Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1962 год
— Что скажет Земля? — возразил Маиташев. Желвак на его щеке продолжал шевелиться, как бы в такт каким-то невысказанным мыслям.
— Сто раз прикидывали!
— На счетных машинах. И на модели. А на планете ни разу.
— В конце концов опыт может быть приостановлен. Достаточно произнести слово «стол».
Ледяная броня возле ущелья таяла. Потоки воды хлынули в каньон. Клубы пара закрыли картину: в глубине волнующейся белой завесы лишь изредка появлялись и исчезали розовые пятна.
Забелин включил инфракрасный экран. Язык пламени стоял ровно, почти не шевелясь.
— Процесс идет нормально, — сказал он. Стрелки на циферблатах, кривые на экранах осциллографов докладывали, что все идет как надо. Никто не смотрел на них; они фиксировали данные для истории. Если бы что-нибудь отклонилось от нормы, автоматический контролер немедленно доложил бы. За всеми приборами, кроме того, следил особый сверхприбор, который поднял бы шум, если бы что-нибудь с чем-то не сходилось.
— Ну, вот и все, — почти разочарованно произнес один из собравшихся, откидываясь в кресле. — Вот так и будем сидеть пять суток.
Но тут сверхприбор неожиданно произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Материк сдвинулся с места!
Можно было и не глядеть на приборы, на разные голоса подавшие сигналы тревоги. Даже простой глаз видел, что гора, изрыгающая пламенный язык, медленно уходит вместе с каньоном и ледяным плато из поля зрения.
— Верните ее! — крикнул кто-то, не выдержав. Манташев тронул рукоятку. Гора остановилась.
Потом двинулась назад и заняла прежнее место.
— Нет, не на экране, а в действительности, — потребовал тот же голос. В нем прозвучали нервические нотки.
— Мы можем только выключить двигатель, — спокойно сказал Забелин.
Но сверхприбор, прикинув за это время показания всех других приборов, равнодушно и громко объявил:
— Опыт останавливать нельзя!
2
Планета жила своей жизнью. Люди работали, писали стихи, забивали голы на футбольном поле, слушали музыку, ходили и ездили в гости, воздушные лайнеры переносили тысячи пассажиров через океаны и материки, а на трассе Земля — Луна в назначенный час отходили ракеты... Ничто не изменилось, но в сознании каждого, где бы он ни находился, в самой глубине билось ощущение необычайного. И разговор, на какую бы тему ни зашел, невольно касался того, что всех интересовало.
Пассажиры одного из трансокеанских лайнеров узнали о начале опыта по табло в салоне: голубая линия маршрута, радовавшая глаз геометрической прямизной, вдруг изогнулась, и звездочка, обозначающая местоположение корабля, поползла по кривой.
В окнах виднелась все та же высотная, почти черная синь. Только солнце, задернутое невидимым фильтром, желтое и плоскокруглое словно блин, передвинулось и торчало теперь не сбоку, а сзади. Земля внизу была затянута облаками.
— Теперь уж ни одна душа не проникнет в зону, — произнес с удовольствием седовласый пассажир. Он ни к кому прямо не обращался. — Только автоматы увидят, как это выглядит.
— Мы с вами тоже, — быстро откликнулся молодой человек с открытым взглядом, сидевший напротив. — Если захотим!
— Да, конечно, — согласился седовласый, искоса взглянув на собеседника. Что-то в лице юноши заинтересовало его. Пассажир решил продолжить разговор. — Это верно: мы можем видеть, что происходит на Венере, или на дне Тихого океана, или в кратере вулкана, не вставая с кресла. Наши глаза разбросаны по всей солнечной системе. Но вам не кажется, что одно дело — смотреть почти осязаемое, объемное, в натуральных красках изображение, представлять себя среди стада разъяренных слонов, слышать их дыхание и шелест ветра от их движения, и совсем другое дело — подвергаться настоящей опасности, рисковать быть раздавленным или поддетым клыком, вдыхать пыль, поднимаемую стадом, пыль приключения? Ведь вулкан, на вид самый настоящий, мечущий пылающие бомбы, совершенно безопасен. Метеориты, нацеленные в вашу голову, когда вы будто бы стоите под открытым небом на Луне, бесплотны. Сознайтесь: вам хотелось бы самому побывать хоть раз на месте действительного происшествия?
— Один раз со мной это случилось. — Юноша вдруг посерьезнел. Он не замечал легкой иронии собеседника. — И, знаете, без этого приключения мне чего-то очень недоставало бы. Вы правы: настоящее приключение, хотя бы одно, должно быть в жизни каждого. Я даже думаю, что характер людей прошлого века — я имею в виду тех, кто строил мир, в котором мы живем, — складывался таким волевым и напористым именно потому, что на пути к осознанной цели их подстерегали многие приключения. Ведь даже прокладка дороги в тайге требовала в ту пору подчас самого настоящего героизма.
