Инквизитор - Борис Вячеславович Конофальский
— А что с сапогами?
— По уложению раз в два года барон нам всем обещал по паре сапог. А нам последние сапоги Соллон выдал, почитай, три года назад, дыра на дыре, почти босые ходим.
Волков и сам замечал, что сапоги у стражников рваные, штопаные. И такое положение дел его не устраивало.
— Будут сапоги, — пообещал он.
А купец не шибко был благодарен. Все бубнил, что, если бы стражники были добрые, то и второго коня сыскали бы. Рассказывал всем, что дезертиры у него все деньги отобрали, а сам тут же сторговал у трактирщика хорошего мерина и поехал в монастырь, хотя день уже шел к вечеру.
Купчишка проезжал через площадь, торопился, а солдат, видя, что купец едет в ночь, думал, что дурня ничто не учит. А на площади собирался народ смотреть на пойманных дезертиров. Позже пришел отец Виталий.
— Святой отец, исповедуйте и причастите рабов, вот этих двух, божьих, — сказал солдат.
— Воры? — Поинтересовался поп.
— Разбойники.
— А вы их уже судили?
— А зачем? Купчина, которого они грабили, их опознал. Коня своего у них забрал. А когда мы их брали, они нашего человека порезали. Что еще нужно? Причащайте их.
— Нужно, что бы барон их осудил.
— Да чего уж барон, давайте ландфогта[18] позовем? Или прямо герцога.
— Нужно, чтобы все было по справедливости, — настаивал поп.
— К дьяволу такую справедливость, — кривился солдат и махнул рукой сержанту. — Вешай их без причастия.
— Без причастия? — Удивился сержант.
— Видишь, поп артачится, а мне некогда — вешай, — крикнул Волков.
— Стойте, — тонко запищал отец Виталий, — как же без причастия? Только с причастием и исповедью. Без причастия — грех.
— Ладно, ладно, грех. Только давайте побыстрее, у меня еще дела.
Отец пошел к разбойникам совершать таинство. Таинство было долгим, Волков сидел в седле, разминал шею, терпеливо ожидая, когда отец Виталий закончит. А тем временем на площади собиралось все больше и больше народа, но солдат попа не подгонял, ждал. А когда поп закончил — на площади появился барон. Волков в двух словах объяснил ему ситуацию, на что барон ответил:
— Ну, так вешайте побыстрее и приходите на ужин.
— Если успею, господин барон. Я хотел еще в Малую Рютте до темноты съездить.
— Я вас жду, — сказал барон и уехал.
Когда сержант и стражники на радость толпе повесили разбойников, к солдату подъехал человек. Волков его сразу узнал. Это был лакей госпожи Анны. Лакей спешился и протянул ему бумагу с поклоном. Волков взял ее развернул и прочитал:
«Дорогой друг мой,
Я очень признательна вам за то, что вы для меня сделали, и буду признательна всегда. В моем лице вы всегда найдете друга. Молю за вас Господа.
Г. А.»
Солдат дважды перечитал письмо, а потом уставился на слугу госпожи Анны с некоторым недоумением.
А тот, словно в объяснении чего-то, протянул ему перстень. Волков машинально взял перстень. Тот был хоть и золотой, но легкий. С мутным синим камнем. Дешевый, талера три, не больше.
— А на словах она ничего не передавала? — Продолжал не понимать Волков.
— Нет, господин, — ответил слуга, поклонился, сел на коня и уехал.
Волков сидел и смотрел ему вслед, растерянный и уставший. Он не понимал, что значит это письмо. Вернее понимал, но надеялся, что понял неправильно.
— Господин, а что случилось, — спросил его Ёган.
— Мы едем к госпоже Анне, — твёрдо ответил он.
— Сейчас? — спросил слуга.
— Сейчас.
— А поесть не успеем, туда дорога-то неблизкая?
— Не успеем. Нужно до темноты хоть пол-дороги проехать.
Они было, уже двинулись, но их перехватил стражник из замка:
— Господин коннетабль… — орал он издали.
— Что ещё?
— Староста из малой Рютте просится поговорить с вами.
— Некогда мне, — крикнул Волков и дал коню шпоры.
Дорога была не близкой, Солдат гнал коня, чтобы дотемна проехать как можно больше. А сам думал и думал. Как бы ни мечтал он о дочери барона, а про госпожу Анну никогда не забывал. И теперь он гадал всю дорогу, что этим письмом хотела сказать фрау Анна. Она хотела попрощаться или так хотела напомнить о себе? Он надеялся, что если бы женщина хотела бы попрощаться с ним, то прислала перстень побогаче.
Когда солнце село его конь вдруг захромал. Захромал на ровном месте.
Они с Ёганом спешились, осмотрели коня, но понять причину хромоты не смогли, нога у коня была в порядке, а подкова была на месте и держалась крепко.
— Посветить бы надо, — говорил Ёган.
Волков и сам это знал, в общем; сел на коня и уже не торопясь доехал до красивого замка, когда уже было совсем темно.
Стражники открыли ему дверь без расспросов. Солдат чувствовал, что они его уважают. Он сразу повёл коня в конюшню, чтобы там разобраться с хромотой.
Там при свете лампы, они с конюхом госпожи Анны, сразу нашли причину. Под подкову попал острый камушек. Вытащили его. А Ёган уже успел, между делом, расседлать коней. И тут Волков увидал его. Это был именно он, тот самый удивительный, вороной конь с белой звездой и белыми чулками, баснословно дорогой конь юного графа. Это был Чёрный Ангел, которого он ни с каким другим конём не перепутал бы. Солдат стоял молча смотрел на него не в силах оторвать глаз. Он хотел бы спросить у конюха, что тут делает этот конь? Хотя сам всё понимал. Смысла спрашивать не было.
А конюх, видя всё это, стоял, конфузился, как будто сам приехал на этом коне. Прятал глаза, да покашливал. Сердце солдата бешено забилось, аж в ушах отдавалось шумом. Не отрывая глаз от прекрасного коня Волков бросил:
— Седлай коней.
Конюх кинулся поднимать седло, а Ёган удивлённо спросил:
— Чего? Седлать? В Рютте едем? В ночь?
— В аббатстве переночуем, и давай, пошевеливайся.
Монахи спят на лавках. Нет у них ни перин, ни подушек. Поэтому вместо подушки Волков скатал и положил себе влажный плащ. Но заснуть он не мог, его выжигала изнутри нелепое чувство, как будто его предали. Хотя на самом деле он понимал, что никто его и не предавал. Ничего эта баба ему не обещала, но горечь от этого не проходила. Он лежал, слушал храп Ёгана, смотрел в узкое окно в ожидании утра. Иногда даже садился на лавке и хотел встать и пойти пройтись по монастырю, но все-таки дождался утра. Едва солнце сделало мир из черного — серым, как они встали и, не завтракая, пошли в конюшню. Там
