Крах всего святого - Илья В. Попов

— Фабрис жив, — после короткого молчания ответил Туссэн, но не успел Амадиу мысленно отпраздновать победу, как монах покачал головой и добавил. — Но не думаю, что смогу выполнить ваше желание. Наших послушников лучше не беспокоить лишними разговорами — да и сам Фабрис достаточно… скажем так, нелюдим и предпочитает одиночество.

— При всем уважении, святой брат, но я вынужден настоять. Клянусь богами, это важно, — мягко, но с нажимом произнес великий магистр. — Я уверяю, что не стал бы попусту тратить ваше время и уже тем более досаждать вашим подопечным. Если он не захочет вести со мной разговор, я тотчас уйду.

Туссэн смерил его долгим настороженным взглядом, и Амадиу уже было подумал, что ему придется раскрыть свою личину, дабы попасть вовнутрь — но вот мужчина поманил его за собой и направился к монастырю. Для начала они прошли общий зал, а после перешли в восточное крыло, где располагались кельи мирян. Амадиу не мог не заметить, что на некоторых дверях висят крепкие кованые засовы — но не изнутри, а снаружи. Из подобных комнат нередко доносились громкие стоны, бормотание, крики или даже рычание, а один раз на дверь, мимо которой они проходили, словно бы кинулся дикий зверь — да с такой силой и столь яростным воем, что Амадиу невольно вздрогнул; и хоть древесина жалобно заскрипела, но к счастью, выдержала.

— Не бойтесь, — оглянулся монах, заметив выражение лица Амадиу. — Хоть часть здешних обитателей хворы не только телом, но и разумом, большинство из них опасны настолько же, сколь двухлетние дети. Однако, увы, встречаются и исключения, — он тяжело вздохнул, кинув взгляд в сторону кельи, откуда еще доносились вопли и повел Амадиу дальше. — Но вот в последнее время…

Монах умолк на полуслове, точно боясь, что уже сболтнул лишнего — но Амадиу разобрало любопытство.

— Что-то не так, брат Туссэн?

— Отчего-то многие из наших подопечных в последнее время чувствуют себя все хуже и хуже, — наконец, промолвил монах, подождав, пока несколько его собратьев пройдут мимо них и скроются за углом. — И я не про телесные страдания — те еще худо-бедно можно излечить или хотя бы ослабить муки — но самые опасные болезни, поражающие рассудок. Норрис — тот несчастный, чью комнату мы прошли — еще несколько месяцев назад страдал лишь от головных болей, что мы купировали отварами, да жаловался на ночные кошмары, власти над которыми, увы, у нас нет. Но вот совсем недавно одной ночью брат Тимм услыхал в одном из коридоров какой-то шум — и наткнулся на Норриса, что голышом расхаживал по монастырю, что-то бормоча себе под нос. Выглядел он так, словно и не просыпался — мне уже приходилось быть свидетелем подобного явления, но попытка разбудить его закончилась для Тимма плачевно. Едва ощутив на себе его ладонь, Норрис вдруг впал в такую ярость, что лишь семеро монахов, выскочивших на крики, сумели кое-как с ним справиться, правда, уже после того, как Тимму сломали несколько ребер и руку. Нам пришлось запереть Норриса в келье, дабы он не навредил остальным, и с тех пор состояние его только ухудшается, несмотря на все наши старания и молитвы…

Туссэн замолчал, задумчиво глядя пред собой, а великий магистр ничего не ответил, лишь надеясь на то, что Фабрис сохранил хотя бы толику разума и щепоть памяти. Наконец монах остановился у одной из келий. Пройдя вовнутрь, они очутились в небольшой вытянутой комнатке — прямо напротив находилось большое окно, около которого был невысокий стол и пара табуретов, а по правую и левую руку стояло по низкой кровати. Одна из них пустовала, но вот на другой лицом к стене лежал худой мужчина, одетый в рубаху с заплатами на локтях и мешковатые штаны.

— Доброго дня, Фабрис, — произнес монах.

Тот оглянулся через плечо и с трудом уселся на кровати, скинув босые ноги на пол. Он был старше Амадиу едва ли на десять-пятнадцать лет, но выглядел глубоким старцем. Худоба его походила на изможденность, небольшое лицо — как и шея с руками — покрывали коричневатые пятна, а невидящие глаза были затянуты бельмами.

— Брат Туссэн? — произнес он робким, чуть дребезжащим голосом. — Я проспал молельню?

— Нет, до нее еще много времени. С тобой хотел встретиться один человек, — монах отошел в сторону и кивнул Амадиу.

— Прошу прощения, что потревожил, но мне нужно с вами поговорить, — выступил вперед великий магистр. — Меня зовут Маркел. Я прибыл из Мьезы и хотел бы узнать…

Не успел он закончить, как старик вздрогнул, точно от удара. Вцепившись побелевшими пальцами в кровать, он мотнул головой.

— Уходите.

— Но…

— Я сказал — уходите! Неме…

Старик согнулся пополам, забившись в приступе свистящего кашля, а Туссэн слегка дотронулся до локтя Амадиу.

— Я предупреждал. Пойдемте, не стоит тревожить несчастных попусту.

Не обратив внимания на его слова, великий магистр предпринял еще одну попытку:

— Я понимаю, что разговор может быть вам неприятен, но… Уже пострадало множество невинных людей, и вы единственный, кто может помочь не допустить новых жертв. Я прошу — сделайте это не для меня, но для тех, чьи жизни вы можете спасти. Думаю, вы уже поняли, зачем я приехал. Ведь так?

Старик упрямо хранил молчание, глядя перед собой пустыми глазами, и разочарованный до глубин души Амадиу уже повернулся к порогу, когда Фабрис вдруг произнес:

— Стойте… вы еще здесь?

— Да.

Фабрис пожевал губами и тяжело вздохнул. Почесав заросший щетиной подбородок, он произнес:

— Брат Туссэн, не могли бы вы оставить нас наедине?

Тот кинул подозрительный взгляд в сторону великого магистра, но все же вышел прочь. Едва за монахом захлопнулась дверь, как старик произнес:

— Что именно вы хотите узнать?

— Все, что произошло в Мьезе на том острове, — Амадиу подставил к кровати колченогий табурет. — С самого начала.

— С начала? Что ж… — Фабрис ненадолго замолчал, точно собираясь с мыслями. — Я родился в семье потомственного камнетеса, и кажется, молот с зубилом попали в мои руки еще раньше, чем отец выучил меня с ними управляться. Его самого водил в учениках мой дед, а под надзором его отца — моего прадеда Жана — в свое время было заложен первый камень в знаменитом Рианском соборе. Вы когда-нибудь там