думать откуда тут появилась стрела, ведь он уже падал под защиту дерева, и перекатываясь в сторону передергивал затвор автомата.
Скамейка мисов взорвалась щепками, а лес наполнился грохотом автоматных очередей. Максим вжался в траву, но все равно бок обожгло болью, и он мгновенно намок. Размышлять: «Опасна рана или нет?», — времени не было. Едва канонада немного стихла, и врагу нужно перезаряжаться, обоймы не бесконечные, Гвоздев перекатом ушел за ствол одной из берез сзади, и попятился под ее прикрытием уходя дальше в лес.
— Сюда. — Шепот неожиданно раздался над самым ухом. Художник резко обернулся, вскинув автомат. Над ним склонился куст шиповника, и голосом Ганджила скомандовал. Закатывайся внутрь и не дыши. Тебя тут не найдут. Когда все закончится, мои воины тебя позовут. — Трава приподнялась, открывая обшитый деревом узкий и неглубокий схрон. — Предоставь дальше действовать нам.
— Как там Угрюм? — Не мог не задать вопрос о друге Художник.
— Хорошо все с ним. Перевязали, сейчас сидит во временном лагере. Хотел идти с нами, но я запретил. Он много крови потерял. Ты тоже ранен. Вот держи. — Куст протянул семипалой ладонью что-то похожее на зеленую губку. — Прижми. Это остановит кровь. Теперь все. Ныряй внутрь. Сейчас мои воины начнут охоту, и в ней, раненый ты будешь только помехой.
Максим закатился внутрь, и захлопнувшаяся крышка погрузила его во мрак. Сверху глухо протопали чьи-то ноги. Затем кто-то вскрикнул и упал.
Долгая, нудная тишина в темноте, что может быть противнее такого ожидания. Лежишь в узкой лежке как в гробу. Воздух спертый, рана ноет, но даже застонать нельзя. Сколько прошло времени Максим не знал. Наверно целая жизнь, когда наконец в открывающуюся щель ворвался глоток свежего воздуха и солнечный свет.
— Поздравляю с победой, игрок. Вождь ждет тебя в лагере, чтобы лично поблагодарить за помощь. — Незнакомый мис наклонился, и протянул руку. — Зная про твою рану, Ганджил велел доставить героя на носилках. Тебя отнесут со всеми почестями.
— Сам дойду. — Буркнул Максим вставая, но тут же пожалел, что отказался от помощи. — Голова закружилась, и он едва не упал, облокотившись о ствол березы.
— Мы ценим твою независимость и мужество игрок, но настоятельно просим принять предложение, и позволить нам тебя отнести. Где-то в округе еще остались четверо ореков. Ты слишком слаб для очередного боя, а встретиться с тварями очень даже можно, тем более ты топаешь так, что слышно на другом краю леса.
— Несите, мне действительно не дойти. — Согласился нехотя Максим.
Сколько времени его несли осталось загадкой, то ли пять минут, то ли сутки. Он отключился в тот же момент, как тело коснулось зеленых, сплетенных из веток, но вполне удобных носилок. Очнулся он уже в гудящем праздником лагере. Вокруг смех, песни, запах жареного мяса. Его положили у костра, где сидели напротив друг друга, и беседовали Угрюм и Ганджил.
— Живой? — С трудом пододвинулся к другу Игорь, и сильно сжал тому ладонь. — Я знал, что тебя не так просто успокоить, замучается еще костлявая за тобой бегать, и что ты попьешь моей еще моей многострадальной кровушки. — Он улыбнулся. — Рад тебя видеть живым, братан.
— И я рад тебя видеть. — Улыбнулся Максим. — Расскажите, как тут все было, а то я в своем гробу все пропустил.
— Ничего интересного. — Вздохнул Ганджил. — Легко справились. На вас игроков проще охотиться, чем на куропаток. Вы не умеете ни видеть, ни слышать, ни прятаться. Перестреляли как цыплят из засады. Все как ты и говорил. Только противно от этого на душе. Не любят мисы кровь. — Он подкинул в костер ветку. — Вот только ореков четверых упустили. Сбежали они тогда, в овраге. Мы как только стрелять начали, они в кусты и ушли, ну а те, что не сбежал, там остались. Спасибо вам друзья, за нетающую сосульку. — Он улыбнулся. — Мои лучшие
