Жена без срока годности - Ольга Горышина
— Выспалась? — спросил, забирая у меня ручку чемодана.
— С трудом, — ответила с потаенной улыбкой, хранящей секреты, которые не раскрывают просто друзьям. — Но на опере не усну.
Он прилетел двумя часами раньше, успел снять машину и перегнать на стоянку, поэтому был без чемодана. В театр мы собирались взять из отеля такси. Ну а сегодня можно проехаться до центра на трамвайчике. Я все ждала, когда же Сунил проявит хоть какую-то заинтересованность мною, как женщиной, но пока он предоставил мне самостоятельно заботиться о своем теле в душе. Да и кроватей в номере оказалось две. Никакого давления. Свободный выбор. Каким он будет, никто не знает.
— Поужинаем в городе? — предложил он, не я.
Я просто согласилась. Тут же. Есть действительно хотелось. Очень сильно. Мой первый самолёт вылетел ранним утром, поэтому этой ночью я толком не спала. Возможно, нынешние круги под глазами вызвали у Сунила вопрос о сне.
У меня вопросов к нему не было. Следом за погодой и вздохами, что мы попали в Европу в безвременье, клумбы отцвели, рождественские огоньки не зажгли, Сунил завел свою старую песню о главном — Индии и как хорошо в стране индийской жить.
— Я подписала контракт, забыл? — не забыла я взять его под руку. — И времена, когда модно иметь белую жену, прошли…
— Марина, почему ты меня не слушаешь? — обиделся он на мое замечание в голос.
— Потому что ты повторяешься. Я не поеду в Индию. Я не прониклась индийской культурой и не умею абстрагироваться от балагана, как ты. И вообще… Нам есть, о чем поговорить, кроме Индии. Об Элис.
Мы ужинали в обычном ресторане средней руки, а потом присоединились с пивом в руках к толпе на лавочке в парке, чтобы насладиться уличной трансляцией классической музыки. Можно было помолчать о важном, поставить беседу на паузу до трамвайчика.
— Она взрослый человек…
Сунил отмахнулся от меня, как только я позволила себе намекнуть, что ребенок на самом деле очень хочет его увидеть.
— Не надо додумывать то, чего нет…
— Да кто додумывает! Знаешь, есть выражение, у кого что болит, тот о том и говорит. Не мне, так никому… Поэтому она и требует от меня и от брата, чтобы мы не встречались с тобой.
— Ты хочешь послать ей селфи или что?
Я привалилась к окну — мне захотелось вообще отсесть прямо на улицу: ну как можно быть настолько тупым! Вместе водили ребенка в школу, он даже сумел убедить Элис надевать куртку зимой и не носить, как другие девочки, резиновые сапоги на босу ногу. А чувствовать человеческий холод так и не научился, что ли?
— Марина, что ты хочешь? — не унимался Сунил.
И я не стала юлить с ответом:
— Ничего. От тебя я не хочу ничего.
— Обиделась, — констатировал он таким тоном, которым обычно ставят на человеке крест.
— На правду, если только, — продолжала я смотреть на свое отражение в стекле, стараясь не замечать его за своей спиной, весь этот фон. — Мне казалось, что ты более чувствительный, что ли… Нет, тебе нравится подход государства. До восемнадцати чихнуть нельзя без подписи родителей, а через день можно дать автомат в руки, ну а алкоголь нет — только в двадцать один, а то вдруг что…
— К чему ты это все сказала?
— Да ни к чему…
— Ты говорить со мной будешь? Нормально?
Пришлось повернуться — знала, что насильно не развернет меня к себе, теперь я подпирала спиной угол сиденья.
— Твоя дочь обозлилась на тебя, потому что ты решил, что с ней не обязательно говорить. Ты решил, что у нее своя жизнь, поэтому со своей ты можешь делать, что хочешь. Не сравнивай ее с собой в восемнадцать. Во-первых, ты рос в другом обществе, а во-вторых, каждое последующее поколение более инфантильное, чем их родители. Элис нет восемнадцати, Элис, дай бог, мыслит, как пятнадцатилетняя. То же самое я могу сказать про Алекса. Для них жизнь пока всего лишь попытка играть во взрослого.
— А у нас?
— У нас — попытка играть в независимых от детей взрослых, но это не так. Ты не должен был все бросать и уезжать, даже если тебе этого очень хотелось.
— Жизнь подкинула возможность — я должен был понять, как это… Что это такое, эмиграция в Индию.
— Или как это жить без нас, говори правду…
— Ты ее знаешь.
— А ты знать не хочешь. Отлично! Тебе понравилось, у тебя получилось, а Элис пока не знает, как это жить с папой через океан.
— Она живет на кампусе, не дома. Какая разница, где я… Вот серьезно, Марина. Я готов приехать на праздники. Только в это время Элис может быть дома.
— Она не считает нашу квартиру своим домом. Больше не считает.
— Ты придумала себе то, чего нет.
Отлично — нет так нет. Нет сожаления, оно и не появится. Я уже потратила на одного такого самоуверенного целую неделю!
— Хорошо, я придумала. Если тебе не важно увидеться с дочерью, оставляй все, как есть. Я могу подъехать к ней в универ на чашечку кофе, так что мне Рождество не критично.
— Ты хочешь, чтобы я приехал?
— Не знаю.
— Это тоже ответ.
— Но ты снял дом?
— Я могу все отменить. Или езжайте одни. Я не хочу быть лишним.
— Чего ты ждал от этой встречи?
— Ты предложила приехать.
— Я приехала ради оперы. Ты — ради чего?
— Тебя. Это неправильный ответ? Должен быть другой?
Нам нужно было выходить из трамвая, а потом идти еще два квартала. За это время можно поменять судьбы мира или… Ничего нельзя, мы заперты с ним в четырех стенах на ближайшие несколько дней. Не поругаешься.
— Ты приехал убедить меня поехать в Индию? Этого не будет. Если ты готов вернуться в Калифорнию, мы можем с тобой рассмотреть такой вариант.
— Я же сказал, что не хочу там работать.
— А я хочу. Может, у нас просто нет предмета для диалога, если каждый уперся?
— Уперлась ты. Что тебя там держит, кроме желания урвать еще денег?
— У меня там дети. Пока они не уехали из Калифорнии, я не хочу жить с ними на разных континентах. Такой ответ тебя устраивает?
— Где в этом ответе я?
— А где была я, когда ты решил уехать два года назад? — я не смотрела на него, хотя держала его под руку, но все же следила за каждым своим шагом самостоятельно. — Я осталась там же. Ты пытаешься затащить меня