— А в наше время? — лукаво прищурил глаз его собеседник.
— Сами знаете, — вздохнул юноша. — Контроль безопасности трясется за благополучие каждого из нас от рождения и до глубокой старости. Приключения теперь...
— Исключены? Или почти исключены. Не так ли? Ну, так вот, представьте себе, я переживаю сейчас, да, да, в этот самый момент, сильнейшее приключение моей жизни. А в ней, знаете, многое бывало.
Юноша невольно обвел взглядом салон. Люди спокойно сидели в креслах: кто читал, кто смотрел в экран блок-универсала, кто поглядывал в окно.
Собеседник чуть насмешливо наблюдал за юношей.
— Я — один из авторов математической завесы. Не понимаете? Ну, той самой, что заставила только что свернуть с курса наш лайнер.
— Математической?
— Ну да, состоящей из цифр. Попросту говоря, наши счетно-решающие машины сообщают штурманам-автоматам цифры, — пассажир говорил сейчас деловито, — и самолеты обходят запретный район кратчайшим и удобным путем. Транспортный механизм планеты продолжает бесперебойно действовать. Это гораздо лучше магнитной завесы, электрической и прочих, которые применялись раньше.
— А если... — юноша замялся. Он не знал, как лучше спросить. — Если какой-нибудь... Если какая-нибудь цифра...
Седовласый пассажир понимающе кивнул.
— Наш институт дал слово Контролю безопасности, что система абсолютно надежная. А я руководитель института. Значит, мое слово и моя совесть подвергаются в этот момент такому испытанию, что стой я сейчас на поверхности Луны и сыпься на меня самые настоящие метеориты, мне было бы гораздо легче. Вот почему я называю это сильнейшим приключением моей жизни. Ведь что главное в приключении? Испытание духа прежде всего.
Юноше показалось, что лицо его собеседника вдруг изменилось. Подбородок очертился тверже, западины щек стали заметнее, точно на них упала тень, все черты выглядели жестче.
— Идем на посадку, — объявил автомат, — на запасный аэродром «Новая Зеландия Третья». По новому, временному расписанию отсюда можно проехать...
3
Как всегда в последнее время, Костя и Оля встретились на берегу моря.
Мальчишки, игравшие на пляже, подняли страшный крик. Одни бегали по гальке в игрушечных скафандрах, другие, голые, бросались в воду и лихо плыли, держа в руках дротики, — видимо, охотясь на воображаемого зверя.
— Играют в экспедицию на Венере, — сказала Оля. — Вон тот, загорелый, наверное, Лоо. А этот, в голубом скафандре, конечно, изображает Нгарробу.
Чего ж ты хочешь! Следующие поколения мальчишек будут играть в перемещение планет или в поворот земного шара, или...
Оля взглянула на Костю. Каменная беседка, в которой они сидели, напоминала о прочности, незыблемости и даже вечности.
— Все-таки это очень рискованно, — сказала она. — Опыт с целой планетой! С человечеством в конце концов.
— Ты права и не права, — возразил Костя. — Опыт действительно грандиозный, — он положил руку на теплый парапет. — Ты только подумай! Лето, осень, пожелтевший лист, снег, весеннее пробуждение, дожди сменяются по вековечным законам природы. И все это в конечном счете зависит от простой математической величины — того угла, под которым планета наклонена к орбите. Угол этот образовался когда-то стихийно — силы, которые в то время действовали, не имели в виду интересов человека. В течение тысячелетий человек привык к своему дому — планете. Ведь и наш далекий предок, живший в пещере, тоже свыкся с ней и с теми близкими окрестностями, которые составляли его тогдашний мир. А потом он принялся изменять его... И вот мы продолжаем начатое.
Юноша оглядел море, волны, тихо набегающие на гальку, медуз, раскрывших зонтики у берега.
— Все может остаться, — сказал он, словно это зависело сейчас от него, — и смена времен года, и весна, и снег, но только все это может быть лучше, чем сейчас. Для этого надо изменить немного наклон земной оси. Только и всего!.. В науке об этом пишут давно, — продолжал он более серьезным тоном. — Теоретическая мысль подошла к такой ступени, что требуется уже конкретный опыт, иначе она не может развиваться дальше. Теория и практика человеческая сошлись, — он пожал плечами. — Одно логично вытекает из другого. Когда-то наш предок грелся у костра, поворачиваясь к огню стынущим боком. А сегодня мы беремся за земную ось и собираемся повернуть матушку Землю к Солнцу той ее стороной, которая, по нашему мнению, больше нуждается в тепле. Это очень сложный план. Двенадцать специально созданных институтов разрабатывали его. Сюда входит и начатое уже регулирование океанских течений. И новые большие планы переделки климата планеты. В результате, как твердо рассчитано, зона, наиболее благоприятная для жизни, значительно расширится. В дальнейшем она охватит всю Землю.
